Иван Василенко - Артемка в цирке

В общем, пантомима шла оживленно, публика часто аплодировала, и Самарин уже мысленно составлял афишу о новом представлении «по требованию публики», как неожиданно для всех разыгрался скандал.

До девятой картины пантомима шла, как ей и полагалось. Благодаря сметливости Джона ребятам удается бежать. Дик Бычий Глаз бросается в погоню за ними. Обессиленная Этли падает в изнеможении. Джон подхватывает ее на руки, но уже не может бежать так быстро. И тут, в поле, заросшем маисом, их настигает страшный негр. Он набрасывается на детей и жестоко избивает их. И Пепс действительно страшно размахивал палкой и делал вид, что изо всех сил бьет Джона и Этли. Но вдруг он положил палку и как ни в чем не бывало обратился к публике.

— Уважаемий публик, — сказал он, — один маленький минутка внимания!

После девяти картин, шедших без единого слова, вдруг прозвучавший с арены человеческий голос так всех и приподнял с мест.

— Уважаемий публик, — продолжал Пепс улыбаясь, — это очень плёхой пантомим. В этот пантомим очень много белий человек, а черний только один. Все белий человек хороший, а черний плёхой, хуже самий злой черт. Уважаемый публик, это не есть правда.

Но тут по цирку пронесся свистящий шепот:

— Пепс! На место!

Пепс обернулся и взглянул на искаженное лицо Самарина.

— Один минутка, — сказал Пепс и опять обратился к публике: — Черний очень любит детей. Черний не любит, когда бьют маленький человек. Я очень люблю Артиомка, я очень люблю Ляся. Я люблю, как свой син, так свой дочь. Я…

Самарин выскочил из-за портьеры и, заглушая Пепса, прокричал:

— Пантомима продолжается.

Не помогло и это.

— Один минутка, — сказал ему Пепс и продолжал: — Уважаемий публик, я очень хотел иметь свой мальчик…

— Да замолчишь ли ты?! — взревел Самарин, потеряв терпение.

Тут сверху кто-то спокойно сказал:

— Пусть говорит. Может, у него накипело.

— Не перебивать! Нехай говорит! Говори, Пепс, высказывайся! Самарин, отойди в сторону! — раздались голоса с галерки.

Пепс благодарно приложил руку к сердцу, но не успел он и рот открыть, как из ложи полицмейстера раздались отрывистые выкрики:

— Не раз-го-варивать!.. Не раз-говаривать! Не разговаривать с публикой!.. Молчать!..

Пепс испуганно повернул голову: большая серая борода то поднималась, то падала обратно на белый с золотыми пуговицами полицмейстерский китель.

Пепс отступил на шаг и посмотрел на Артемку, как бы спрашивая: «Что такое? Зачем он кричит? Разве я сделал что плохое?» И этот взгляд, растерянный и недоуменный, вдруг наполнил Артемкино сердце острой жалостью к своему большому и наивному другу. О, Артемка знал, что такое полиция и как она обижает людей!

— Слушайте, господин околоточный надзиратель, — сказал он, став впереди Пепса, — чего ж вы нарезались на человека? Он же правду говорит. А не верите, так хоть людей спросите. Он мне как отец родной. Мы и бычков ловим. Он и в будку до меня на базар приходит. А вы кричите, как не знаю кто!

— Ой, да это ж Артемка! — изумился кто-то на галерке. — Ей-богу, Артемка! Это ж наш сапожник с базара!..

Мог ли Артемка предвидеть, какое действие произведет его речь!

Названный при всей знати города околоточным надзирателем, полицмейстер чуть не задохнулся от гнева и так затряс своей бородой, что она, казалось, сейчас оторвется и улетит под купол цирка.

Публика, узнав в сыне миллионера сапожника, ахнула, галерка радостно закричала и захлопала в ладоши.

Скандал разгорался.

Раздувая усы и придерживая шашку, к ложе полицмейстера торопливо пробирался пристав; сверху спускался околоточный надзиратель; из проходов к барьеру двигались городовые. На галерке засвистели. Кто-то сверху запустил арбузом, и он с хрустом разломился на кусочки у самых ног городового.

Испуганный Пепс озирался по сторонам, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не вмешалась Ляся. Неожиданно прыгнув вперед, она расставила руки, как бы желая всех обнять, и очаровательно улыбнулась. Все недоуменно умолкли. Даже борода полицмейстера перестала прыгать.

— А меня Пепс на руках носил, когда я в Одессе вывихнула ногу, — с чисто женским лукавством сказала Ляся. — Ну, теперь уже все понятно, и будем продолжать пантомиму. Да сядьте же, господин! — крикнула она приставу. — Не мешайте публике смотреть!

Затем она отбежала на место и закрыла лицо руками, изображая отчаяние Этли.

И пантомима действительно продолжалась. Околоточный вновь отправился наверх, пристав сел там, где его застал окрик Ляси, городовые отошли в глубь проходов, а на галерке разжались стиснутые кулаки.

Но финальная картина, в которой Дика сажают на электрический стул, уже не вызвала ни в ком сочувствия, так как никто теперь не верил, что в Америке негры воруют детей. Погас и интерес к Нату Пинкертону. Обиженный Гуль не вышел на вызовы.

Зато Пепсу и Артемке галерка устроила овацию. Уже внизу ложи и скамьи опустели, на арене начали тушить фонари, а на галерке все еще не хотели расходиться, хлопали в ладоши и зычно вызывали:

— Пе-епс! Ар-тем-ка-а!

Самым неожиданным последствием циркового скандала было то, что у Артемки вдруг появилось множество заказчиков. Приходили кто с сапогами, кто с башмаками — мастеровые, грузчики, приказчики и даже конторщики.

И каждый считал своим долгом спросить:

— Что нового? Не собираетесь «Графа Монте-Кристо» ставить?

Или:

— Ну, брат, чего еще будешь пантомимить? Ох и здорово это у тебя!

— Быть тебе, Артемка, актером. Это по всему видать.

Артемка протягивал дратву, стучал молотком, а сам думал: «А может, и вправду актером буду. Вот как бы…»

На второй день после представления уже к обеду у него собралось в жестяной коробке копеек девяносто.

Он выждал минутку, когда никого из заказчиков не было, и метнулся в будку напротив, где мастерил старый Петрович.

— Дедушка, — спросил Артемка, — вы, часом, не слыхали, из какого товара носят туфли царевы дочки?

Петрович наморщил лоб, вспоминая, потом сказал:

— Надо быть, из сафьяну. А по праздникам — из парчи.

— А если еще выше, то тогда из чего?

— Тогда? — Петрович опять подумал. — Ну, тогда… гм… да опять же из парчи.

— А где же она, парча эта, продается? — продолжал допытываться Артемка.

— А тут ее, парень, нету. В Ростове, у Козлова, — там, да, там она имеется. А тут нету. Да зачем она тебе понадобилась? Или царь из Петербурга заказ прислал?

— Вот это самое, — сказал Артемка.

Он вернулся в будку и до тех пор стучал там молотком, пока не увидел, что в дверь, согнувшись чуть не вдвое, просовывается Пепс, а из-за него с любопытством выглядывает Ляся.

— О-о! — сказал Пепс. — Артиомка работает!

— О-о! — с уважением протянула Ляся и покачала головой.

— Вот, — потряс Артемка коробкой с деньгами, — за сегодняшний день наработал.

— О-о-о! — протянули Ляся и Пепс вместе.

— Пошли обедать, — сказал Артемка. — В харчевню пойдем. Я угощаю.

Харчевня была тут же, на базаре. Все трое уселись за длинный некрашеный стол под навесом и с удовольствием поели из разрисованных розами мисок борща и солонины с хреном. Потом Артемка сбегал в квасную лавку и принес две бутылки холодного хлебного кваса, И, угощая, сам разливал по стаканам.

Все были очень довольны.

После обеда Ляся предложила половить бычков. Артемка с готовностью согласился, но потом сказал.

— Нет, невозможно. Надо идти работу кончать, а потом новую набирать. Никак невозможно!

Условились, что встретятся вечером в цирке.

Прощаясь, Пепс сказал, что скоро он поедет в Москву, а в Москве есть такая школа, где учат девушек и юношей делать роли. Кто в такой школе поучится, тот будет очень-очень хорошим артистом. Там, в Москве, он скажет, чтобы Артемку приняли в школу. А если ему скажут «нет», то он, Пепс, пойдет к самому Станиславскому, и Станиславский напишет в школу бумажку, и тогда уж Артемку обязательно примут, потому что Станиславский — самый великий на всем свете артист.

Потом Пепс вынул плоские с серебристым циферблатом часы и подал их онемевшему от восторга Артемке.

— Это есть мой презент, — сказал он.

В голове у Артемки все перепуталось. Учиться?.. В Москве?.. На артиста?.. Так может быть только в сказке… Но разве часы не сказка? А они вот, в руке! Звенят!.. Как крохотные молоточки по тоненькому стеклышку… А циферблат!.. Такого циферблата Артемка еще никогда не видел: серебристый и весь в искорках… А это что? Надпись?.. Надпись на крышке: «Дебютанту…» Да, да, Артемка знает, что такое «дебютант», его вчера все так называли… «Дебютанту Артемке от Пепса»!

Артемка зажмурился, потом захохотал, потом подпрыгнул и пустился перед будкой вприсядку.