Джоанн Роулинг - Гарри Поттер и Огненная Чаша

— Извините, — прошептала она.

— Допей зелье, Гарри, — поспешно велела миссис Уэсли, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.

Гарри выпил всё залпом. Действие лекарства было незамедлительным. Тяжёлыми, необоримыми волнами на него нахлынуло глубокое забытье, он откинулся на подушки и провалился в пустоту.

Оглядываясь назад, даже месяц спустя, Гарри удивлялся, насколько плохо помнит дни, последовавшие за третьим испытанием. Видимо, после случившегося у него в сознании попросту не осталось места для новых впечатлений. Но то, что всё-таки сохранилось в памяти, причиняло жестокую боль — и самым ужасным из всего была встреча с родителями Седрика на следующее после состязания утро.

Они ни в чём не винили Гарри, наоборот, благодарили за то, что он доставил им тело сына. Мистер Диггори большую часть разговора проплакал. Горе миссис Диггори было так велико, что иссушило все слёзы.

— Значит, он почти не страдал, — сказала она, выслушав рассказ Гарри о гибели Седрика. — И потом, Амос… это случилось сразу после того, как он выиграл Турнир. Он, должно быть, умер счастливым…

Когда они уже поднялись, чтобы уходить, она посмотрела на Гарри и проговорила:

— Ты теперь будь очень осторожен.

Гарри схватил с тумбочки мешочек с деньгами.

— Возьмите, пожалуйста, — неловко забормотал он. — Это должно было достаться Седрику. Он первым туда добрался, возьмите…

Но она отшатнулась.

— Что ты, что ты, милый, это твоё, мы не можем… оставь у себя.

***

На следующий вечер Гарри возвратился в гриффиндорскую башню. От Рона с Гермионой он узнал, что за завтраком Думбльдор обратился к школе с речью. Он попросил, чтобы Гарри оставили в покое, чтобы никто не задавал ему вопросов, не докучал просьбами рассказать о случившемся в лабиринте. И действительно, Гарри заметил, что большинство ребят обходит его стороной, избегая встречаться с ним взглядами. Некоторые шептались, прикрывая рты ладошками. Видимо, многие поверили написанному в статье Риты Вритер, что он ненормален и оттого опасен. Возможно, у кого-то имелись свои соображения об обстоятельствах гибели Седрика. Но Гарри это было совершенно безралично. Лучше всего он чувствовал себя возле Рона и Гермионы, когда те беседовали на отвлечённые темы или играли в шахматы, а он молча сидел рядом. Ребята понимали друг друга без слов и, казалось, молча ждали какого-то знака, известия о происходящем вне «Хогварца» — а до получения точных сведений не имело смысла гадать, что будет дальше. Они затронули болезненную тему один-единственный раз — когда Рон рассказал Гарри о разговоре миссис Уэсли с Думбльдором, состоявшемся перед её отъездом.

— Она пошла к нему спросить, нельзя ли тебе этим летом поехать прямо к нам, — сказал Рон. — Но он хочет, чтобы ты поехал к Дурслеям, по крайней мере, сначала.

— Почему? — спросил Гарри.

— Мама говорит, что у Думбльдора свои резоны, — угрюмо покачал головой Рон. — Я так понимаю, мы должны его слушаться, верно?

Кроме Рона и Гермионы, Гарри мог общаться только с Огридом. Преподавателя защиты от сил зла в школе больше не было, и эти уроки были свободны. И вот, в четверг, ярким солнечным днём, ребята отправились навестить Огрида. Из открытой двери хижины выскочил Клык, гулко гавкая и размахивая хвостом.

— Кто там? — крикнул Огрид, выходя на порог. — Гарри!

Он пошёл навстречу, привлёк к себе Гарри одной рукой, взъерошил ему волосы и проговорил:

— Рад тебя видеть, приятель. Рад тебя видеть.

Войдя в хижину, ребята увидели на деревянном столе у камина две полуведёрные кружки.

— Мы тут по чайку вдаряли с Олимпией, — объяснил Огрид, — она только ушла.

— С кем? — с любопытством переспросил Рон.

— С мадам Максим, с кем же ещё! — сказал Огрид.

— Значит, у вас всё-таки сладилось? — спросил Рон.

— Не знаю, о чём это ты, — Огрид состроил непонимающую физиономию и пошёл к комоду за чистыми кружками. Потом, приготовив чай и подав на стол непропечёные бисквиты, Огрид сел, откинулся на спинку стула и окинул Гарри внимательным взглядом своих глаз-жуков.

— Ну, ты как? — сипло спросил он.

— Нормально, — ответил Гарри.

— Нет, не нормально, — покачал головой Огрид, — вижу, что не нормально. Но — всё будет хорошо.

Гарри промолчал.

— Я знал, что он вернётся, — просто сказал Огрид. Гарри, Рон и Гермиона испуганно вскинули на него глаза. — Знал уж много лет, Гарри. Знал, что он где-то прячется, выжидает. Это должно было случиться. И вот — случилось. А мы теперь должны просто жить дальше. Будем бороться. Может, получится его остановить — до того, как он наберёт полную силу. По крайней мере, такой план у Думбльдора. Великий человек, Думбльдор. Пока он у нас есть, я не очень-то беспокоюсь.

Поглядев на недоверчивые лица ребят, Огрид поднял кустистые брови.

— Какой толк сидеть и боятся, — продолжил он. — Что будет, то будет — наше дело встретить это достойно. Думбльдор мне про тебя всё рассказал, Гарри.

Огрид поглядел на Гарри и весь раздулся от гордости.

— Ты поступил так, как поступил бы твой отец — а выше этого у меня похвалы нет.

Гарри улыбнулся. Первый раз за много дней.

— А что Думбльдор попросил тебя сделать, Огрид? — спросил он. — Он посылал профессора МакГонаголл за тобой и за мадам Максим… в ту ночь.

— Да так, подкинул на лето кой-какую работёнку, — неопределённо ответил Огрид, — секретную. Мне про это говорить не положено, даже с вами. Может, и Олимпия — для вас мадам Максим — со мной поедет. Наверно, поедет. Кажись, я её уговорил.

— Это связано с Вольдемортом?

При звуке этого имени Огрид поморщился.

— Может, и так, — он уклонился от прямого ответа. — Ну, а сейчас… кто хочет пойти со мной поглядеть на последнего дракла? Шучу я, шучу! — поспешно добавил он при виде скисших лиц.

***

Вечером в спальне, перед самым возвращением на Бирючиновую аллею, Гарри с тяжёлым сердцем упаковывал вещи в сундук. Он с ужасом думал о предстоящем прощальном пире — обычно весёлом празднике, на котором объявляли победителя соревнования между колледжами. С момента выхода из больницы он, страдая от любопытных взглядов, избегал появляться в Большом зале при большом скоплении народа, предпочитая есть, когда там почти никого не было.

Когда они с Роном и Гермионой вошли в зал, им сразу же бросилось в глаза отсутствие праздничного убранства. Обычно для прощального пира Большой зал украшали цвета колледжа-победителя. А сегодня стена позади учительского стола была затянута чёрным — в знак траура по Седрику.

За учительским столом сидел настоящий Шизоглаз Хмури. Деревянная нога и волшебный глаз были на месте. Хмури постоянно дёргался, подскакивал, стоило кому-нибудь с ним заговорить. Вполне объяснимо, подумал Гарри. И без того присущая Хмури боязнь нападения не могла не усилиться после десятимесячного заточения в собственном сундуке. Кресло профессора Каркарова пустовало. Усаживаясь за стол вместе с остальными гриффиндорцами, Гарри гадал, где сейчас может быть Каркаров и не разделался ли с ним Вольдеморт.

Мадам Максим была здесь. Она сидела рядом с Огридом, и они тихо о чём-то разговаривали. Чуть дальше, рядом с профессором МакГонаголл, сидел Злей. Их с Гарри взгляды на какое-то время встретились. На лице Злея застыло странное — но, в любом случае, желчное и неприязненное, как всегда — выражение. Гарри долго смотрел на Злея, уже после того, как тот отвернулся.

Интересно, что делал Злей по приказу Думбльдора в ту ночь, когда возродился Вольдеморт? И почему… почему… Думбльдор так уверен, что Злей действительно на их стороне? Когда-то он был нашим шпионом, так Думбльдор говорил в дубльдуме. Злей стал «нашим осведомителем, ценою огромного риска для своей жизни». Что же он сделал сейчас? Может быть, связался с Упивающимися Смертью? Притворился, что никогда по-настоящему не переходил на сторону Думбльдора? Что он, подобно самому Вольдеморту, выжидал?

Гаррины размышления прервал профессор Думбльдор. Он встал из-за преподавательского стола. В Большом зале, где и так было гораздо тише, чем обычно бывает на прощальном пиру, воцарилось гробовое молчание.

— Наступил конец, — заговорил Думбльдор, обводя взором собравшихся, — очередного учебного года.

Он сделал паузу, и его глаза остановились на столе «Хуффльпуффа». За этим столом с самого начала было тише всего, оттуда и сейчас смотрели самые бледные и самые грустные лица.

— Я о многом собираюсь поговорить с вами сегодня, — продолжил Думбльдор, — но сначала хочу сказать о замечательном мальчике, который должен был бы сидеть сейчас здесь, — он сделал жест в сторону хуффльпуффцев, — и веселиться на прощальном пиру. Я прошу всех встать и поднять бокалы в память о Седрике Диггори.