Нэнси Фармер - Дом Скорпиона

На подошве его ноги образовался жесткий шрам. Он часто всматривался в надпись «Собственность семейства Алакран», но шрам рассекал крохотные буквы как нож. Разобрать слова становилось всё труднее и труднее.

Однажды между Розой и врачом вспыхнула страшная ссора.

— Эль Патрон хочет, чтобы я был рядом с ним, — сказал врач. — Я вернусь через месяц…

— Это только предлог, чтобы избавиться от меня! — Роза была в ярости.

— Мне надо работать, глупая ты женщина.

— Не называй меня глупой! — вскричала Роза. — Я таких лживых койотов, как ты, насквозь вижу!

— Я ничего не могу поделать, — сухо произнес Виллум.

— Тогда возьми меня с собой. Я могу быть горничной.

— Эль Патрону не нужна горничная…

Роза удрученно поникла.

— У меня сил больше нет здесь работать, — прошептала она. — Остальные слуги надо мной издеваются. «Она ухаживает за зверем, говорят. Она и сама не лучше, чем зверь». Мешают меня с грязью…

— Ты преувеличиваешь.

— Ничего подобного! Пожалуйста, возьми меня с собой, Виллум. Прошу тебя! Я люблю тебя. Я ради тебя на всё готова!

Врач оттолкнул ее.

— Прекрати истерику! Я оставлю тебе лекарств и вернусь через месяц.

Едва за ним закрылась дверь, Роза шарахнула ведром о стену и принялась проклинать врача и всех его предков до седьмого колена. От злости ее лицо стало белым как мел, лишь на щеках полыхали ярко-красные пятна. Матт никогда еще не видел ее в такой ярости и ужасно перепугался.

— Это ты во всём виноват! — Роза схватила мальчика за волосы.

Матт завопил от боли.

— Ори сколько влезет, скотина, это тебе не поможет. Никто тебя не услышит! Всё это крыло пустует, потому что в нём живешь ты! Даже свиней сюда не пускают! — Роза приблизила свое лицо — яростное и бледное — к его — заплаканному и испуганному. Сухая кожа туго обтягивала острые скулы. Глаза выпучились, и Матт увидел нездоровую желтизну белков. Она походила на демона из комиксов, которые Селия изредка приносила ему из Большого Дома.

— Я могла бы убить тебя, — тихо произнесла Роза. — И спрятать твои косточки под полом. И когда-нибудь я так и сделаю. — Она с силой швырнула мальчика на пол. Матт потер голову там, где она держала его за волосы. — А может, и не сделаю. Кто его знает… Но одну вещь заруби себе на носу: теперь я твоя хозяйка. Так что лучше не зли меня!

Дверь с грохотом захлопнулась. Несколько минут Матт сидел, парализованный ужасом. Сердце колотилось как бешеное, тело взмокло от пота. Что она хотела сказать? На какие гнусности она еще способна?! Постепенно дрожь прошла, дыхание выровнялось. Он подергал ручку, но даже в припадке ярости Роза не забыла запереть дверь. Матт дохромал до окна и стал смотреть на яркую полоску травы и цветов за стеной.

В тот же вечер двое садовников, стараясь не глядеть на Матта, вынесли из комнаты кровать. Роза следила за ними с плохо скрываемым злорадством. Потом вынесла ведро, которым Матт пользовался с самого первого дня пребывания в доме.

— Делай свои дела в углу, на газеты, — сказала Роза. — Как собака…

Матту пришлось лечь на цементный пол без всяких одеял и, конечно же, без подушки. Спал он плохо, а наутро всё тело ныло, как больной зуб. Пришлось сходить на газеты, и это было стыдно и пакостно…

Когда пришло время завтрака, Роза поставила на пол поднос со скудной снедью и сразу же вышла. Даже не стала ругаться. Сначала Матт был этому только рад, но потом ему стало совсем плохо. Даже сердитые слова лучше, чем ничего. Дома у него были плюшевый мишка, собачка и Педро Эль Конехо. Они не разговаривали, но их хотя бы можно было обнять. Где они теперь? Наверное, Селия их выбросила, потому что знает, что он не вернется…

За едой Матт непрерывно плакал. Соленые слезы скатывались по щекам и падали на черствый кусок хлеба.

Вечером Роза принесла безвкусное жаркое с серой, как цемент, подливой. Ни ложки, ни вилки на подносе не было, поэтому Матту пришлось зарыться в миску лицом. К жаркому полагались вареный кабачок, яблоко и бутылка воды. Он съел всё, потому что был голоден, но еда ему страшно не понравилась — а еще она напомнила, как вкусно готовила Селия…

Так проходил день за днем. Роза с ним не заговаривала. Казалось, лицо ее навсегда скрылось под непроницаемыми ставнями. Она ни разу не встретилась с Маттом взглядом, ни разу не ответила ни на один его вопрос. Ее молчание выводило мальчика из себя. Когда она приходила, он принимался болтать как заведенный, но она обращала на него внимания не больше, чем на плюшевого мишку.

Постепенно вонь в комнате стала невыносимой. Роза мыла пол каждый день, но запах впитался в цемент. Вскоре Матт привык к нему. Но Роза привыкнуть не могла и однажды взорвалась в новом припадке ярости.

— Неужто мало, что мне приходится за тобой присматривать?! — визжала она. Матт сжался в комочек у окна. — Уж лучше бы я убиралась в курятнике! От кур хоть польза какая-то есть! А от тебя что за толк?!

Неожиданно ей в голову пришла какая-то мысль. Она замолкла на полуслове и всмотрелась в Матта, словно что-то прикидывая. Матт похолодел. Что еще она замышляет?!

Снова пришли угрюмые садовники. Поперек двери они соорудили невысокую глухую перегородку. Матт с интересом наблюдал за их работой: перегородка доставала ему до пояса и сбежать не помешала бы. Роза стояла в коридоре и недовольно ворчала. Садовники обронили несколько слов (что именно они сказали, Матт не расслышал), и Роза побагровела от гнева. Но ничего не ответила.

Когда перегородка была наконец готова, Роза выволокла Матта в коридор. Мальчик с любопытством озирался по сторонам. В коридоре было голо и пусто, ничуть не интереснее, чем в комнате, но всё-таки хоть какое-то разнообразие.

А потом произошло что-то совсем непонятное: по коридору засновали садовники с тачками, полными опилок. Одну за другой они подвозили тачки к дверному проему и вываливали их содержимое в комнату. Когда на полу выросла груда высотой с перегородку у двери, Роза подхватила Матта под мышки, приподняла и зашвырнула внутрь. Матт мягко приземлился на опилки и закашлялся.

— Вот так должны жить грязные скоты, — прошипела горничная и захлопнула дверь.

От испуга Матт не знал, что и подумать. Вся комната была завалена серовато-бурой трухой. Она была мягкая. На ней можно было спать, как на кровати. Матт принялся копаться в опилках, силясь понять, почему и зачем они вдруг появились в его жизни. Он рыл в опилках туннели, насыпал из них горы. Подбрасывал опилки в воздух и глядел, как они опускаются длинным медленным шлейфом. Так он возился довольно долго, но постепенно все развлечения, какие он мог придумать с опилками, иссякли.

На закате Роза принесла еду. Опять не произнесла ни слова, Матт ел медленно, глядел на тусклую желтую лампочку, принадлежавшую Святой Деве, и вслушивался в голоса, доносившиеся из дальнего конца дома.

— Что ты натворила, ради всего святого! — вскричал врач, увидев новое жилище Матта.

— Насыпала ему подстилку, — ответила Роза.

— Ты с ума сошла?!

— А тебе что за дело?

— Как это — что за дело? — врач попытался взять ее за руку. Она отпихнула его. — Я должен заботиться о здоровье этого клона. Боже мой, ты знаешь, что случится, если он умрет?!

— Тебя волнует только одно: как бы с тобой чего не случилось! Но не бери в голову, Виллум. Я выросла на птицеферме и знаю, что глубокая подстилка — лучший способ сохранить цыплят здоровыми. Надо пустить кур копаться в ней, и тогда весь помет опускается на дно.

Врач рассмеялся.

— Ты очень странная женщина, Роза, но, должен признать, это существо пребывает в хорошем состоянии. Помнится, когда оно жило в доме у Селии, то, кажется, умело говорить. Сейчас оно не произносит ни слова…

— Злобный маленький зверек!

Врач вздохнул.

— Так всегда бывает с клонами. Я думал, этот окажется умнее прочих…

Матт ничего не сказал, только забился в угол подальше. Долгие часы одиночества в домике среди маковых полей научили его хранить молчание, а любое внимание со стороны Виллума и Розы могло кончиться плохо.

Дни тянулись мучительно медленно, а по ночам он плакал. Сквозь зарешеченное окошко Матт видел, что розовые цветы на газоне увяли. Узкая полоска неба днем была голубой, а ночью черной. Часто ему снился маленький домик среди маковых полей, Селия, зеленый луг, такой яркий, что, проснувшись, он тут же снова начинал плакать.

Постепенно он пришел к выводу, что Селия о нём забыла, что она никогда не придет и не спасет его. Эта мысль причинила такую боль, что Матт поспешно выбросил ее из головы. Он пытался не думать о Селии, а когда всё-таки думал, то сразу же старался подумать о чём-нибудь другом — светлом и приятном. Мало-помалу он начал забывать, как она выглядит: на смену реальному человеку пришел некий смутный образ, однажды увиденный им во сне.