Народные сказки Народные сказки - Королева Лебедь. Литовские народные сказки

— А когда вырастет, можно уж есть?

— Еще нет. Надо ее убрать.

— А когда уберешь, можно уж есть?

— Еще нет. Надо ее смолотить.

— А когда смолотишь, можно уж есть?

— Еще нет. Надо испечь хлеб.

— А когда испечешь, можно есть?

— Можно.

Подумал волк, подумал и говорит:

— Лучше уж не буду я печь хлеб, коли так долго ждать. Как до сих пор обходился без хлеба, так, видно, и обойдусь.

Жили-были старик со старухой. Не было у них детей, вот старуха и говорит:

— Ступай, старик, в лес, сруби ольховую ветку и принеси домой.

Принес старик ольховый сучок, обтесал его и положил в колыбель, а старуха стала пеленать его, напевать:

— Баю, баю, Тривайнелис!

Пеленала его, перепеленывала, а паренек на глазах рос и вырос резвый такой.

Была у стариков скотина, вот и сказала старуха Тривайнелису:

— Ты у нас пастушком будешь.

Бредет за садом Тривайнелис по лесной опушке. Скучно ему одному, не с кем словом перемолвиться. Нашел он во мху ягодку-рябинку, кинул через плечо, кинул через другое, глядь — стоит перед ним девочка! Срубил Тривайнелис в лесу избушку, привел в нее девочку, печку сложил, вытопил и говорит:

— Живи себе на здоровье, Гражина-рябина. Пригоню завтра скотину, принесу тебе кружку молока и краюшку хлеба.

На другой день пригнал Тривайнелис стадо и кличет:

Отворила ему девочка, выпила молоко, закусила хлебом, и ладно.

Подслушал волк, как Тривайнелис Гражину кличет, спрятался за избушкой и сам окликает:

— Отвори мне дверь в избушку! Отвори мне дверь, Гражина!

Слышит девочка, что голос не Тривайнелиса, и к двери не подходит.

Побежал волк к кузнецу и просит его:

— Ты б язык мне подковал, Чтобы я не завывал!

— Клади на наковальню, подкую!

Высунул волк язык, положил на наковальню, а кузнец так по нему ударил молотом, что волк с визгом заковылял к избушке. Взошел на крылечко и тонким голосом выкликает:

Отворила ему девочка, а волк цап — и проглотил ее.

Пригнал Тривайнелис на опушку стадо, кличет девочку, не докличется.

Некому отдать кружку молока и краюшку хлеба. Заплакал Тривайнелис, да и свалился замертво под орешиной.

Вернулась собака без хозяина и давай скулить:

Старуха толкнула собаку в избу, сердится:

— Никто не приносил такой вести, чего это собака скулит?

Прибегает свинья и хрюкает:

— Ступай в хлев, что так рано из лесу вернулась? — дивится старуха. А по двору бежит коза и мекает:

Заперла ее в хлев старуха и говорит:

— Не знаю, старик, с чего это скотина нынче бесится? Мечется, скулит, хрюкает.

А Тривайнелиса нет как нет! Стемнело уж, а он не возвращается. Ночь на дворе, где его искать? Улеглись старики, заснули, а утром в лес отправились. Дошли до опушки, видят — под орешиной лежит Тривайнелис. Кинулся к нему старик, поднял его, спрашивает:

— С чего ты обмер, Тривайнелис?

— Вот с чего, — отвечает тот, — срубил я избушку, поселил в ней Гражину-рябину. А как пригнал стадо на опушку, пропала она. Не нашел я Гражины-рябины, тут и обмер.

Принесла старуха в избушку сала, натопила печку и принялась блины жарить. Зашипели блины на сковороде, на весь лес запахло. Почуял волк блины, подбежал к порогу и спрашивает:

— Ах, бабуся, что это ты жаришь? Уж больно вкусно пахнет!

Старик за дверьми стоит, клещи приготовил, покуда старухины блины жарятся.

— Дай, бабуся, попробовать блинков! — попросил волк.

Кинула ему старуха блин, волк — гам — и проглотил его.

— Ах, бабуся, дай еще!

Старуха отвечает:

— Высунь язык!

Только волк высунул язык, старик ухватил его клещами да как крикнет:

— Отдавай Гражину-рябину! Отдавай Гражину-рябину!

Делать нечего! Пришлось волку отдать девочку.

Отвел ее Тривайнелис к старикам, и стали они жить-поживать, а про волка и думать забыли.

Давным-давно, в незапамятные времена, жил старик со своею старухой. Было у них двенадцать сыновей и три дочери. Младшую звали Елью.

Однажды летним вечером пошли сестры купаться. Поплавали, поплескались вволю и вылезли на берег одеваться. Только младшая видит — забрался в рукав ее сорочки Уж. Как тут быть? Схватила старшая сестра кол, хотела его прогнать, но Уж обернулся к младшей и заговорил человечьим голосом:

— Обещай, Елочка, пойти за меня, тогда я и сам выползу!

Заплакала Ель: как это она пойдет за Ужа? В сердцах отвечала ему:

— Отдай сорочку подобру-поздорову, а сам уползай, откуда приполз!

Уж твердит свое:

— Обещай, что выйдешь за меня, тогда и сам выползу.

Что делать было Ели? Взяла да и пообещала.

Не прошло и трех дней, как полчище ужей приползло к старикам во двор. Все перепугались, а ужи кишмя кишат, копошатся… Ввалились незваные сваты в избу рядиться со стариками и невестой. Сперва родители удивились, рассердились, слышать ничего не хотели… Да что поделаешь с такой уймой ужей? Хочешь не хочешь, а приходится отдать им самую меньшую и пригожую дочку. Не сразу они уступили. Велели ужам подождать, сами потихонечку отправились к старой соседке и все рассказали ей. Соседка и говорит:

— Ужа обмануть легко: отдайте ему вместо дочки гусыню и отпустите сватов.

Так и сделали. Нарядили белую гусыню, и только отбыли с нею сваты — закуковала на березе кукушка:

Рассердились ужи, бросили гусыню, вернулись и потребовали настоящую невесту. По совету старой соседки родители нарядили белую овечку и отдали сватам. Дорогой опять прокуковала кукушка:

Вернулись ужи, зашипели и опять потребовали невесту.

На этот раз отдали им белую телку, но кукушка вновь остерегла их, и они вернулись. Еще пуще разгневались ужи, пригрозили родителям и засухой, и потопом, и голодом за то, что не держат слова.

Оплакали домашние Елочку, народили и отдали ужам. Везут они ее, а кукушка знай кукует:

Наконец Ель с провожатыми приехала на берег моря. Встретил ее красавец-молодец, сказал, что он и есть тот Уж, что заполз в рукав ее рубашки. Тотчас переправились они на ближний остров и там спустились под землю, на самое дно морское. А на дне морском стоял богато разукрашенный дворец. Там и свадьбу справили. Три недели пили, плясали, гуляли.

Во дворце Ужа всего было вдоволь. Развеселилась Ель, успокоилась, а потом и вовсе забыла родной дом.

Миновало девять лет. У Ели уже три сына было — Дуб, Ясень и Береза, и дочка Осинка, самая меньшая. Распроказничался однажды старший сын и стал у матери допытываться:

— Где живут твои родители, матушка? Вот бы их навестить.

Тут только и вспомнила Ель отца с матерью, сестер и братьев — всю свою родню. И задумалась она: как-то им живется? Здоровы ли, живы ли, а может, стариков уже и на свете нет? И так-то захотелось ей взглянуть на родной дом. Ведь столько лет не была там, не видала своих, так стосковалась по ним. Но муж сперва и слушать ее не хотел.

— Ладно, — наконец сказал Уж. — Отпущу тебя, только сперва спряди вот эту шелковую кудель, — и показал ей на прялку.

Взялась Ель за прялку — и день и ночь прядет, а кудель меньше не становится. Смекнула Ель, что тут какой-то обман — кудель-то, видать, была заколдованная, пряди не пряди — все равно не спрядешь. И пошла она к старухе-ведунье, жившей по соседству. Приходит и жалуется ей: