Пестрый и Черный(Рассказы) - Покровский Сергей Викторович

Между тем, птенцы быстро подрастали. В лесу было много жуков-короедов и дровосеков, которых старые дятлы усердно разыскивали и приносили детям. Было много и другой вкусной и питательной пищи, от которой птенцы росли не по дням, а по часам.

Они покрылись сперва пухом, а потом перьями и сделались такими же пестренькими, как их родители.

Теперь они не хотели больше лежать на мягкой подстилке, а влезали на стенки дупла и сидели на нем, как большие. Они любили взобраться к самому входу, чтобы здесь поскорей подхватить тот лакомый кусочек, который приносили им отец или мать.

Иногда, когда они очень уставали сидеть по-взрослому, они ухватывались лапками за край входного отверстия и свешивались вниз головой, словно летучие мыши, которые спят зацепившись за потолок когтями задних ног.

Наконец, они вполне окрепли для того, чтобы вылезти из родного гнезда. Они еще не летали, но уже решались лазать по стволу, прыгая по коре дерева. Они делали это еще пока неуклюже и со страхом, но каждый день приносил им все больше уменья и опыта.

При первой тревоге они, правда, прятались в свое дупло, а на ночь забирались в него совсем и спали в нем вместе с родителями, которые продолжали об них горячо заботиться.

Прошло еще несколько дней и птенцы начали пробовать свои короткие крылышки. Они выучились перепархивать с дерева на дерево. Им нравилось, взобравшись скачками высоко по стволу, вдруг прыгнуть отважно в воздух, замахать изо всех сил крылышками и ловко спуститься вниз, чтобы прицепиться где-нибудь на нижнем конце ствола и снова начать прежнюю игру.

Но и выучившись летать, они еще по-прежнему пищали детскими голосами и просили есть, когда Долгоносый или Черная Шапочка появлялись вблизи с каким-нибудь огромным серым усачом в клюве.

Долгоносый и Черный больше не встречались с тех пор, как пестрые дятлы потеряли свое дупло и перелетели через овраг. Та часть леса, которой завладел Черный, была вполне достаточной для него и его гнезда и потому никаких новых ссор с соседями он не заводил.

Однако, близкое соседство двух разных дятловых племен не предвещало в будущем спокойной жизни. Везде, где черные и пестрые дятлы поселяются рядом, между ними рано или поздно начинается вражда.

Вообще осенью, когда подрастают молодые дятлы и начинают понемногу становиться самостоятельными, они нередко гоняются друг за другом, пока не разделят, наконец, своих охотничьих участков, границы которых они строго охраняют от соседей. С этих пор они живут каждый в своем владении и охотятся только у себя. Но дятлы одного и того же племени все же довольно легко примиряются с некоторой теснотой в лесу и невольно делают друг другу небольшие уступки.

Зато в столкновениях между пестрыми и черными пестрым приходится плохо. Черные гораздо больше и сильнее, и при всяком столкновении они остаются победителями и изгоняют пестрых без всяких церемоний из тех мест, которые они считают своими.

Пока, впрочем, Долгоносый мог чувствовать себя довольно спокойно. Птенцы Черного еще не оперились и не могли вылезать из дупла.

Они росли медленнее пестрых. Впрочем, аппетит у них был также очень большой и старики из сил выбивались, чтобы их накормить. Первое время они кормили их муравьями, благо их в лесу было сколько угодно. Когда же птенцы подросли, стало невыгодно носить им такую мелкую добычу. Старики начали приносить им кое-что покрупнее гусениц и жуков и все чаще и чаще летать к сторожке на пасеку за пчелами.

В пчелах им нравились, как и в муравьях, особый острый запах и вкус, ради которого они и пускались на более далекие поиски.

Тревога среди пчел снова усилилась очень заметно, и старик Константин начал усиленно сторожить пчелиного обидчика.

Один раз на заре Константин, которому давно не спалось, поднялся раньше обыкновенного.

С полчаса он уже сидел у окна, работая над починкой сапог, как вдруг отложил работу, раскрыл оконце и стал слушать. Со стороны пасеки до него доносились резкие гулкие удары, как будто там дятел долбил дерево.

Старик встал, снял со стены ружье, вставил патрон и, тихо ступая босыми ногами, вышел наружу.

В саду он послушал еще и стал обходить плетень пасеки с восточной стороны.

Когда он дошел до угла загородки, он пригнулся и стал пролезать в небольшой пролом, который был здесь давно.

Там, за кустами малины, он, согнувшись, стал подходить к ульям. Наконец, он остановился и начал прицеливаться. Руки у него дрожали, и, чтобы вернее целить, он положил дуло на ветку дикой яблоньки, которая росла тут же.

Там на одной из колод он ясно различал черную птицу, которая сидела под самым навесиком и крепко долбила улей.

Раздался выстрел и дым облаком охватил малиновые кусты. Дед видел все-таки, как дятел взмахнул крыльями и торопливо полетел к лесу.

— Эх, далеко стрелял, — сказал старик, вылезая из-за кустов. — Ну, да хоть попугал хорошенько. В другой раз не сунется. — Прислонив ружье к яблоне, он достал из кармана сетку, надел ее на голову и стал подходить к ульям.

— Небось теперь сердятся, — бормотал он себе под нос. — Да и дымом от меня пахнет. Как бы не налетела которая-нибудь, не разобрав дела.

Не спеша подошел он к улью, на котором он видел дятла.

Улей гудел внутри тревожным гулом как-то особенно громко, но странно было то, что пчелы не летали вокруг него, как этого ожидал дед. Точно пчелы не хотели вылетать наружу.

— Что за оказия, — подумал старик и зашел с другой стороны, чтобы посмотреть на леток.

Тут все объяснилось.

Леток был заткнут комком мха, так что пчелам не было ходу.

— Ишь, ты, шельмец. Это он до меду добирался. А леток заткнул, чтоб, стало быть, не мешали ему. Ну и хитер, шельма, нечего сказать.

Старик ходил вокруг улья и качал своей кудрявой головой. С задней стороны улья он внимательно разглядел порядочную долбленую ямку, которую успел сделать дятел. Старик потрогал ямку пальцами, пригладил зазубринку и занозы.

— Ш-шельма! — бормотал он, улыбаясь, — знает, ведь, где к меду поближе. Словно как понимает дело. Ну, да уж придется тебя хорошенько отвадить. Ничего не поделаешь. А то эдак ты покою не дашь!

Константин постоял еще, подумал.

Потом он снял сетку, картуз и стал кланяться на все четыре стороны. Потом забормотал такой набор слов, в котором вряд ли кто мог бы доискаться какого-нибудь смысла. Для него они, впрочем, имели важное значение. Он со строгим лицом обошел вокруг улья, повторяя старинные заклинания, которые должны быть известны всякому хорошему пчеловоду. Эти заклинания и обход улья он повторил три раза, еще раз поклонился на запад, восток, север и юг и надел шапку, а сетку сунул за пазуху.

Пчелы за это время как будто немного поуспокоились, и жужжание внутри улья стало затихать.

Дед зашел сзади, изогнулся, протянул руку, вытащил из летка комок мха и спрятал его в рукав.

Потом он пошел потихоньку к тому месту, где было ружье. Через некоторое время из улья начали вылетать пчелы. Большинство их полетело прямо на луг, но некоторые стали кружиться вокруг улья, осматривая окрестность.

Одна влетела в седую бороду деда и визжа запуталась в ее волосах.

— Глупая, — сказал дед. — Аль не спознала хозяина?

Он осторожно взял ее за спинку, выпутал из волос и ласково посадил ее на цветок красного мака, который был посеян здесь целою грядкою…

Птенцы пестрых дятлов уже выросли почти со взрослую птицу. Теперь они уже сами выучились находить себе корм и ловко лазили по стволам не хуже взрослых. Но они все еще держались все вместе целым выводком и не любили далеко улетать друг от друга. Стоило только им услышать громкий призывный крик матери, как все братья и сестры быстро слетались на ее крик, и тот, кто являлся скорее всех, находил задумчивого усатого дровосека или другого жука возле самого клюва Черной Шапочки.