Джоанн Роулинг - Гарри Поттер и Принц-Полукровка (пер. Эм. Тасамая)

— Пусть там останется штаб-квартира, — пробормотал Гарри. — Мне все равно. Пользуйтесь, мне ничего не нужно. — Ему и под страхом смерти не хотелось возвращаться в особняк Блэков, где его бесконечно преследовали бы воспоминания о Сириусе, который считал этот мрачный, замшелый дом своей тюрьмой.

— Благородное решение, — отозвался Думбльдор. — Тем не менее, нам пришлось временно выехать.

— Почему?

— Видишь ли, — сказал Думбльдор, не обращая внимания на бубнеж дяди Вернона, которого долбил по голове настырный бокал с медом, — по традиции фамильный особняк должен перейти к следующему представителю рода Блэков по мужской линии. Сириус был последним: его младший брат Регулус умер раньше, и оба не имели детей. В завещании ясно сказано, что дом остается тебе, однако не исключено, что он защищен заклятиями, и владельцем может стать только чистокровный Блэк.

Гарри живо вспомнил вопящий и плюющийся портрет матери Сириуса в холле особняка.

— Да уж наверняка, — буркнул он.

— Вот-вот, — кивнул Думбльдор. — И если защита существует, то дом, вероятнее всего, отойдет старшему из ныне здравствующих родственников Сириуса, а именно, его кузине, Беллатрикс Лестранг.

Гарри, не осознавая, что делает, вскочил с кресла; телескоп и кроссовки, лежавшие у него на коленях, покатились по полу. Беллатрикс Лестранг, убийца Сириуса, унаследует его дом?

— Нет, — прошептал Гарри.

— Нам бы тоже не хотелось, чтобы она его получила, — спокойно проговорил Думбльдор. — Но в деле полно сложностей. Например, мы не знаем, удержится ли наша собственная защита теперь, когда дом больше не принадлежит Сириусу. Вдруг Беллатрикс в любой момент может появиться на пороге? Естественно, нам пришлось выехать — пока положение не прояснится.

— Но как узнать, мой дом или нет?

— К счастью, — ответил Думбльдор, — проверить это довольно просто.

Он отставил пустой бокал на столик рядом с креслом, но больше ничего сделать не успел, потому что дядя Вернон истошно заорал:

— Может, уберете эти чертовы штуки?

Гарри оглянулся. Дурслеи прикрывали головы руками: бокалы выплясывали у них на макушках, разбрызгивая во все стороны содержимое.

— Ах, простите, виноват, — извинился Думбльдор и поднял волшебную палочку. Бокалы исчезли. — Только, знаете, гораздо вежливей было бы их выпить.

Судя по выражению лица дяди Вернона, у него на языке вертелось множество ядовитых ответов, но он лишь сильнее вжался в спинку дивана рядом с женой и сыном и молчал, не сводя поросячьих глазок с волшебной палочки.

— Понимаешь, — Думбльдор снова как ни в чем не бывало повернулся к Гарри, — если ты правда унаследовал дом, то тебе достался и…

Он в пятый раз взмахнул палочкой. Раздался громкий треск, и на ворсистом ковре гостиной появился домовый эльф в каких-то грязных тряпках, с носом, сильно напоминающим свиное рыло. У него были большие, как у летучей мыши, уши и огромные, в кровавых прожилках, глаза. Тетя Петуния пронзительно закричала: такая мерзость да на ее ковре! Дудли мигом подобрал с пола большие босые ноги и поднял их чуть ли не выше головы, словно опасаясь, что гадкое существо влезет на него по пижамным штанам. А дядя Вернон громко зарычал:

— Что еще за черт?

— Шкверчок, — договорил наконец Думбльдор.

— Шкверчок не пойдет, не пойдет, не пойдет! — скрипуче и почти так же громко, как дядя Вернон, затараторил домовый эльф. Он топал длинными шишковатыми ступнями и исступленно тянул себя за уши. — Шкверчок служит мисс Беллатрикс, да-да-да, Шкверчок служит Блэкам, Шкверчок хочет к новой хозяйке и не пойдет служить поганому Поттеру, не пойдет, не пойдет, не пойдет!

— Как видишь, Гарри, — повысив голос, чтобы заглушить непрерывное «не пойдет, не пойдет, не пойдет», сказал Думбльдор, — Шкверчок выражает нежелание переходить под твое покровительство.

— Ну и наплевать, — буркнул Гарри, с омерзением поглядев на корчащегося и топающего ногами эльфа. — Мне он не нужен.

— Не пойдет, не пойдет, не пойдет…

— Ты предпочтешь, чтобы он достался Беллатрикс Лестранг? Зная, что весь последний год он жил при штаб-квартире Ордена Феникса?

— Не пойдет, не пойдет, не пойдет…

Гарри посмотрел на Думбльдора. Ясно, что Шкверчка нельзя отдавать Беллатрикс, но… Стать хозяином того, кто предал Сириуса? Самая мысль об этом казалась отвратительной.

— Отдай ему какой-нибудь приказ, — предложил Думльдор. — Если он теперь твой, то будет вынужден повиноваться. А если нет, нам придется найти способ не пустить его к законной хозяйке.

— Не пойдет, не пойдет, НЕ ПОЙДЕТ!

Крики перешли в завывания, и Гарри не придумал ничего лучше, кроме как цыкнуть:

— Шкверчок, заткнись!

Тот словно подавился. Он выпучил глаза и, не переставая разевать рот, схватился за горло. Несколько секунд эльф судорожно пытался сглотнуть, а потом бросился лицом на ковер (тетя Петуния горестно заскулила) и в отчаянной, хоть и абсолютно безмолвной, истерике принялся бить по полу руками и ногами.

— Что ж, это все проясняет, — обрадовался Думбльдор. — Сириус знал свое дело. Гарри, ты — законный владелец дома номер двенадцать по площади Мракэнтлен и Шкверчка.

— А обязательно… чтобы он жил со мной? — Гарри в ужасе посмотрел на эльфа, извивающегося у него под ногами.

— Нет, раз ты этого не хочешь, — ответил Думбльдор. — Если не возражаешь, предлагаю отправить его в «Хогварц», на кухню. Там он будет под присмотром у наших эльфов.

— Да, — с облегчением согласился Гарри, — так и сделаем. Э-м-м… Шкверчок! Хочу, чтобы ты отправился в «Хогварц» и работал на кухне вместе с другими эльфами.

Шкверчок — он теперь лежал на спине и сосредоточенно молотил по воздуху сразу всеми конечностями — окинул Гарри взором, полным невыразимого отвращения и, с громким хлопком, исчез.

— Прекрасно, — сказал Думбльдор. — Но есть еще гиппогриф, Конькур. После смерти Сириуса за ним приглядывал Огрид, но теперь Конькур твой, и если у тебя есть иные соображения…

— Нет, — сразу ответил Гарри, — пусть остается с Огридом. Думаю, самому Конькуру тоже так лучше.

— Огрид будет в восторге, — улыбнулся Думбльдор. — Он так радовался встрече с бывшим питомцем. Кстати, в интересах безопасности мы решили временно переименовать его в Курокрыла, хотя вряд ли в министерстве догадались бы, что это тот самый гиппогриф, которому они когда-то вынесли смертный приговор. Ну-с, Гарри, ты упаковал вещи?

— Э-э-м…

— Сомневался, что я появлюсь? — усмехнулся проницательный Думбльдор.

— Я сейчас… мигом… закончу, — выпалил Гарри, бросаясь поднимать телескоп и кроссовки.

На сборы ушло чуть больше десяти минут. Наконец Гарри достал из-под кровати плащ-невидимку, завинтил пузырек с разноцветными чернилами, сунул их в сундук, водрузил поверх котел и с трудом закрыл крышку. После чего, одной рукой волоча сундук, а в другой держа клетку с Хедвигой, спустился на первый этаж.

Он огорчился, не обнаружив в холле Думбльдора — придется еще раз заходить в гостиную.

Там все молчали. Думбльдор тихонько напевал и явно чувствовал себя вполне комфортно, но в целом атмосфера в комнате чем-то напоминала застывший заварной крем. Гарри, не осмеливаясь взглянуть на родственников, сказал:

— Профессор, я готов.

— Прекрасно, — отозвался Думбльдор. — Остается последнее. — Он повернулся к Дурслеям. — Вам, без сомнения, известно, что через год Гарри станет совершеннолетним…

— Нет, — возразила тетя Петуния. Это было первое, что она произнесла за все время.

— Простите? — вежливо переспросил Думбльдор.

— Не достигнет. Он на месяц младше Дудлика, а тому восемнадцать только через два года.

— Вот как, — любезно проговорил Думбльдор. — Но колдуны достигают совершеннолетия в семнадцать.

Дядя Вернон пробормотал: «вот придурки», но Думбльдор проигнорировал это замечание.

— Далее. Вы знаете, что в страну вернулся печально знаменитый лорд Вольдеморт. В колдовском сообществе идет война. Гарри, которого лорд Вольдеморт неоднократно пытался убить, грозит опасность — куда большая, чем пятнадцать лет назад, когда я оставил его на вашем пороге с письмом, где рассказывалось о гибели его родителей. Помнится, я выразил надежду, что вы будете заботиться о мальчике, как о собственном сыне.

Думбльдор помолчал. Он говорил размеренно и спокойно, без гнева, но сейчас от него ощутимо повеяло холодом, и Гарри заметил, что Дурслеи теснее прижались друг к другу.

— Вы не выполнили мою просьбу; никогда не считали Гарри своим. Он не видел от вас ничего, кроме пренебрежения, а зачастую — жестокости. Тем не менее — и это ваш лучший поступок — вы не сумели навредить ему столь же страшно, как тому несчастному мальчику, что сидит между вами.