Вера Инбер - Как я была маленькая (издание 1954 года)

— Ах, но ты ошибаешься! — воскликнул дядя Оскар. — Они растут очень медленно. Ей уже около пяти лет, а ты видишь, какого она роста.

Вот удивительно! Эта черепашка была всего на два года моложе меня!

— И потом, почему ванна? — продолжал дядя Оскар, — Моя черепаха не водяная, а сухопутная. Смотрите, у неё на лапках нет перепонок. У меня она жила в чемоданчике, вот в этом, соломенном, чтобы ей легко было дышать. Совершенная тихоня.

— Дядя Оскар, — попросила я, — пожалуйста, оставьте Тихоню у меня. Она мне нравится. Вы только скажите, чем кормить её.

— Муравьиными яйцами, — ответил дядя Оскар и подладил меня по голове. — Ты действительно хорошая девочка. В другой раз привезу тебе два волчка.

— Следует тебя похвалить, Верочка, что ты не испугалась, когда свёрток задвигался, — добавила мама.

Папа ничего не сказал, только подмигнул мне.

Но как раз в ту минуту, когда мама хвалила меня за то, что я не испугалась, в передней раздался звонок. Слышно было, как Дарьюшка кому-то отперла, кого-то впустила, о чём-то кого-то спросила. И после этого, войдя в столовую, громко сказала:

— Пришёл Гребень. Говорит — по важному делу.

Ох! Гребень!.. Пришёл-таки! Выбрал время!

Я прикрыла голову руками и как можно ниже пригнулась к столу. К счастью, никто не обращал на меня внимания: все повернулись к двери.

Сейчас я объясню, почему я так струсила.

Дело в том, что я не любила причёсываться. Как ни старалась тётя Наша осторожно расчесать мои волосы, но они были такие густые и, главное, такие кудрявые, что с ними никакого сладу не было. Гребешок путался в их кольцах, колечках и завитках. Там зацепит, там потянет. Боль такая!.. Просто хоть возьми да остригись, как Дима.

Я всячески старалась увильнуть от причёсывания.

— Страм, да и только! — ворчала Дарьюшка у себя на кухне. — Вот как заявится Кум-Гребень да как пойдёт чесать!..

И Дарьюшка рассказала, что у них в деревне, над самой речкой, возле мельничного колеса, стоит избушка, вся овитая туманом. Всюду ясный день, солнышко светит. А у мельничного колеса сырость кольцами вьётся, космами тянется. Проживает в той избушке Кум-Гребень. Из себя он высокий, костистый, серьёзный такой. Волосы жёсткие. Пальцы ухватистые. Как услышит Кум-Гребень, что живёт где-то растрёпа, тотчас же, непрошеный, заявится в то жильё. Встанет на пороге и поманит пальцем. Растрёпа выйдет за дверь. Пойдёт-пойдёт, а там и в избушку войдёт, в туман этот. И следов потом не сыщешь. Вот что бывает…

Мама была недовольна:

— Что вы, Дарьюшка, вздор какой говорите! Причёсываться необходимо, но Кум-Гребень — просто неумная сказка. Вы таких вещей не рассказывайте.

После маминых слов я успокоилась. Но всё же Кум-Гребень тревожил меня. Мама, вероятно, лучше знает. Но ведь Дарьюшка собственными глазами видела эту избушку и туман.

Кум-Гребень долго не шёл ко мне, но вот, выбрав день, когда у нас был в гостях дядя Оскар, он заявился в наше жильё.

— Сейчас я узнаю, в чём дело, — сказала тётя Наша и вышла в переднюю.

Оттуда доносились к нам голоса: её и Гребня. Тётя Наша говорила громко, уверенно. Гребень — тихо, слегка покашливая. Видно, простудился в своей туманной избушке.

— Вот в чём дело, Оскар, дорогой, — сказала тётя Наша, возвращаясь в столовую. — Просто не знаю, как тебе быть. Ты ведь утомлён, скоро уезжаешь. А тут тебя просят. Нет, я считаю, что ты не должен.

— А может быть, я всё-таки должен, — улыбаясь, ответил дядя Оскар.

— Но ведь ты даже не знаешь, о чём идёт речь.

— А может быть, я всё же догадываюсь, — сказал дядя Оскар, — Кто там пришёл? Попроси его войти.

И в столовую вошёл Гребень, Это был студент. Высокий, худой, с мягкими, зачёсанными назад волосами. Пальцы на руках самые обыкновенные. На ногах — стоптанные башмаки, да и куртка на нём потёртая.

— Простите, что я врываюсь, — сказал студент дяде Оскару, — Искал вас по всему городу, боялся, что уедете. Я от имени своих товарищей. Они так хотят вас послушать! Немногие, совсем немногие были на вашем концерте. Ведь билеты дорогие. Мы к вам с просьбой, с большой просьбой: не согласитесь ли вы дать концерт для студентов… Бесплатный.

Последнее слово Гребень выговорил совсем тихо, почти шёпотом.

— Пожалуйста, громче. Я вас плохо слышу, — сказал дядя Оскар.

Но было видно, что он всё слышал, что он шутит. Лицо у него было ласковое, доброе.

— Устраивайте концерт, — обратился он к студенту. — Пусть послушает молодёжь. Пусть.

Гребень весь покраснел от радости.

— Это будет такой подарок, такой подарок! — повторял он уходя.

Он был совсем не страшный, а наоборот — добрый, хороший. Звали его Иван Васильевич. Он стал бывать у нас, подружился со всеми нами, особенно с тётей Нашей.

Через неделю мы провожали дядю Оскара в дальние края.

Пароход, на котором он уплывал, был не похож на тот, что отвозил нас с Димой к бабушке. Тот был небольшой, невысокий. А этот — огромный, высоченный, весь усыпанный людьми. Да и вся пристань была полна: это студенты пришли проводить дядю Оскара.

На палубе, среди уезжающих, стоял дядя Оскар в своей серой шляпе и белом кашне.

Папа поднял меня на плечо.

Дядя Оскар засмеялся и пальцам и правой руки маленькими шажками прошёлся по левой ладони. Я поняла, что он мне наказывал: «Береги Тихоню».

— До свиданья, до свиданья, дядя Оскар! Приезжай опять!

— Счастливого пути! — закричали десятки голосов.

Десятки синих студенческих фуражек взлетели в воздух: вся пристань поголубела.

Огромный пароход стал медленно отходить от нас.

До свиданья, дорогой дядя Оскар!

Счастливого пути!

— Я не уверен, — сказал папа, обращаясь к маме, — что Веруше стоит идти к Пташниковым. Почему они позвали её на чашку шоколада? Только потому, что её родственник — знаменитый скрипач. А я бы хотел, чтобы нашу девочку приглашали в гости ради неё самой.

— Видишь ли, я думаю, что… — Тут мама плотно прикрыла дверь.

И мне не удалось узнать, о чём мама думала.

Мне очень хотелось к Юленьке. Меня никогда ещё не приглашали на чашку шоколада. До сих пор я пила только чай с молоком или какао. Да и не только в шоколаде было дело. Я мечтала подружиться с Юленькой. Поэтому я страшно обрадовалась, когда узнала, что в конце концов было решено пустить меня к ней в гости.

— Не облейся шоколадом, — сказала тётя Наша, помогая мне надеть моё лучшее, шерстяное розовое, платье. — Шоколад очень плохо отмывается.

В половине пятого Дарьюшка пошла со мной к Пташниковым, чтобы быть у них к пяти часам, как они просили.

— Я приду за тобой в восемь, — сказала Дарьюшка.

— Так рано? — огорчилась я.

— Так велено. Да и сколько же сидеть в гостях-то? Ночевать, что ли, там собираешься?

Столовая у Пташниковых была громадная, как каток. В ней всё блестело и светилось. Пол был не такой, как у нас, крашеный, а паркетный, до того блестящий, что в нём отражались ножки стульев.

Да и стулья были не такие, как наши. У Пташниковых они были обиты ярким бархатом, медные гвоздики в виде звёздочек сверкали как золотые. Даже нашему красавцу дивану было далеко до этих нарядных стульев.

Мне навстречу вышла Юленька. Она была вся в шелку. На шее — золотой медальон. Впервые я видела её так близко. Губы у неё были капризно надуты, светлые глаза, прищурены. Нос она морщила, как будто ей предлагали выпить касторку. То и дело она поправляла свои длинные локоны.

— Как они у тебя красиво вьются! — с грустью заметила я и потрогала свои волосы.

Несмотря на все старания тёти Наши, они вились во все стороны. Даже бант не помогал. Пользы от него не было никакой, одни неприятности.

— Мои локоны называются «букли», — с гордостью сказала Юленька. — Но, конечно, они сами не вьются. Моя гувернантка, мисс Докс, каждую ночь накручивает их на бумажные папильотки. Когда я катаюсь с мамой, я всегда стараюсь, чтобы ветер не растрепал моей причёски.

Я хотела подробнее расспросить про букли и папильотки, но тут нас всех усадили за стол, где уже дымились беленькие чашечки, такие прозрачные, что шоколад просвечивал сквозь них.

— Это английский сервиз, — сказала мне Юленька. — Очень дорогой. Называется «яичная скорлупа».

Меня даже в жар бросило от страха разбить чашечку — такая она была тонкая, лёгкая и горячая. Я только удивлялась тому, как другие спокойно пили из этих чашек шоколад и при этом ещё ухитрялись есть ореховый торт.

— Девочка, как тебя зовут? Ты не боишься обжечься? — шёпотом спросила я у своей соседки в кудрях до плеч и кружевном воротнике.