Роальд Даль - Ведьмы

— Бабушка, но ты говоришь мне правду? Это действительно всё так? Всё по-настоящему?

— Милый мой, — отвечала бабушка, — поверь, ты ничего не сумеешь добиться в жизни, если не научишься узнавать ведьм среди людей и ловко избегать их козней.

— Но ты ведь сама мне рассказывала, что ведьму невозможно отличить от обычной женщины! Как же мне быть?

— А ты меня послушай, — ласково объясняла бабушка, — и запоминай хорошенько всё, что я скажу. А потом уж, перекрестившись и попросив у небес помощи, полагайся на свою судьбу.

Мы сидим с бабушкой в просторной гостиной её уютного дома в Осло. Я уже собрался идти в спальню. Занавески на окнах бабушка никогда не задёргивала, и я видел падающие снежные хлопья за окном, медленно летящие, такие большие на фоне непроглядной ночной тьмы.

Моя старенькая бабушка, морщинистая, ужасно полная, закутанная в кружевное одеяние серого цвета, важно восседала в своём любимом кресле, хотя оно было и тесновато ей, так что даже мышка не уместилась бы рядом. А я, кому совсем недавно исполнилось только семь лет, примостился у её ног на полу, в ночной пижаме и тапочках, кутаясь в свой халатик.

— А ты можешь поклясться, что не морочишь мне голову? — настаивал я. — Поклянись, что ты не дурачишь меня!

— Поверь мне, — отвечала бабушка, — я знаю не меньше пяти реальных случаев, когда дети исчезали, пропадали навсегда и больше их уже никто не видел. Их, разумеется, забирали ведьмы.

— А мне почему-то кажется, что ты просто пугаешь меня, — возражал я упрямо.

— Нет, нет, — отвечала мне бабушка, — я хочу быть уверенной, что с тобой ничего не случится. Ведь я люблю тебя и хочу, чтобы мы всегда были вместе.

— Ну, тогда расскажи мне об этих детях, которые исчезли, — попросил я.

Моя удивительная бабушка была, наверное, единственной на свете бабушкой, курившей сигары. И вот она зажгла сигару, длинную и тёмную (мне казалось, что дымок от неё попахивает горелой резиной), и начала рассказывать:

— Первого ребёнка, который исчез неизвестно куда, звали Ранхильд Хансен. Это была девчушка лет восьми, она играла на лужайке вместе со своей маленькой сестрой, а их мама пекла хлеб на кухне. Вот мама вышла на улицу, чтобы подышать воздухом, и спрашивает малышку:

«А где наша Ранхильд?»

«Её увела с собой какая-то высокая леди», — отвечает дочь.

«Что за леди?» — удивляется мать.

«Высокая леди в белых перчатках», — объясняет девочка.

И с тех самых пор, — сказала мне бабушка, — никто больше не видел бедной Ранхильд.

— А её искали? — спросил я.

— Ещё бы! На много километров вокруг. Весь город помогал искать её, но девочку так и не нашли.

— А что же случилось с остальными пропавшими детьми?

— Они исчезли так же, как и Ранхильд. Каждый раз какая-то незнакомая леди проходила мимо того дома, из которого пропадали дети.

— Но как же они исчезали? — снова спросил я.

— Особенно необычным был второй случай, — начала рассказывать бабушка. — Это была дружная семья по фамилии Христиансен. В согласии и ладу они жили в Холменколлене. А в гостиной их дома висела старинная картина, которой они весьма гордились. На картине был изображен двор фермерской усадьбы с уточками. Людей художник не изобразил, только стайку уточек на зелёной траве, а на заднем плане — фермерский дом. Красивая и большая была картина!

И вот однажды их дочка Сольвейг вернулась из школы, она грызла прекрасное яблоко, которым её угостила встретившаяся ей женщина. Так Сольвейг сказала. А на следующее утро кроватка Сольвейг оказалась пустой. Родители всюду искали девочку, но найти не смогли. И вдруг отец закричал:

«Вот же она! Наша Сольвейг кормит уточек!»

Отец показывал на картину, которая висела на стене, и, правда, все увидели на холсте Сольвейг. Она была там, на лужайке среди уточек, с корзинкой хлебных крошек, которые, казалось, она вот-вот бросит птицам.

Несчастный отец подбежал к картине и прикоснулся к холсту, к изображению дочери. Но это не помогло. Девочка по-прежнему оставалась частью картины, фигуркой, написанной на холсте масляными красками.

— А ты, бабушка, сама видела эту картину? И девочку на ней?

— И не раз, — ответила мне бабушка. — Но вот что странно: девочка словно бы передвигалась внутри картины. Однажды все увидели, что она уже не во дворе, а в доме и выглядывает из окошка. А в другой раз она оказалась в левой части картины и держала маленькую уточку на руках.

— И что же, вы замечали какое-то движение?

— Нет, никто не замечал. Где бы она ни была: на лужайке или в окошке дома, — она была неподвижна, как любое другое изображение на холсте.

— Это так удивительно, так странно.

— Но самым непонятным было то, что девочка на полотне росла. Лет через десять она превратилась в прелестную девушку, а потом в милую женщину лет тридцати, а ровно через пятьдесят четыре года со дня этого ужасного события изображение её навсегда исчезло из картины.

— Она умерла? — воскликнул я.

— Как знать... — задумалась бабушка. — В мире, где живут ведьмы, столько таинственного...

— Ну вот, два случая ты мне уже рассказала. А что стало с третьим ребёнком?

— Третьей была малышка Биргит Свенсон, — продолжила свой рассказ бабушка. — Она жила как раз через дорогу от нашего дома. Однажды всё её тело покрылось птичьими пёрышками, и она превратилась в большого белого цыплёнка. Родители несколько лет держали её в маленьком загоне в саду, и она несла яйца.

— А какого цвета? — поинтересовался я.

— Тёмные, коричневатые, — пояснила бабушка. — Я никогда в жизни не видала яиц такой величины! И до чего же вкусные получались из них омлеты!

В изумлении созерцал я свою бабушку, восседавшую в кресле, словно сказочная королева. Её глаза потемнели и затуманились. Казалось, что она всматривается во что-то очень далёкое...

Единственно реальной вещью оставалась бабушкина сигара, облачко дыма от которой окутало её голову.

— Но ведь девочка, ставшая цыплёнком, всё-таки не исчезла! — воскликнул я.

— Да, Биргит не исчезла. Она жила довольно долго.

— Бабушка, но ты ведь говорила, что все дети пропадали, — сказал я.

— Я ошиблась, ведь я уже стара, не могу же я всё помнить.

— Ну, а что случилось с четвёртым ребёнком? — не унимался я.

— Это был маленький мальчик Харальд. Однажды утром его кожа покрылась желтовато-серыми пятнышками, потом она стала жёсткой, и по ней пошли трещины, а к вечеру малыш окаменел...

— Стал каменным? По-настоящему каменным?

— Да, гранитным. Если хочешь увидеть, я отведу тебя к нему. Родные всё ещё держат его дома, он стоит в холле, словно маленькая скульптурная фигурка. Гости прислоняют к нему свои зонты.

Я был ещё маленьким мальчиком, но какие-то сомнения всё же зародились в моей душе. Мне не верилось, что бабушка говорит правду.

И хотя рассказывала она убедительно, с необыкновенно серьёзным выражением лица, и смешинки не искрились в её глазах, а губы не улыбались, я почувствовал, что всё больше и больше изумляюсь услышанному.

— Ну, продолжай же, продолжай! — настаивал я. — Ты ведь говорила мне, что их было пятеро.

— А тебе нравится аромат, исходящий от моей сигары? — неожиданно спросила бабушка.

— Не знаю, я ещё маленький, — уклонился я от ответа.

— Это неважно, сколько тебе лет, — сказала она. — Просто знай, что, если ты куришь сигару, ты никогда не простудишься. А что касается пятого ребёнка, — продолжала она, пожёвывая кончик сигары, словно это был вкусный овощ, — то это был на редкость интересный случай. Мальчик девяти лет, по имени Лейф, отдыхал летом со своими родными на берегу фьорда. Они разбили на одном из множества маленьких островов палатки, плавали, ныряли со скал. Однажды малыш Лейф прыгнул в воду, и наблюдавший за ним с берега отец заволновался: мальчик очень долго не выныривал из воды. Но когда он наконец появился, это был уже не его сын.

— А кто же это был?

— Маленький бурый дельфин.

— Нет! Нет! Не может быть! — закричал я. — Наверное, это и вправду был симпатичный маленький дельфин, дружелюбный, ласковый, как все дельфины? Бабушка, ну неужели малыш действительно превратился в дельфина?

— Совершенно верно. Я хорошо знала его мать, она-то мне всё и рассказала. Ставший дельфином Лейф весь день оставался рядом со своей семьёй в заливе, он катал на спине своих сестрёнок и братишек. Они прекрасно провели время! А потом он сделал им прощальный знак своим плавником и уплыл навсегда.

— Но, бабушка, как они догадались, что этот дельфин был их братом Лейфом?

— Да ведь он говорил с ними! Он смеялся и шутил, пока они катались на его спине.

— А разве их не волновало то, что произошло? Почему же они не подняли шум?

— Видишь ли, малыш... в Норвегии люди привыкли к подобным событиям, — объяснила мне бабушка. — Не забывай, что здесь повсюду ведьмы. Представь, даже сейчас, прямо по нашей улице может прохаживаться одна из них. Но довольно историй, тебе пора спать.