Михаил Новорусский - Приключения мальчика меньше пальчика

Здесь мне было ближе пролезть прямо через забор и выйти открытый двор. Это я сделал очень легко, потому что все щели забора были для меня все равно, что широкие ворота.

Но едва только я вылез на широкий простор нашего двора, как меня встретил неожиданный сюрприз. Мимо меня пролетела со страшным жужжаньем огромная бомба. Летела она так близко от меня, что я почувствовал на лбу веяние воздуха от ее полета. Невольно я присел от страха и долго не мог понять, что бы это значило.

Бомба прожужжала мимо и ударилась где-то в землю влево от меня. Я пошел в этом направлении разыскивать ее и попал в узкую и глубокую колею, которая образовалась от колеса телеги, проехавшей здесь один раз. Путь по этой колее был гладкий и потому я пошел по ней, как по широкому желобу. Но вдруг, в самом глубоком месте ее, словно в ущелье, я вижу, дорога моя заграждена и во всю ширину ее копошится какое-то страшное черное чудище. Общий вид его походил на огромную слоновую черепаху, какую я видывал на рисунке. Черный и блестящий корпус этой черепахи, овальный, словно опрокинутый котел, отливал стальным блеском, а из-под него торчали шесть больших шиповатых ног. Голова была украшена двумя толстыми усами, на концах которых, вроде султана, укреплено было по одной огромной гребенке. Чудовище копошилось на дне ущелья, из которого ему хотелось выбраться, но никак не удавалось. Оно было очень неуклюже и очень неповоротливо в своей толстой и блестящей броне.

Я остановился, потому что проход мне был загорожен, и невольно стал наблюдать. Чудовище хотело вылезть наверх, цеплялось за отвесные стенки ущелья, поднималось на некоторую высоту и затем обрывалось на дно. На лапах у него были огромные, острые, крючковатые когти, но они, должно быть, не выдерживали тяжести массивного корпуса и срывались.

Но чудовище упорно лезло на стену вновь и вновь обрывалось. Наконец, в третий раз оно оборвалось снова, но упало так неудачно, что перевернулось вверх брюхом. А перевернувшись, оно долго и беспомощно барахталось всеми шестью лапами. Дно ущелья было очень гладкое. Спина чудовища тоже глянцевитая. И вот оно лежит, скользит и вертится, болтает ногами, но перевернуться опять на брюхо и стать на ноги никак не может. Огромный, страшный зверь, но такой неуклюжий и беспомощный, как ребенок.

От напрасных усилий перевернуться и стать на ноги он скоро утомился, ослабел и даже перестал шевелить лапами. Тогда я подошел к нему вплотную, наклонился, подлез под его гладкий бок, уперся ногами в землю и выпрямился. (Рис. 15). Таким образом я подковырнул его и опрокинул на другой бок. А далее уж он сам уцепился ногами за землю и окончательно перевернулся.

А ставши на ноги, он, как ни в чем не бывало, пошел вперед по узкой колее, а я за ним. Наверное, он совсем не понимал, какую услугу оказал я ему. Скоро нам пересекла дорогу широкая и горбатая доска. Мы взошли на нее и, сначала он, потом я, вышли из ущелья на открытое место.

Здесь мой спутник огляделся, как будто отыскивая дорогу, и затем торопливо направился прямо к забору. Мне захотелось посмотреть, где он живет, и я последовал за ним. Здесь он дошел до какой-то кучи, начал поспешно рыться в ней, закопался в нее весь и скоро совсем скрылся внутри ее.

Сначала я думал, что это его гнездо, но когда присмотрелся ближе, то увидал, что это просто куча подсохшего коровьего помета. Последовать за моим зверем в такое жилище я не решился, а когда отошел от него на несколько шагов, то неожиданно увидал другую такую же слоновую черепаху. Но эта была занята делом, и дело ее сначала показалось мне необыкновенно забавным: она катала по земле крупный шарик темно-зеленого цвета. Сначала я думал, что она просто забавляется. Но она делала это так старательно и с таким серьезным видом, что я начал думать иначе. Когда я присмотрелся ближе к ее шарику, то увидал, что он целиком состоит из того же самого помета, мимо которого я только что прошел.

И тут я сразу все понял:

— Да это просто навозные жуки! Один залез в целую кучу, потому что любит копаться в ней. А другой катает шарик из навоза и, наверное, закатывает в него только что снесенные свои яйца.

Скоро он, очевидно, кончил свою работу, прикатил шарик почти к самому забору и бросил его здесь в одном небольшом углублении. А сам вернулся назад, отправился к той же куче помета и закопался в нее. Я же подошел к шарику, выкатил его палочкой на ровное место и острым концом палочки стал раскатывать его. Как раз в самой середине шарика я нашел два белых овальных яичка довольно крупного размера. Одно я раздавил и нашел, что оно состоит из такой же оболочки и такой же жидкой массы, как и яйцо кузнечика. А другое я опять закатал в шарик, положил на то же место и решил прийти сюда через несколько дней, чтобы узнать, что из него выйдет.

Теперь я поспешил прямо домой, потому что голод мучил меня больше и больше, и я едва держался на ногах от усталости. Но, подходя к крыльцу, я сообразил, что попасть в дом мне теперь не так-то легко. Я видел, что окно моей комнаты было отворено. И хотя оно было на два аршина от земли, но влезть в него я никак не мог. Подняться на крыльцо я был также не в силах, потому что крыльцо было сделано совсем не для моего роста. И даже влезть на одну первую ступеньку мне теперь было так же трудно, как прежде было влезть на крышу дома.

И я не знаю, как бы мне удалось выйти из моего затруднения, если бы мне не помог и здесь счастливый случай.

У самого крыльца лежал и грелся на солнце наш кот Васька. Ну, думаю, если я ездил сегодня на стрекозе и на шмеле, то на Ваське-то будет спокойнее всего. Ведь не занесет же он меня на крышу!

Не медля ни минуты, я влез к нему на бок. Он почувствовал, вероятно, что на него лезет что-то вроде жука и передернул всей шкуркой. Я же еще крепче вцепился ему в шерсть. Очевидно, это ему не понравилось, он вскочил на ноги и попробовал стряхнуть меня. Но я вовсе не хотел этого, в потому передвинулся на самый хребет и вцепился там еще крепче. Это чуть не взбесило кота: он забавно подпрыгнул на месте несколько раз, затем вскочил на стену, и не успел я глазом моргнуть, как Васька был уже в окне моей комнаты. Оттуда он в два прыжка очутился на моей кровати, где часто спал со мной, и здесь начал кататься на постели кувырком.

Конечно, он мог придавить меня своим телом. Но теперь мне было это совсем не страшно. На своей постели я чувствовал себя как дома, и потому в тот же миг спрыгнул с кота, вбежал на подушку и лег на нее. Васька, освободившись от меня, тоже успокоился и улегся в кровати как ни в чем не бывало.

Я заметил, что моя кровать оставалась неубранной в том же самом виде, в каком я покинул ее сегодня утром. В доме было тихо. Но, прислушавшись, я стал различать голоса в соседней комнате. Из них я понял, что меня искали по всему дому, в саду и в огороде, расспрашивали всех встречных, не видал ли кто меня. И, наконец, не найдя меня нигде, все были в отчаянии и с горя потеряли голову. Мать горько плакала, а отец сквозь слезы утешал ее. Мне стало очень горько при мысли, что я наделал столько тревог, и я закричал во всю мочь:

— Мама, мама! Я здесь!

Кричал я так громко, что от крика проснулся.

Проснулся, и вижу, что я, как всегда, лежу в своей кровати, укрывшись одеялом, кот Васька, действительно, лежит у моих ног, свернувшись калачиком. Окно, как всегда, было закрыто и в него светит яркое утреннее солнце.

Я ощупал себя и нашел все члены такими же, как всегда. Голова моя покоилась на подушке, и рост мой был прежний, т. е. около полутора аршин.

Значит, все это был только сон!

Значит, никуда я не выходил из комнаты, маленьким не был я и ни на ком не летал.

Очухавшись хорошенько, я вскочил с кровати и со всех ног побежал к маме.

— Мама, слушай-ка, — закричал я, — какие я видел чудесные сны!

Она уже встала и приготовляла утренний чай.

— Ну, — говорит, — я слушаю. Рассказывай.

И я начал рассказывать с самого начала все, что здесь описано. Мама сначала слушала невнимательно, а потом стала слушать все с большим и большим интересом и, наконец, перебила меня на полуслове и говорит:

— Костя, да ведь все это просто прелесть! Ведь все это про насекомых, действительно, так и есть! Откуда ты так хорошо запомнил все эти подробности?

Она забыла, что сама еще в прошлом году не раз передавала мне много рассказов о насекомых, а я жадно слушал их всегда, затаивши дыхание.

Теперь мой рассказ показался ей таким хорошим, что она в тот же день вечером усадила меня за письмо и велела все это изложить на бумаге.

Много вечеров понадобилось мне, чтобы описать все и ничего не пропустить. Но, наконец, я кончил свой рассказ. И вот он тут весь целиком перед вами! Я буду страшно рад, если он и вам покажется таким же интересным, каким он показался моей маме.