Галина Гордиенко - Волчьи ягоды

Парень, стараясь не споткнуться, снова попятился назад. Ему казалось: стоит упасть, и проклятая тварь вцепится ему прямиком в беззащитное горло. Он машинально прикрыл его руками и бросил панический взгляд на неторопливо наступающего на него зверя. Только сейчас Петро заметил, что у волка разворочено плечо, и страшная рана пузырится черной в свете заходящего солнца кровью. Бешеная радость опалила мозг: «Подохнет! Пусть чуть позже!»

Тут до Петро дошло, что прежде это чудовище вполне успеет до него добраться. Лоб парня мгновенно взмок, а сердце застучало как сумасшедшее. Умирать он никак не собирался! Убивать да, но …

Петро запаниковал и, забыв об осторожности, прибавил скорость. И тут же поплатился за это: споткнувшись о какую-то полусгнившую корягу, он с размаху полетел в болото.

Зверь разъяренно рявкнул. Торжествующе рванулся вперед, и буквально через долю секунды над оцепеневшим от страха Петро нависла страшная, оскаленная морда. Волк зарычал, с кинжальной остроты клыков на лицо парня сорвалась подкрашенная его же кровью пена. Зверь еще больше ощерился.

Неожиданно где-то за их спинами громко заплакала девочка. Володька вздрогнул, нехотя приходя в себя, и застыл в нерешительности.

Проблему разрешил Петро: воспользовавшись растерянностью оборотня, он молнией перевернулся на живот и на четвереньках метнулся вглубь болота. И почти сразу же пропал из виду, затерявшись в сгущающейся темноте между многочисленными кочками и мелким кустарником. Только хлюпанье воды доносились до волчонка, ошеломленного бегством врага, да неприятный запах потревоженного болота щекотал его ноздри.

Тоненький, жалобный плач Маруськи не смолкал, и Володька наконец повернул назад. И едва не рухнул: такой жуткой, острой болью отозвались поврежденные крупной дробью мышцы.

С трудом заставляя себя двигаться, волчонок мрачно подумал: «Теперь нужно точно спешить к воде. Хоть умру человеком…»

К поискам священного источника ребята приступили лишь через час. После того, как Маруська, изорвав практически все свое платьице, кое-как перетянула Володьке рану. Она, по сути, просто заткнула ее, затолкав туда приличный кусок юбки, а потом еще и примотала этот своеобразный тампон длиннющим бинтом, сделанным из подола.

В сумерках их вид напугал бы любого: крохотная, худенькая девчушка, напоминающая лесного эльфа, и страшный зверь со свалявшейся от крови шерстью.

Впрочем, Маруська была перепачкана Володькиной кровью ничуть не меньше. Даже ее светлые волосы местами оказались забрызганы красным. А уж руки… по плечи в крови!

— Теперь пойдем, а? — девочка осторожно поправила повязку и ласково погладила раненого волка по морде.

Володька с трудом поднял потяжелевшую голову и жалобно заскулил. Маруська решительно сказала:

— Пошли. А то потом у тебя еще меньше сил будет.

Она быстро отвернулась, пряча от Володьки невольные слезы жалости и страха. Потом очень серьезно добавила:

— Знаешь, нам сейчас этот священный источник вот как нужен!

Взгляд волчонка стал вопросительным. Маруська, не скрывая волнения, сбивчиво пояснила:

— Бабушка говорила: когда оборотень перекидывается, его раны исчезают. Всегда так было. Он как новенький становится, понимаешь? Поэтому твой дед столько лет и живет. Бабушка с мамкой уж знают. Сказали: он никогда не болел. Честно. Пошли, а?

Володька задумался. Ему показалось: что-то такое он где-то читал. И если это правда…

Неожиданно вспомнилась мама, которая как раз завтра приезжала из своей Германии, и обещанный ей телефонный звонок. Вспомнился встревоженный дед, ждущий их возвращения дома и предупредивший его, Володьку, об опасности. А он-то, лопух, совсем забыл, что запах может уноситься ветром! Если бы держался настороже и заходил на болота с подветренной стороны…

«Елки, да как раз так священный источник искать и нужно!»

Волчонок, тоненько постанывая и поскуливая от боли, принялся торопливо подниматься на упорно подламывающиеся лапы. Взволнованная Маруська суетилась рядом, пытаясь помочь ему, но, как и положено в таких случаях, гораздо больше мешала.

Володька досадливо покосился на сунувшуюся ему под ноги маленькую фигурку и невольно фыркнул: на девчонке были сейчас только беленькие с кружавчиками трусики, перепачканные его кровью, и жалкие остатки платья в виде драной жилетки. Маруська даже рукава оторвала, когда возилась с раной!

Голова неприятно кружилась, в ушах звенело, ближайшая кочка нахально уплывала в сторону, но волчонок упрямо стоял. Мотая каменно потяжелевшей головой, он заставил таки себя немного прийти в чувство. И помня о странном, чуть солоноватом запахе и о своем недавнем решении двигаться только с подветренной стороны, начал петлять по болоту.

Семилетняя Маруська устало шлепала рядом, стараясь не отставать ни на шаг, и временами, чтобы не упасть, цеплялась за шерсть на здоровом боку. На спину она не просилась. И даже когда Володька, жалея ее, нерешительно прилег, подзывая, Маруська протестующе замотала головой:

— Не. Тебе больно будет. Я так. Я еще долго могу. Я, знаешь, какая крепкая…

Скоро совершенно стемнело, и мальчик в очередной раз удивился возможностям своего нового тела: он вполне прилично видел. Не как днем, конечно, но все-таки довольно неплохо.

Впрочем, зрение было ему не особенно-то и нужно. Безопасные тропы волк просто чувствовал. И не мог толком объяснить как. Даже себе.

Володька беззвучно пробирался болотом, оставляя за собой самую причудливую цепочку шагов на свете. Те петли, что накручивал раненый волчонок в поисках нужного запаха, не распутала бы ни одна собака. Тем более что временами они перебирались через какую-нибудь лужицу едва ли не по колено в воде.

Как понял Володька: вода в болоте отнюдь не означала наличие топи. Чаще всего стояла она как раз над глинистыми, плохо пропускающими влагу, довольно прочными участками.

На волнующий, терпкий запах обессиленный Володька наткнулся уже к двум часам ночи и едва не взвыл на весь лес от радости. Чуткая Маруська, сомнамбулой следующая за ним, что-то почувствовала и сонно заморгала:

— Нашел?

Волчонок тихонько взвизгнул и ласково лизнул свою маленькую подружку в щеку. Девочка рассмеялась:

— Нашел, значит. Веди тогда… — И немного смущенно добавила: — Знаешь, я пить хочу, ужас как. И есть тоже. А еще спать…

Володька невольно фыркнул: он хотел абсолютно того же самого. И еще хотел, чтобы хоть немного отпустила боль.

Теперь они кружили по болоту, не теряя той невесомой ниточки, что вела их к волшебному источнику. Даже Маруська оживилась и почти бодро шлепала рядом, что-то шепотом, монотонной скороговоркой бубня себе под нос.

Володька, стараясь не обращать внимания на горевшее огнем плечо и быстро немеющую правую переднюю лапу, нечаянно прислушался к сбивчивому, чуть лихорадочному говорку. И сглотнул тугой, плотный комок, неожиданно застрявший в глотке и мешающий дышать.

Маруська, оказывается, обращалась к кому-то могущественному, богу, наверное, и ее поспешные обещания у кого угодно могли вызвать улыбку. Или слезы.

— Я мамку слушать буду, — жарко бормотала Маруська, цепляясь за волчью шерсть, — честно. И бабушке на огороде помогать. Пусть волшебная вода Володьке перекинуться поможет, а я пол помою. Даже посуду. Только чтоб и плечо у него зажило, ладно? Я хорошей буду, честно-честно. В лес убегать не стану. В школу пойду. В интернат. В лесничестве нашем. Не хочу, а пойду. Правда, пойду. Пусть он выздоровеет только…

Тут Маруське под ногу попала какая-то зловредная коряжина, и она, не удержавшись, растянулась во весь рост в зловонной луже. Поднявшись же на четвереньки, девчонка подняла голову и кому-то истово пообещала:

— И волосы расчесывать буду! Сама. Хорошо?

Она старательно отжала мокрые, совершенно слипшиеся от грязи косички. И сплюнула травинку, попавшую в рот.

Как раз в эту-то секунду Володька и увидел полузатопленную торфяником черную скалу. И услышал еле уловимый шепот родничка.

Смертельно вымотанный за эти страшные два дня волчонок едва не завизжал от нестерпимого счастья. Он потянул носом воздух: запах священного источника перебивал сейчас все. Весь мир пах солью, сладковатой горечью и кружил, бесконечно кружил голову.

Зверь восторженно рявкнул. Одним фантастическим прыжком преодолел оставшиеся несколько метров и чуть не потерял сознание от страшной боли. Сморгнул с глаз застилающую их пелену и радостно, освобожденно заскулил: как раз то самое место, о котором сегодня утром рассказывал дед! Его ни с чем нельзя спутать.

Совершенно черный камень был погружен в торфяники не меньше чем на три четверти, хотя и находился на крошечном холмике, на совсем не топком месте. Плотный, серебристый в призрачном лунном свете мох диковинным ожерельем обрамлял его. Камень вдруг показался взволнованному мальчику огромным, черным зрачком, внимательно всматривающимся в мерцающие звезды.