Роберт Хайнлайн - Новичок в космосе

Аплодисменты были громкими, и Никси дрожал от нетерпения к ним присоединиться. Но Чарли подал сигнал "Сидеть. Тихо", поэтому Никси молча застыл, отдавая салют, пока не стихли аплодисменты. Так же молча он вернулся к ноге, хотя и дрожал от волнения. Возможно, суть церемонии была ему не вполне ясна — но даже если и так, он был не первым скаутом-новичком, который немного растерялся. Зато ему было совершенно ясно, что он был в центре внимания своих друзей, которые одобряли и признавали его. То был звёздный час его жизни.

Но волнений, выпавших на эту неделю, оказалось слишком много для собаки. И поездка в Белые Пески, запертым в переноске, разлученным с Чарли, стала последней каплей, переполнившей чашу. Когда Чарли пришёл, чтобы забрать его из багажного отделения Аэропорта Белых Песков, его облегчение было настолько велико, что у него случилась досадная неприятность, за которую он потом долго испытывал жгучий стыд.

Пока его везли из аэропорта в космодром, он немного успокоился, но снова встревожился, когда оказался в помещении, неприятно напомнившем ему поездки к ветеринару — запахи, фигура в белом халате и отвратительный голый стол, на котором полагалось сидеть смирно, даже когда тебе делают больно. Он упёрся всеми четырьмя лапами в пол и встал как вкопанный.

— Ну же, Никси! — твёрдо сказал Чарли. — Перестань, малыш!

Никси тихонько вздохнул, сдвинулся с места, вспрыгнул на диагностический стол и встал на нём, послушный, но дрожащий.

— Сделай так, чтобы он лёг, — сказал мужчина в белом халате. — Мне нужно ввести иглу в большую вену на его передней лапе.

Никси выполнил команду Чарли, и тихо лежал, дрожа, в то время как выбривали и дезинфицировали участок на его левой передней лапе. Чарли положил руку на загривок Никси и успокаивал его, пока ветеринар возился с его веной. Никси оскалился только один раз, но не зарычал, несмотря на то, что страх мальчика бился у него внутри, вынуждая его тоже бояться.

Внезапно препарат достиг его мозга, и он безвольно рухнул на стол.

Страх Чарли достиг своего апогея, но Никси этого уже не почувствовал. Маленький непокорный дух Никси уплывал куда-то в иные края, вне пределов досягаемости его друга, вне времени и пространства — туда, куда уходит наше "Я", человечье или собачье, когда хранящее его тело теряет сознание.

— С ним всё в порядке? — резко спросил Чарли.

— А? Ну конечно.

— Мм… Мне показалось, что он умер.

— Хочешь послушать, как бьётся его сердце?

— О, нет — раз вы говорите, что он в порядке. Теперь с ним всё будет хорошо? Он переживёт это, да?

Доктор поглядел на отца Чарли, снова на мальчика, затем его взгляд упал на значок скаута.

— Звёздный скаут, не так ли?[8]

— Мм, да, сэр.

— Будешь Орлом?

— Н-ну… Я постараюсь, сэр.

— Хорошо. Послушай меня, сынок. Если я сейчас просто положу твою собаку вон на ту полку, через пару часов он будет спать обычным сном, а завтра даже и не вспомнит, что отключился. Но если я заберу его в морозильную камеру и запущу цикл… — он пожал плечами. — Ладно, сегодня я обработал восемьдесят голов скота. Если из них проснутся хотя бы сорок процентов, это будет удачная партия груза. Мой личный рекорд.

Чарли выглядел мрачным. Хирург посмотрел на мистера Вона, потом снова на мальчика.

— Сынок, я знаю человека, который ищет собаку для своих детей. Скажи только слово, и тебе не надо будет волноваться о том, оправится ли нервная система этого пса от удара, на который она не была  рассчитана.

Мистер Вон спросил:

— Итак, сын?

Чарли хранил молчание, весь в мучительных колебаниях. Наконец мистер Вон резко сказал:

— Чак, у нас всего лишь двадцать минут до начала регистрации в Эмиграционной Службе. Ну же! Каков твой ответ?

Чарли, казалось, не слышал. Он робко протянул руку, едва прикоснулся к неподвижному телу, которое смотрело на него широко раскрытыми невидящими глазами, и тут же её отдернул.

- Нет! Мы летим на Венеру — мы, оба! — прокричал он сдавленным голосом, потом повернулся и выбежал из комнаты.

Ветеринар беспомощно развел руками.

— Что ж, я попытался.

— Я знаю, — ответил мистер Вон серьезно.  — Спасибо, доктор.

Семья Вон отправилась обычным для эмигрантов маршрутом: крылатой челночной ракетой[9] до внутренней орбитальной станции, потом уродливым бескрылым ракетным паромом к внешней станции, а оттуда пересела на большой сферический грузовой лайнер "Hesperus". Прыжки и пересадки заняли два дня. Двадцать одну утомительную неделю им предстояло провести на корабле дальнего космоса, летящем по полуэллиптической орбите от Земли к Венере. Время было установлено жестко, оно неизбежно следовало из закона всемирного тяготения, а также размеров и форм двух планетарных орбит.

Поначалу Чарли был страшно взволнован. Могучий импульс ускорителей, вырвавший их из крепких объятий земного притяжения, оказался ужаснее, чем он ожидал (шестикратное увеличение веса отвратительно даже для тех, кто к нему привык). Когда спустя несколько минут челночная ракета вошла в свободное падение, полная невесомость показалась ему тревожной, странной — и куда более захватывающей, чем он ожидал. Было бы весьма некстати в этот момент потерять свой завтрак, но его спас введенный заранее препарат против морской болезни.

Вид Земли из космоса был такой же, как на цветных стереоснимках, но он обнаружил, что реальные вещи приносят значительно больше удовлетворения, подобно тому, как настоящий гамбургер лучше, чем его фото. На внешней орбитальной станции кто-то показал ему знаменитого капитана Нордхоффа, только что вернувшегося с Плутона. Чарли узнал его суровые, изрезанные морщинами черты лица, знакомые ему по картинкам из новостей и ТВ, и вдруг со странным удивлением понял, что герой тоже был человеком, как все. И тогда он сам решил стать космонавтом и известным исследователем.

КК "Hesperus" стал разочарованием. Он "рванул" от внешней станции… с нежным толчком в одну десятую силы тяжести, вместо радующего душу, зубодробительно-оглушительного бабаха, с которым челнок покидал Землю. Кроме того, несмотря на свои огромные размеры, он был жутко переполнен. После того, как корабль вышел на орбиту, где пятью месяцами спустя он должен был перехватить Венеру, капитан запустил вращение, чтобы подарить пассажирам искусственный вес, и отнял у Чарли приятное новое чувство невесомости, которым он только-только начал наслаждаться.

Ему всё надоело уже через пять дней — а впереди были долгие пять месяцев. Он делил тесную комнату с отцом и матерью и спал в гамаке, который "ночью" (корабль жил по Среднеевропейскому времени) качался между их койками. Гамак занимал всё свободное место в кабине; и даже когда он был убран, в каюте едва хватало места чтобы одеться — и только одному человеку за раз. Единственным местом отдыха были кают-компании, и они всегда были переполнены. В этой части корабля был один обзорный иллюминатор. Поначалу он был популярен, но после нескольких дней наскучил даже детям, потому что вид был всегда один и тот же: звёзды, звёзды, и снова звёзды.

По приказу капитана, пассажиры могли зарегистрироваться на "обзорную экскурсию". Через две недели Чарли представился шанс — протиснуться через разрешенные отсеки судна, бросить быстрый взгляд на комнату контроля реактора, чуть более длинный взгляд — на сады гидропоники, которые обеспечивали свежий воздух и некоторую часть продуктов питания, и целых десять секунд полюбоваться через открытый люк на Святая Святых, центральный пост корабля. Всё в сопровождении лекции от скучающего младшего офицера. Через два часа экскурсия закончилась, и Чарли вновь был ограничен его собственной, весьма переполненной частью судна.

Ближе к носу корабля жили привилегированные пассажиры. Их каюты были столь же просторны, как у офицеров, а сами они наслаждались роскошью офицерской столовой. Почти месяц Чарли не подозревал, что на борту корабля живут такие люди, но когда узнал, он воспылал праведным гневом.

Его отец постарался объяснить ему некоторые вещи.

— Они за это заплатили.

— Да? Но ведь мы тоже заплатили. Почему они должны получать…

— Они заплатили за роскошь. Это пассажиры первого класса, каждый из них заплатил почти втрое больше, чем стоили твой или мой билет. У нас же тариф эмигрантов, — перевозка, питание и место для сна.

— Не думаю, что это справедливо.

Мистер Вон пожал плечами.

— Почему мы должны иметь что-что, за что мы не платили?

— Мм… ладно, папа, но почему они должны быть в состоянии заплатить за роскошь, которую мы не можем себе позволить?

— Хороший вопрос. Философы, начиная с Аристотеля, бились над ним. Возможно, когда-нибудь ты мне ответишь на него.

— Ха! Что ты имеешь в виду, папа?

— Не говори "Ха", Чак. Я везу тебя на совершенно новую планету. Вероятно, там ты сумеешь разбогатеть, если, конечно, постараешься. И тогда ты объяснишь мне, почему человек с деньгами может обладать предметами роскоши, а бедные люди — нет.