Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Локон Афродиты

– Да, но у него не получилось. Я помню, как заглох пылесос, – сказала она, восстанавливая прошлое из осколков. Осколки были острые и кололи память.

– Что ж… Тому, кто знает одну половину, нужно знать и другую. Ваньке помог Глеб, а когда и он не справился – Маланья Нефертити. Втроем они ослабили магию. Кроме того, Маланье удалось уничтожить ту торчащую железку. Отклонить твое падение даже она не смогла… Заклятие, заставившее тебя упасть, было подобрано на славу.

Таня благодарно моргнула.

– А зачем Маланья помогла мне? С какой стати?

Медузия слегка пожала плечами:

– Возможно, она хотела доказать Бейбарсову, что может чуть больше, чем он. А возможно, пожалела тебя. Душа темнеет не в один день, надеюсь, у Маланьи там еще немало светлого.

– А как Ванька? Он… он жив? – спросила Таня со страхом. Ей пришло вдруг в голову, что она не видит его рядом с собой.

Медузия усмехнулась:

– Да жив твой Валялкин! Ему повезло больше, чем тебе. Проклятие, заставившее тебя упасть, на

Ваньку не распространялось. Маланье удалось оторвать от тебя его руку и замедлить падение этого упрямца. Он отделался десятком ссадин, не более… Они с Глебом толклись у твоей кровати, спорили, кому остаться. Я прогнала обоих… А теперь мне очень жаль, но далеко не все наши дела закончены. Одно довольно неприятное дело еще впереди.

Медузия повернулась и обменялась с Ягге взглядами. Старушка подошла к постели. В руках у нее была большая глиняная чашка, над которой поднимался пар.

– Слушай внимательно, Таня! – сказала Ягге. – Хотя серьезных переломов у тебя нет, проклятие все еще на тебе. То самое, что заставило тебя упасть. Проклятие очень сильное. Сейчас ты как будто в порядке и, возможно, если постараешься, даже встанешь на ноги. Однако это обманчиво. Если ничего не предпринять, через двое-трое суток у тебя отнимутся ноги, а еще через неделю ты умрешь. Перед смертью же изменишься так, что даже мумии будут показывать на тебя пальцем, ощущая себя красавицами.

– Это плохая новость. А хорошая какая-нибудь есть? – глухо спросила Таня.

– В какой-то мере. Проклятие можно снять, но тебе придется кое-что выпить. Предупреждаю, вкус у этого эликсира омерзительный. А о том, из чего это сделано, лучше вообще не спрашивай. Не исключено, что в этом случае ты предпочтешь умереть, но не пить, – заметила Ягге.

– Я выпью, – вздохнув, сказала Таня.

Медузия помогла ей приподняться, а Ягге, зажав Тане пальцами нос, влила ей в горло содержимое глиняной чашки. Таня, давясь, глотала. Ягге не обманывала. Ничего хуже ей пробовать в жизни не приходилось.

– Рядом с этим помои с дохлятиной показались бы деликатесом, – буркнула она.

Ягге усмехнулась.

– Высокого же ты мнения о моих эликсирах! На этот раз я готова с тобой согласиться. Про дохлятину же распространяться не будем… – заметила она уклончиво.

– Все? Я могу встать? – спросила Таня.

– Боюсь, что пока нет. Окончательно ты освободишься от проклятия суток через двое. Но ближайшие часы будут не самыми приятными в твоей жизни, – заметила Ягге.

Таня ощутила дурноту. Она поднималась от желудка и, казалось, заполняла все тело.

– А по-другому снять проклятие было нельзя? – спросила она слабеющим голосом.

– Нет. Это особое проклятие. Оно вошло тебе в плоть, кровь и кости. Проклятие стало частью тебя. Именно поэтому и выходит оно так болезненно.

Таня хотела еще что-то спросить, но язык ее ворочался еле-еле. Она закрыла глаза и стала проваливаться куда-то. Осторожно опустив Таню на подушки, Ягге заглянула в пустую глиняную чашку, понюхала и поморщилась.

– Ну да, верно, еще сквернее, чем обычно… – заметила она. – А все потому, что я добавила сон-траву. Ненавижу это зелье. Когда я лечила им в последний раз, мой пациент разбил голову о стену, хотя и был на пути к выздоровлению…

Таня лежала и смотрела на свечу. Ванька, двое суток просидевший у ее постели, под конец сам стал цвета бумаги, однако идти отдыхать отказывался. Незадолго перед тем, как Таня наконец очнулась, Ягге, сжалившись, наслала на него магический сон и вызвала носильщиков, чтобы те отнесли Ваньку в его комнату.

Эльфы, одетые кто в шапочку, кто в один только галстук, хмуро взяли Валялкина вместе с креслом. Один из них из озорства зачем-то потрогал его за нос. Другие в большой задумчивости рассматривали его ботинки и шептались.

– А вот этого не надо! Чтоб у меня без фокусов, ясно? – строго сказала Ягге, выпуская в потолок трескучую искру.

Поняв, что со старушкой шутки плохи, эльфы вздохнули.

И вот теперь среди ночи Таня лежала в одиночестве и смотрела на толстую белую свечу. Ее пламя дрожало. Оно то начинало метаться, то замирало, то вытягивалось и горело тонко и остро, отблескивая на ширмах.

«А не погадать ли?» – подумала Таня.

Она вгляделась в огонь и произнесла:

– Ванька!

Пламя свечи весело дрогнуло, выросло и потянулось к потолку.

– Ага… Попробуем по-другому. Пуппер! – сказала Таня.

Пламя свечи сложилось в витиеватую, трудноопределимую фигуру и начало потрескивать.

– Ург! – тихо произнесла Таня.

Пламя грустно и вопросительно дрогнуло, точно интересуясь, а стоит ли ворошить прошлое.

«Хорошо, что тут Ягуна нет. Он бы сказал: «Ну и зажралась же ты, Татьяна Леопольдовна!» – подумала Таня и, вздохнув, решительно произнесла:

– Крушипесиков!

Ничего. Никакого эффекта. Таня решила попытаться еще раз:

– Грызистаканчиков!

Снова ничего. Свеча спокойно горела.

– Ну ладно, ладно… – проворчала Таня, отлично знавшая, что у магии неважно с юмором. Она все воспринимает буквально. – Бейбарсов!

Свеча зашипела, огонь заметался и погас. Магпункт погрузился во тьму. Лишь белели светлые полотнища ширм.

– Бейбарсов? Меня звали? – насмешливо поинтересовался кто-то.

Дальняя ширма отодвинулась. К Таниной кровати шагнул Глеб. Он был в кожаных брюках и белой рубашке, светившейся в темноте грозным и страшным кладбищенским светом.

– Привет! – сказала Таня машинально, краем глаза проверяя, насколько высоко натянуто одеяло. – Ты здесь давно?

– Не слишком. Но на праздник перечисления имен я успел, – проговорил Глеб.

Он небрежно протянул руку и коснулся свечи длинным ногтем мизинца. Свеча вновь зажглась. Правда, на этот раз огонь был не рыжеватым, а каким-то зеленовато-алым и искрящимся.

– Я забавлялась, – сказала Таня.

Бейбарсов понимающе кивнул:

– Я так и понял. Милое такое развлеченьице.

Тане захотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым. Например, хрустальной вазой с очередным букетом от Пуппера. С такого расстояния она бы не промахнулась. Да и потом, вазу метать удобнее, чем драконбольный мяч. Вазы буквально созданы для человеческих голов. Цветочки же в них стоят исключительно для маскировки их хищных намерений.

– Зачем ты пришел? – спросила Таня, ощущая смутную тревогу.

Какая досада, что и Ягге куда-то ушла. В этом пустом магфордском магпункте они абсолютно одни. Многочисленные невидимки, пострадавшие во время матча, лежат в другом, новом крыле.

– Я знаю про локон. Он и сейчас с тобой. Под подушкой. Ты ощущаешь щекой его жар, – негромко сказал Бейбарсов.

– Ну и умница, – отрешенно отозвалась Таня.

Бейбарсов молчал. Таня подумала, что едва ли он вообще слушает, что она говорит. А если и слушает, то небрежно, как обычный детский лепет. Ему нужны вполне определенные слова. Их он и ждет.

– Знаешь, что такое настоящая ирония? Это когда ты несчастен, но несчастье подмерзло уже и покрылось льдом. Потом живой слой, кусочек души – и снова лед. И так много раз. А сверху, на мерзлоте, под холодным солнцем распускаются белые цветы иронии, – сказал Бейбарсов.

Слова были красивые, но Таню они не тронули.

– Ты опоздал на автобус. Места несчастненьких уже заняты Пуппером и Зализиной… И давно, позволь узнать, тебе известно о локоне? – спросила Таня с растущим раздражением.

– Нет. Я стал догадываться о чем-то лишь на крыше, когда ты не выпила кровь вепря. Я понял, что у тебя какой-то сильный артефакт. Артефакт, который делает тебя очень защищенной. И одновременно крайне беззащитной. А еще через некоторое время я понял, что это за артефакт. Локон Венеры. Он же локон Афродиты. Прядь золотых волос, которая признает только одного хозяина. Но очень непродолжительное время.

– И что я должна сделать с этим артефактом, ты тоже знаешь? – спросила Таня, едва узнавая свой голос.

– Разумеется. Обижаете, девушка.

– Ну и чего же ты от меня хочешь?

Бейбарсов резко наклонился к ней.

– Я хочу, чтобы ты произнесла мое имя. Ты колеблешься, а в запасе у тебя осталось всего несколько часов. Затем гнев артефакта обратится на тебя, и ты никогда не узнаешь любви, – сказал он.

– Тебе не стоит беспокоиться по этому поводу, – произнесла Таня.

Ей хотелось убрать с его лица эту самоуверенность. Бесполезно. Бейбарсов и привлекал ее, и отталкивал одновременно. Она понимала, что если останется с ним, то всю жизнь будет ощущать себя в положении человека, которого в одно и то же время терзают жар и холод.