Джеймс Барри - Питер Пэн в Кенсингтонском Саду

– О! Как бы я хотел стать таким же отважным мальчиком, как Тони!

Это вывело Мейми из себя:

– Да ты в двадцать тысяч раз отважней Тони, дуралей ты этакий! Разве трудно понять – ТЫ САМЫЙ ХРАБРЫЙ МАЛЬЧИШКА НА СВЕТЕ!!!

Питер долго и недоверчиво смотрел на девочку, а когда наконец понял, ЧТО она сказала, издал радостный боевой клич.

– …И если хочешь, – потупив глаза, добавила Мейми, – ты можешь подарить мне поцелуй…

Питер начал неохотно стягивать с пальца наперсток. Он решил, что Мейми передумала расставаться со столь ценной вещицей.

– О нет! Я совсем не это имела в виду, я имела в виду не… поцелуй. Я хотела сказать – наперсток. Подари мне наперсток!

– А это еще что такое? – опешил Питер.

– Вот что это такое, – Мейми набрала побольше воздуха и чмокнула Питера в щеку.

– Хм… Да я с огромным удовольствием подарю тебе наперсток, – расплылся в улыбке Питер и осторожно поцеловал Мейми. И тут блестящая идея пришла ему в голову:

– Знаешь что, Мейми, а давай с тобой поженимся!

Вам это может показаться странным, но точно такое же предложение было готово сорваться с губ Мейми.

– Да я бы с удовольствием, – ответила она, – только хватит ли нам двоим места в твоей лодочке?

– Хватит. Если мы покрепче обнимемся…

Послушай, Питер, – сказала Мейми, когда они направлялись к берегу (причем произнесла таким тоном, который, по ее мнению, должен быть у невесты – то есть несколько жеманно и капризно), – а как ко мне отнесутся твои птицы?

Питер горячо заверил свою драгоценную Мейми, что птицы будут от нее без ума, хотя и не был в этом абсолютно уверен. Впрочем, зимой на Острове было совсем немного птиц.

– Конечно, они захотят, чтобы ты им подарила вот это… – вымолвил Питер с замиранием сердца и погладил мех на ее воротничке.

– Ах! Какой ужас!.. – у Мейми не хватило даже специального «невестиного» голоса, чтобы выразить негодование.

– Видишь ли, – попытался Питер защитить своих друзей, – им все время приходится думать о гнездах.

– Они… Они не посмеют! Тронуть! Мои! Меха! – «невестин» голос Мейми сорвался на противный девчачий визг. Она раздраженно топнула ножкой.

– Нет, конечно, нет, – согласился Питер, поглаживая ее воротничок. Глаза его при этом как-то странно блестели. – Мейми, знаешь, почему я полюбил тебя? – восхищенно спросил он. – Потому что ты похожа на прелестное гнездышко!

– Ты сейчас рассуждаешь точь-в-точь, как твои драгоценные птицы, а не как мальчик, причем собравшийся обзавестись собственной семьей, – несколько сварливо заметила Мейми.

Питер и впрямь сейчас походил на несчастного нахохлившегося птенца.

– …Кроме всего, ты ведь и есть только «Серединка-Наполовинку „…

Н-да-а-а… Какую глупую игру затеяла наша Мейми Маннеринг! Ей совсем не идет эта дурацкая роль. А Питер! Видели бы вы, как он расстроился. К счастью, „невестин“ голос скоро опротивел и самой Мейми. А как только она увидела, до чего довела Питера, то постаралась тотчас исправить ситуацию.

– Питер! Не принимай мои слова близко к сердцу. По правде, я так не думаю. Наоборот, я считаю, что это замечательно – быть сразу и тем, и другим!

– Мейми, правда? Ну так я приглашаю тебя стать „и тем и другим“, пойдем же, – умоляюще прошептал Питер, и они отправились к лодке, потому что все ближе и ближе подступало время Открытия Ворот.

– Ты ни капельки, ни капельки не похожа на гнездо, – горячо уверил он Мейми.

– Да брось, Питер, это же такая мелочь, – великодушно отмахнулась девочка, – И хоть я не собираюсь отдавать птицам свои меха на гнезда, лукаво добавила она, – но я разрешу им высиживать яйца у меня в воротнике.

От этой идеи Мейми ужасно развеселилась и даже захлопала в ладоши.

– Представляешь, как будет замечательно: у меня вокруг шеи, как бусы, на беличьем меху будут лежать чудесные крапчатые яички!..

…Но когда они почти дошли до Серпантина, по лицу Мейми пробежала странная тень. Она вдруг пробормотала:

– Я, конечно, буду часто-часто навещать свою мамочку. Ведь это вовсе не значит, что я распрощалась с ней навсегда, этого просто быть не может. Это НЕВОЗМОЖНО!!!

– Конечно, дорогая Мейми, – успокоил ее Питер. – Ты непременно станешь ее навещать… – Хотя в глубине души он был уверен, что именно это и НЕВОЗМОЖНО. Он бы не стал скрывать от нее правду, если бы любил ее хоть вот на сто-о-леч-ко меньше. Он очень боялся ее потерять. Питер не был трусом, это всем известно. Просто он чувствовал, что не сможет прожить без Мейми ни одной минуты.

„Она забудет со временем свою маму и будет счастлива только со мной“, убеждал себя Питер, все быстрее и быстрее увлекая за собой по тропинке ненаглядную невесту.

Как только Мейми увидела гнездо, привязанное к прибрежному камышу, она забыла обо всем на свете и принялась пританцовывать от восторга рядом с лодочкой. Но вот она устала от потока собственных восторженных признаний и… опять вспомнила о маме. Голос ее задрожал:

– Ты сможешь жить спокойно, Питер, зная, как болит моя душа? Ведь я никогда не буду счастливой, если не смогу навещать мамочку, как только соскучусь. Пообещай мне, Питер, что будешь отпускать меня к ней!

Он пообещал. Но почему-то не выдержал ее взгляда и отвел глаза.

– Да навещай, сколько влезет, – буркнул он, – если ты и впрямь веришь, что твоя мамочка без тебя не обойдется…

– Моя мама всегда будет ждать меня!.. – отчаянно крикнула Мейми, и лицо ее смертельно побледнело.

– Если только не загородится железными ставнями, – горько съязвил Питер.

– Дверь в моем доме будет всегда открыта, – как заклинание шептала Мейми, – и моя мама всегда будет стоять на пороге и из-под руки высматривать меня…

– Ну так смелее прыгай в лодку! – не без злорадства крикнул Питер. – Ты можешь спокойно провести со мной целую вечность, раз так уверена в своей мамочке. Она же обязательно тебя дождется! – И Питер, уже стоя в Дроздином Гнезде, нетерпеливо протянул Мейми руку.:

– Но почему ты не решаешься поднять глаза? – спросила Мейми, опираясь на его руку.

Питер очень старался не смотреть в глаза. Потом он постарался не дышать… Он понимал: еще секунда – и его счастье может развеяться, как предутренний сон… Но тут громкий, отчаянный стон вырвался из его груди, он выпрыгнул из лодки и, такой маленький, несчастный, ничком повалился на снег.

Взволнованная не на шутку Мейми бросилась к Питеру:

– Питер, миленький! Ради Бога! Что случилось? – растерянно повторяла девочка.

– Единственная, любимая моя Мейми, – рыдал он, и перед его мысленным взором уже рушились самые прекрасные, самые заветные мечты. – Тебе ни за что на свете нельзя связываться со мной, если ты надеешься вернуться к своей маме. Твоя мама… – и тут он разрыдался с новой силой. – Да ты себе представить не можешь, как коварны эти мамочки!

И он (против своей воли, но по законам чести и морального долга) рассказал ей душераздирающую историю про свою маму, про железные решетки на окне, про свои разбитые в кровь ладошки и про нового малыша. Мейми слушала его, затаив дыхание.

– Но МОЯ мама… – как заведенная, повторяла она.

– Да ладно, – махнул рукой Питер, – все они одинаковые. Чуть что – и заводят себе кого-нибудь новенького, стоит лишь случаю подвернуться!

Мейми была ошеломлена:

– Я просто отказываюсь в это верить!.. Слушай, Питер, но, когда ты улетел, у твоей мамы никого не было? Вот ей и стало скучно. А у моей-то есть Тони. Может, она обойдется без новенького?

Питер горько ответил:

– Посмотрела бы ты на письма, которые присылают Соломону дамы. Они просят еще НОВЫХ, а у некоторых из них уже есть по ШЕСТЬ стареньких!!!

И тут они услышали громкий „крак“, а потом чуть дальше „крак“, и совсем далеко – „крак-крак“. Это было Открытие Ворот! Питер торопливо прыгнул в лодку. Уже зная, что Мейми не поедет с ним сегодня, он изо всех сил сдерживал слезы. А Мейми совсем раскисла.

– Наверное, я уже опоздала, – рыдала она, заламывая руки, – О, Питер! Она наверняка уже завела себе кого-нибудь другого!

Питер опять порывисто выпрыгнул из лодки, будто Мейми не отпускала его восвояси.

– Я буду ждать тебя на этом месте, ровно в полночь, – горько прошептал он, стискивая ее в объять-ях. – Если ты побежишь короткой дорогой, то, может быть, успеешь вовремя…

Он запечатлел последний прощальный наперсток на ее теплых пухлых губках, он провел ладошками по ее лицу, будто был незрячим.

– Миленький Питер! – заплакала Мейми.

– Милая Мейми!..

Она хлопнула по его ладошкам (если вы помните, у фей это способ помолвки) и побежала со всех ног прочь, прочь из Сада.

О! Как же она мчалась к воротам!

…Питер вернулся в Сад, как только прозвучал заветный „крак“ Закрытия, но Мейми он в эту полночь так и не дождался. Тогда он понял, что она успела-таки домой вовремя. Еще очень долго в нем теплилась надежда, что Мейми вернется к нему. Иногда ему даже казалось, что он различает ее силуэт на берегу Серпантина, в условленном месте. Но он ошибался – Мейми там не было.