Михаил Герчик - Лети, Икар!

Посоветовавшись, Икар и Ия решили разделиться, чтобы быстрее осмотреть свой район. Ия полетела налево, Икар — направо.

Девушка пролетела уже несколько десятков километров, внимательно, оглядывая всё вокруг, когда её внимание привлекла группа деревьев, клином выступавших из леса вперёд. На многометровые исполины был наброшен какой-то алый купол, который плотно обволакивал деревья.

Снизившись, Ия начала кружить над куполом. На одном из самых высоких деревьев странное покрывало лежало тяжёлыми складками. Ия протянула руку, и в её пальцах заструилась лёгкая ткань.

Удивительная находка заинтересовала Ию. Она попробовала разорвать ткань, но все усилия были тщетны: сделанная, очевидно, из синтетических материалов, ткань была прочной, как металл, и мягкой, как пух.

«Может быть, эта удивительная ткань имеет какое-нибудь отношение к «Малахиту»? — подумала девушка. — Надо дать знать Икару».

— Лети ко мне, — сказала Ия. — Я тут. Нашла что-то интересное. Может, это поможет поискам.

Увеличив до предела мощность своего двигателя, Икар через несколько минут подлетел к Ие. Глянув на гигантское полотнище, он глухо вскрикнул. Деревья прикрывал один из тормозных аварийных парашютов «Малахита», очевидно, оторвавшийся во время посадки. Правда, парашюты на «Малахите» были белыми, а не алыми, но изменение окраски, очевидно, было вызвано красным солнцем планеты.

— Это тормозные парашюты нашего корабля! — воскликнул Икар. — Он должен быть где-то недалеко. Летим, Ия, летим!

— Но куда? — возразила Ия. — Давай-ка поднимемся повыше. Может, мы увидим ещё один парашют или хотя бы лоскут от него. Тогда мы будем знать, в каком направлении вести поиски.

— Хорошо, — согласился Икар и нажал на кнопку вертикального подъёма на своём двигателе. Вслед за ним взлетела девушка. Они поднялись на высоту до ста метров и начали парить в воздухе, осматривая лес. Где-то вдалеке под лучами солнца жарко горело алое пятнышко. Парашют?

Не говоря ни слова, Ия и Икар устремились туда.

Этот полёт длился около часа. Они пролетели почти сто километров, когда оба с уверенностью могли сказать: «Да, парашют». Разодранный на огромные клочья, он лежал на смятых, обожжённых вершинах деревьев.

Не задерживаясь у него, Икар и Ия полетели дальше. Предчувствие скорой встречи с «Малахитом» охватило их. Словно легкокрылые птицы, они неслись вперёд.

Внезапно лес кончился, Икар и Ия вылетели на огромную поляну, примыкавшую к озеру. Почти в центре поляны, распластав на траве остатки гигантских парусов-парашютов, стоял металлический цилиндр. Это был «Малахит», вернее то, что осталось от него после аварии и отлёта «Звёздочки».

Ия молнией устремилась внизу а Икар, как подбитая птица, затрепыхался в воздухе: от волнения он забыл, как надо переключать двигатель на спуск. Ия подлетела, к нему и перевела рычажки. Икар плавно полетел на землю.

Приземляясь, Ия успела крикнуть в микрофон: «Все в 24-й сектор первого квадрата! «Малахит» найден!».

Икар не совсем верно рассчитал точку приземления и опустился метрах в восьмидесяти от «Малахита». Но сила притяжения на Трите была почти в три раза меньше земной, даже в тяжёлом скафандре мальчик в десяток прыжков достиг своего корабля.

— Отец, где ты? Это я, Икар! — задыхаясь от волнения, кричал мальчик, забыв о том, что он в скафандре и отец не может его услышать. — Где ты, отец?

Подбежав к «Малахиту», Икар тяжело упал. Ия бережно подхватила его.

Люк «Малахита» был открыт, всё вокруг — разбросанные книги, разбитые приборы, обрывки карт и фото-кинолент, вытоптанная трава — свидетельствовало о жестокой борьбе.

Положив обессилевшего, потрясённого Икара на траву, Ия поднялась на площадку верхнего обзора. Внешний люк шлюзовой камеры был открыт, внутренний плотно завинчен, преграждая путь в корабль.

Над поляной показались первые сирасколийцы, прилетевшие по сигналу, поданному Ией.

Побледнев от напряжения, Ожегов, не отрывая взгляда от экрана локатора, вёл «Малахит» на посадку. Грохот и вой воздуха, рассекаемого кораблём, гул планетарных двигателей сотрясал его стены, гигантским молотом бил по голове. Из носа у Андрея Дмитриевича хлынула кровь. Сглатывая вязкую слюну, и чувствуя, как незримой волной подкатывает к горлу тошнота, он нажимал на кнопки и рычажки центрального пульта, уменьшая площадь; парашютов, регулируя направление реактивных струй, и напряжённо выбирал место, где можно было бы приземлиться, не разбив звездолёт.

Лес, темневший на горизонте, привлёк его внимание. Он мог служить хорошей тормозной подушкой и смягчить удар. Изменив расположение рулевых щитков в дюзах планетарных двигателей, Ожегов повёл звездолёт туда.

«Малахит», словно смерч, пронёсся над лесом, подминая его под себя и оставляя на деревьях клочья ткани парашютов, развернулся и кормой тяжело упал на поляну. Какое-то мгновение он стоял на земле, словно огромный сужающийся стакан, а потом опрокинулся на днище. Перед глазами у Ожегова замельтешила разноцветная метель. Отброшенный могучим толчком к стене, он упал на пол.

Ожегов не знал, сколько времени пробыл без сознания. Когда он очнулся и открыл створы смотровых иллюминаторов, там, за бортом корабля, была уже ночь. Чёрное безоблачное небо, прошитое огненно-красными разливами-сполохами, глядело в бронированные стёкла корабля. Кое-где на нём слабо мерцали звёзды.

Спать не хотелось. Умывшись и сменив окровавленную одежду, Ожегов стал внимательно изучать показания приборов, автоматически записавших характеристику неизвестной планеты.

По объёму она была почти в три раза меньше Земли. Вращаясь вокруг своей оси и красной звезды, служившей ей солнцем, планета совершала суточный оборот за: 16 часов, годовой — за 241 земные или 361 планетные сутки. Она находилась от своего солнца на расстоянии всего примерно в 100 миллионов километров.

Очевидно, в той части планеты, где он приземлился, сейчас было, лето: термометры показали, что днём температура достигла 52 градусов тепла по Цельсию, сейчас она уже упала до 17 градусов. Климат здесь скорее всего был резко континентальный.

Анализы были ободряющими. К трёхкратному уменьшению силы тяжести и красному солнцу можно было привыкнуть, приспособиться. Климат, высокая влажность воздуха, леса, луга и горы, которые успел рассмотреть Андрей Дмитриевич при приземлении, говорили о том, что на планете должен быть обильный и разнообразный растительный и животный мир.

Хуже было с воздухом. Ожегов без труда установил, что кислорода в его составе недостаточно для нормального дыхания. Даже небольшая прогулка без скафандра по планете грозила самыми тяжёлыми последствиями. Это огорчило Андрея Дмитриевича, — лёгкий, эластичный скафандр всё же сковывал движения. Но с этим приходилось примириться, как с неизбежным злом.

Ожегов взглянул на часы. Ночь, по его расчётам, должна была скоро окончиться; независимо от положения планеты по отношению к красной звезде, больше 6–8 часов длиться она не могла. Решив утром совершить первую вылазку, чтобы ознакомиться с окрестностями, он лег в кресло-кровать и, утомлённый событиями последних дней, крепко уснул.

Он проснулся, едва багрово-красные лучи восходящей звезды проникли сквозь круглые стёкла иллюминаторов. Призрачный, тревожный свет мутным потоком залил штурманскую рубку — день пришёл на смену ночи так быстро, как будто в затемнённой комнате кто-то сразу включил свет. Ожегов даже не успел заметить мягкие, зыбкие полутона перехода, серые сумерки рассвета, зори, которые возвещали на Земле восход солнца. Раскалённый огненный шар повис на светло-жёлтом небе, испятнанном островками чёрных облаков. Для похода он решил использовать лёгкий наземный скафандр с запасом кислорода на 89 часов. Сделанный из исключительно прочных видов пластических материалов, скафандр весил всего шесть килограммов, специальные терморегулирующие устройства поддерживали в нём постоянную температуру. Скафандр был очень лёгким и эластичным, на свободу движений он оказывал совсем незначительное влияние.

На смотровом стекле шлема Ожегов укрепил систему светофильтров, которые смягчали неприятную резкость красных световых лучей. Мощный прожектор, коротким раструбом выступавший над шлемом, и соединённый с автоматическим микрокиноаппаратом, позволял продолжать путь даже в самую тёмную ночь и в любое время делать снимки. Крохотная радиостанция, смонтированная, в левом манжете скафандра, невидимыми нитями должна была: связывать Ожегова, с кораблём, позволяла ему свободно ориентироваться на местности.