Кирилл Кащеев - Магия без правил

По морщинистой щеке Бабы Яги медленно скатилась слеза.

Ирка отвела клыки от бабкиной шеи и шумно сглотнула.

– Уходите! – хмуро буркнула она ягишиням. – Мы дошли до конца игры и собираемся из нее выйти! Уходите, слышите, а то через… – она покосилась на часы, – через пять минут у меня и мозги обупырятся, тогда вашу мамашу одна несовершеннолетняя вампирша точно загрызет!

Старшая ягишиня поглядела на Ирку долгим тревожным взглядом, взмахнула мечом… И она и ее сестры медленно растаяли в воздухе.

– А вы, бабушка, стойте спокойно на своей костяной ноге! – прикрикнула на старуху Ирка. – Я с вами еще не закончила! Надо было в свое время с самим Ивасиком разбираться, а не отрываться теперь на всех подряд!

Держа Бабу Ягу за плечи перед собой, Ирка свечкой взлетела в небо и с безумной скоростью рухнула вниз, словно копье, с размаху вгодняя старуху по пояс в землю.

– Меч ее мне дайте! – жестко велела девочка ла́мед-во́внику.

– Ирочка, вы абсолютно уверены? – поинтересовался старик, разыскивая в траве серебряный меч.

– Я ж вас не спрашивала, уверены ли вы были, когда стравливали меня с упырем? – огрызнулась Ирка. – Тем более что вы и не были!

– Общение со старым Хаим Янкелем на вас, деточка, дурно влияет, – укоризненно сказал старый Хаим Янкель. – Вы уже научились отвечать вопросом на вопрос! – и он протянул серебряный меч Бабы Яги.

Ирка содрала с себя свитер, обмотала им руки и приняла сверкающий клинок.

– Заклинаю! Твоим собственным мечом заклинаю! Отцепись от несовершеннолетних, бабушка! Раз и навсегда, ясно? – Ирка коротко шмякнула Бабу Ягу по плечу, будто посвящала в рыцари. Электрическая дуга прошла через Ирку, меч, охватила Бабу Ягу, разряд подбросил старуху в воздух, и старая ведьма пропала в яркой слепящей вспышке. Ирка обронила жгущий ее даже сквозь свитер меч, тот тоже исчез.

– Ну… Что мы стоим?.. Нам еще много чего надо успеть. Например, вскрыть ведьмин круг. Давайте, давайте, – нервно потирая сухие ладони суетился ла́мед-во́вник. – Вы, Ирочка, хоть и упырица, однако вполне украинского происхождения, сядете на этот камушек. Панночку графиню, как она есть русского полковника дочка, прошу сюда, – он галантно подал Татьяне руку и усадил на необработанный камень.

– Юноша у нас за цыгана сойдет…

Здухач медленно подплыл к бесчувственному телу и всосался внутрь, напоследок одарив Ирку таким взглядом закрытых глаз, что ведьмочка мгновенно загрустила и трусливо подумала, а не остаться ли ей упырицей. Ирка подобрала валяющегося в траве Богдана и сгрузила на последний камень. Богдан зашевелился, очумело мотая головой, и сел.

– А я сюда… Хотя куда я лезу со своим артритом и поясницей, – ла́мед-во́вник, кряхтя, взгромоздился на четвертый камень вокруг Стола Согласия.

– Не хватает, – с тревогой сказала Ирка, поглядывая на три пустых камня.

Но над лугом уже мелькали заячьи уши…

– То ниц, цо матёрые не людзи, – пояснил Ирке матёрый заяц Ковальский, запрыгивая на свой камень и дожидаясь, пока Бразаускас усядется на свой. – То важно, цо матёрые – поляк з литвином.

– Остался один, – усмехнулся ла́мед-во́вник.

– Уже идем, слюшай, э! – зазвенел пронзительный голосочек. – Не делай вид, что ты меня не видишь, старый паршивый вишап!

– Ой-вэй, бабушка Сирануш, я вас умоляю – кто вас не видит, тот вас таки услышит!

Ирка пригляделась к последнему, седьмому камню и увидела, что он весь прямо шевелится от покрывающих его поверхность ачуч-пачуч.

– Быстрее! – крикнул ла́мед-во́вник и вдруг вытащил из кармана своего затерханного пальто блестящий камертон. Неодобрительно заметил: – Разве сейчас образование? Вот в мое время было образование – все девочки играли на фортепьянах, а все мальчики ходили на скрыпочку. Иногда, правда, они били друг друга этими скрыпочками по голове, но все равно музыка облагораживающе влияла на детские умы! А теперь они знают только свой рэп, а скажите мне, за-для ради бога, как открывать ведьмин круг, если не знаешь Бетховена, ни даже Шаинского, я не говорю про песнь лысогорских ведьм! Слова разучиваем, пожалуйста, на семь тактов! А! – он указал камертоном на Ирку. – О! – он ткнул в Богдана. – Панночка графиня у нас будет И! Бабушка Сирануш, возьмите на себя Е! Репетируем! – он взмахнул камертоном.

Часы на ратушной площади зашипели и ударили в первый раз…

– Дедушка Хаим Янкель, скорее! – простонала Ирка.

Старый ла́мед-во́вник скроил недовольную мину:

– Вечно у этих молодых все наспех, никакой солидности…

Часы ударили во второй…

– Разве можно без репетиции? – вопросительно склонил голову на бок старик.

Часы ударили в третий…

– Можно, дед, можно, мы, цыгане, все музыкальные! – завопил Богдан.

– Это вы только так думаете, и не понимаете, как важно планомерное музыкальное образование! – покачал головой Хаим Янкель.

Часы ударили в четвертый…

– У меня музыкальное образование! Гувернантка мадмуазель Латуш! – закричала Татьяна.

– Все эти ваши гувернантки сами безграмотные…

Часы пробили в пятый, и Ирка поняла, что сейчас пристукнет деда на месте – даже если это будет последнее, что она сделает в жизни.

– Слюшай, старый вишап, мы будем открывать этот камень или нет?

– Ну если уж вы все так торопитесь… – неодобрительно поджал губы дед.

– Да! – в один голос взвыла троица друзей.

– Хорошо, – тоном покорности судьбе согласился старик. – Так и быть. Хотя как старый регент и запевала я не могу одобрить исполнение без репетиции.

Часы ударили в шестой…

– Давайте, Ирочка! – выкрикнул Хаим Янкель и ткнул камертоном в Ирку.

Словно подстегнутая плетью девчонка завизжала на нестерпимо высокой ноте:

– А-а-а-а-а-а!

– О-о-о-о! – гулко, как в бочку, затянул цыганенок.

– И-и-и-и! – на ультразвуке взвилась Танька, и пронзительное – Е-э-э-э! – вывела бабушка Сирануш.

Матерые зайцы выдали задними лапами дружную барабанную дробь.

– Ла-ла-соб, ли-ли-соб, лу-лу-соб… – помахивая своим камертоном в такт ритмичным ударам, забубнил старик.

Ирку начало трясти. Песнь лысогорских ведьм тысячей мелких игл пронзала тело и душу. Мир задрожал и пустился в пляс. Звезды принялись подпрыгивать на тучах, как на батутах. Башни каменецкого замка, лихо изгибаясь, играли в мяч полной луной.

Булыжник под Иркиными ногами дрогнул. Семь камней заворочались, как псы, отряхивающиеся после сна, и, едва не сбросив своих седоков, подпрыгнули в воздух. В траве остались семь глубоких отпечатков. Камни со свистом понеслись вокруг бетонного колеса. Ирка почувствовала себя бароном Мюнхгаузеном, летящим на пушечном ядре. Позади нее с визгом мчалась Татьяна, с гиканьем закладывал виражи Богдан. Встречный ветер рвал длинные уши зайцев и полы старого пальто Хаим Янкеля.

– Гей-гей, слюшай, гей! – подгоняла свой камень бабушка Сирануш.

А вдали, на ратушной площади, словно обезумев и пустившись наперегонки со временем, часы все били и били, гремели, будто гром, и их звон вплетался в дикую песнь лысогорских ведьм, в свист воздуха и рокот летящих камней.

Бетонный круг завибрировал. Торчащая из него зазубренная железная труба гулко лопнула и, как шкурка банана, раскрылась, загибаясь семью тонкими железными полосами. Бетон издал тяжкий вибрирующий скрежет, по нему побежали трещины. Круг раскололся, открывая свое нутро.

Часы ударили в последний, двенадцатый раз…

Семь летящих камней зависли в воздухе и с грохотом рухнули вниз, на предназначенные им места. От замка и по лугу, ширясь и расползаясь, заполоняя собой спящий город, прокатился длинный вздох. Мир качнулся, мигнул… И замер, возвращаясь к обычному своему состоянию. Звезды, словно расшалившиеся дети, спугнутые строгой няней, кинулись занимать свои места на небосклоне. Луна ринулась в положенную ей точку, и башни замка солидно распрямились, будто и не они только что колобродили в волшебной ночи.

Над лугом у каменецкого замка воцарились обычная пустота и сонный покой. Лишь луна казалась чуть порозовевшей от смущения за свое неподобающее поведение, да на камнях у расколотого бетонного круга, закрыв лица ладонями, замерли две девчонки и мальчишка.

Ирка медленно отвела руки от лица и вытянула пальцы. На кончиках лихо щелкнули острые когти.

– Собачьи! – с непередаваемым облегчением выдохнула Ирка. – Честное слово, мои, собачьи! – она защелкнула когти, сунула палец в рот и принялась ощупывать клыки. – И крови вроде не хочется! – она лихорадочно нашарила зеркальце в кармашке сумки и попыталась, несмотря на темноту, рассмотреть себя. – Кожа, кажется, порозовела! Народ, я больше не упырица! Я снова я! – с радостным воплем она поворачивалась то к Татьяне, то к Богдану. – А вы? Вы-то как? – голос у нее упал. Неужели они так и остались цыганенком и графиней?