Поль Вайян-Кутюрье - Бедный Ослик и жирная Свинья

Так прожили Ослик и Поросёнок бок о бок целую весну. Поросёнок держал себя весьма высокомерно. Приятную жизнь, которая выпала ему на долю, он принимал как должное, будто так ему и положено: вкусно есть и мягко спать.

Горько было на душе у бедного Ослика — он мало ел, много работал, и Суковатая Палка всё чаще гуляла по его спине.

А Поросёнок только и делал, что смеялся над ним.

Мудрено ли, что Ослик не слишком любил Поросёнка!

И вот однажды, возвратившись из леса, откуда он целых два дня вместе с братьями Волами возил дрова, Ослик застал Поросёнка в необычайном волнении.

— Посмотри-и-и на меня! Да посмотри-и-и же на меня! — визжал Поросёнок, стуча в стенку своей загородки. — Взгляни-и-и только на мой нос!.. Что, краси-и-и-во?

— Да на что там смотреть? — спросил Ослик не оглядываясь.

— На мой нос!

— На твоё рыло?

— На мой нос, говорят тебе!

Ослик по природе был очень любопытен. Он заглянул через загородку и увидел, что ноздри у Поросёнка проколоты, а в дырочки продеты большие металлические кольца.

— Ну, что скажешь? — гордо спросил Поросёнок, позвякивая кольцами. — Хороша обновка? У меня теперь нос проколот, как у Маринетты уши. А какие чудесные серебряные кольца! Получше Маринеттиных.

— Тебе, наверно, было больно? — спросил Ослик, поглядывая на запёкшуюся вокруг дырочек кровь.

— Н-нет, не очень. Зато это последняя мода. Приходится страдать, чтобы быть красивым. А я уверен, что мне прокололи ноздри только для того, чтобы я стал ещё лучше, чем прежде.

— Как бы не так! — усмехнулся Ослик. — Тебе продели кольца в нос, чтобы ты не разрывал картофельных грядок и не портил люцерны.

— Что-о?!.

— Только для этого, уверяю тебя. Эх, и дурак же ты, Розовый Поросёнок! Вот попробуй-ка теперь, с этим украшением на пятачке, рыть землю во дворе и в огороде!

— Хотел бы я знать, кто может помешать мне, потомственной свинье, распоряжаться собственным носом!

— Попробуй, попробуй! Сам увидишь.

— Ну вот, изволь!

Поросёнок ткнулся рылом в свою подстилку и сейчас же завизжал на весь хлев:

— У-ю-юй!..

Едва затянувшиеся ранки открылись, и с пятачка закапала кровь.

— Ну что? — сказал Ослик. — Хороши твои серёжки? У меня вот подковы на ногах. Они прибиты гвоздями, но они, по крайней мере, помогают мне бегать. А твои побрякушки мешают тебе делать единственное дело, на которое ты способен, — рыть рылом землю!

Поросёнок ничего не сказал в ответ. Но с этих пор он затаил против Ослика злобу и решил отомстить ему за эти слова. Он не любил, когда ему указывали на его ошибки.

Прошло несколько дней, и Поросёнок сказал Ослику:

— Сегодня я гулял по саду и заметил у изгороди дуплистое дерево, а в дупле — чудеснейший золотистый овёс. Не знаю, как он туда попал. Может быть, овёс просыпали, когда проносили мешки. Я хотел было полакомиться, но, даже стоя на задних ногах, едва-едва достал несколько зёрнышек. Вот ты — другое дело. Ты ведь высокий, тебе это легко сделать.

Ослику было очень приятно услышать, что Поросёнок хоть в чём-нибудь да признаёт его превосходство. Он так привык к несправедливости, что нисколько бы не удивился, если бы оказалось, что Поросёнок считает себя выше него не только происхождением, но и ростом.

— Понятно, доберусь, — сказал Ослик с полным сознанием своего достоинства.

И вечером, когда братья Волы ушли на водопой, Ослик сорвался с привязи и помчался в сад. Подумать только, овёс! Не часто ему приходилось лакомиться овсом.

Он подбежал к дереву, увидел дупло и, не теряя понапрасну драгоценного времени, жадно вытянул свои толстые губы и засунул в дупло морду чуть ли не до самых глаз.

Ох, что тут случилось! Он едва не ослеп и не оглох. Над самыми его ушами что-то загудело, и жгучая боль опалила морду. В дупле было полным-полно шершней, жёлтых, полосатых шершней величиной с мизинец. А Ослик не раз слыхал, что достаточно семи шершней, чтобы насмерть замучить осла.

Два или три шершня уже успели вонзить своё жало в шелковистую морду Ослика. Бедняга катался в пыли и тёр морду о свои передние ноги.

Младшая дочурка фермера увидела это и со всех ног кинулась к матери.

— Мама, мама, — кричала она, — наш осёл сошёл с ума!

А Ослик, обезумев от боли, носился взад и вперёд по двору, потом бросился к хлеву, где жил Поросёнок, и, осыпая обманщика проклятьями, заимствованными у древних египтян, у греков и римлян, у немцев, индейцев, татар, камчадалов, эскимосов, готтентотов и патагонцев, с размаху ударил в дверь копытом и вышиб одну доску.

Поросёнок забился в самый дальний угол своего жилья. Он дрожал от страха, но всё-таки был рад, что его злая затея так славно удалась.

— Вот, видишь, — говорил он похрюкивая, — вот видишь, как плохо быть обжорой! Теперь и у тебя распух нос. Но у меня-то он раздулся оттого, что в него продели драгоценные серебряные серёжки, а у тебя из-за чего? Только из-за твоей глупости и жадности!

Ослик выл от боли:

— И ты ещё смеешь называть меня обжорой! Тебе-то хорошо говорить — ты даже не знаешь, что такое голод!.. Ах ты, свиное отродье! Лентяй! Грязное рыло!.. Дай только до тебя добраться — и я превращу тебя в лепёшку моими подковами!

Неизвестно, чем бы это кончилось, но тут из дому выбежал дядюшка Франсуа.

— Шершни! — закричал он. — Проклятые шершни! Что они с ним сделали!

И так как дядюшка Франсуа тоже прекрасно знал, что семь шершней могут погубить осла (а рабочий осёл, как известно, стоит недёшево), то он впервые пожалел Ослика и велел смочить ему морду винным уксусом.

Поросёнок был изумлён и возмущён свыше всякой меры.

Но так как Ослик чуть не искалечил Розового Поросёнка и вдобавок сломал дверь, то после леченья он получил на закуску недурную порцию палочных ударов.

Поросёнок был очень доволен и говорил, похрюкивая:

— Существует всё-таки человеческая и божеская справедливость, которая всегда охраняет интересы свиней.

Один только Сквозняк пожалел Ослика. Он потихоньку проник к нему в стойло, чтобы освежить и погладить его морду, которая распухла и сделалась чуть ли не больше, чем у гиппопотама.

Прошла весна, наступило лето — знойное лето, какое обычно бывает в Пиренеях, когда ручьи напрягают все силы, чтобы не пересохнуть до последней капли.

Полевые работы были в самом разгаре. Бедному Ослику приходилось трудиться с утра до ночи. И чем больше он работал, тем больше худел. А чем больше худел Ослик, тем жирнее становился Поросёнок.

Дело в том, что Поросёнок продолжал бездельничать, а жрал за пятерых. Жрал и привередничал. Если похлёбка, бывало, хоть немножко простынет или загустеет, Поросёнок наотрез отказывался от еды.

Однажды на ферме произошёл настоящий скандал. Поросёнок отказался от кушанья из отрубей, картофеля и свёклы, сваренного как следует, на медленном огне, не слишком горячего и не слишком холодного.

Маринетта совсем растерялась; она ничего не понимала и позвала дядюшку Франсуа, который явился, опираясь на Суковатую Палку.

«Вот это хорошо, — подумал Ослик, — теперь наконец достанется и Поросёнку! Пришёл, видно, и его черёд познакомиться с Палкой».

И, злорадно поглядывая на Поросёнка, он фиолетовым языком облизывал губы.

Маринетта ласкала Розового Поросёнка, гладила ему живот, чесала за ушами, но Розовый Поросёнок не соизволил даже хрюкнуть в ответ. Он стоял неподвижно возле своего котла, разобиженный, надутый, задрав кверху рыло.

— Ну, стало быть, он болен, если не ест, — сказал дядюшка Франсуа.

И Маринетта повторила:

— Стало быть, болен.

«Болен! Болен! — возмущался Ослик. — Как бы не так! Попробуйте-ка хорошенько полечить его Суковатой Палкой — и он у вас живо поправится».

— А ведь похлёбка превкусная и сварена как следует, — уверяла Маринетта.

— Посмотрим, посмотрим, — проворчал дядюшка Франсуа и опустил палец в котел.

— Да, — пробормотал он, — варево и на самом деле не слишком горячее и не слишком холодное. А вот посмотрим, каково оно на вкус.

И дядюшка Франсуа сунул мокрый палец в рот.

Тут он пришёл в ярость и поднял к небу Суковатую Палку.

«Ну, начинается!» — подумал Ослик и стал ждать, что будет дальше.

Но произошло совсем не то, чего он ожидал. Суковатая Палка, поднятая кверху, обрушилась не на Поросёнка, а на бедную Маринетту.

— Дура! Соль! — кричал дядюшка Франсуа. — Ты забыла соль! Поросёнок, небось, знает, чего ему надо. Сейчас же беги за солью, а не то я тебе бока обломаю!

Маринетта, почёсывая бока, побежала так же проворно, как бежал Ослик, когда ему приходилось иметь дело с Палкой дядюшки Франсуа.

Через минуту Маринетта принесла пригоршню соли, посолила похлёбку, попросила прощенья у дядюшки Франсуа и опустилась на колени перед Розовым Поросёнком, чтобы как-нибудь ублажить его. И Розовый Поросёнок соизволил наконец приняться за еду, виляя хвостиком и громко чавкая.