Ганс Андерсен - Сказки и истории

Две действительности сливаются воедино, склеиваются в удивительном взаимодействии, поддерживая и освещая друг друга, в редком сочетании юмора и пафоса, сатиры и идиллии.

А фантастика? Того, что принято называть фантастикой сказки, невероятных приключений, вымышленных сверхъестественных существ, фей, троллей, всякого рода чудищ в сказках Андерсена может и вовсе не быть, а если они встречаются, то не в них главное. Реалистичны (то есть правдоподобны в своих действиях, своими характерами) как сами герои, так, в основном, и их окружение, вполне последовательны их поступки, мысли, понятны их чувства, данные автором как результат воздействий на них окружающего мира. Фантастика начинается не в ущерб этой реальности, а как бы в виде свободного, творческого продолжения ее, в результате очень тонкого с ней сочетания.

Так, например, сказать, что серебряная монетка бродит и скитается по свету и при этом переживает множество приключений, что она — «бродяга», значит исходить из реальной сущности этого предмета, в то время как сказать, что стул, или стол, или шкаф — «бродяги», означало бы обречь повествование на неизбежные натяжки, вызвать недоумение читателя.

Юмор, фантазия и в конечном счете реализм Андерсена в значительной мере проявляют себя в этой меткости и остроумной находчивости, в постоянно проводимых им блистательных аналогиях и параллелях, из которых вырастает двойная жизнь его образов.

В той легкости, простоте, убедительности, с какой Андерсен в едином сюжетном развитии сталкивает биографии предметов, животных, растений с жизнью человека, в истории какого-нибудь зверька или предмета домашней утвари провидит схему человеческой жизни — детство, юность, зрелость, старость, смерть, притом иногда в самой общей, обобщающей форме — во всем этом он является подлинным наследником народной сказки и одновременно подлинным новатором, сумевшим приблизить метод народного искусства к современной действительности.

Кажется, будто Андерсен, в начале своей творческой жизни находившийся под особым влиянием Генриха Гейне, воплотил в своих произведениях те основные черты народного творчества и народной литературы, которые Гейне сформулировал в своем «Путешествии по Гарцу», сопоставив при этом метод сказочного мышления с мышлением ребенка:

«Лишь благодаря такой глубине созерцательной жизни, благодаря «непосредственности» возникла немецкая волшебная сказка, своеобразие которой состоит в том, что не только животные и растения, но и предметы, кажущиеся совершенно неодушевленными, говорят и действуют. Мечтательному и наивному народу, в тишине и уюте его низеньких лесных и горных хижин, открылась внутренняя жизнь этих предметов, они приобрели неотторжимую от них, последовательную индивидуальность, восхитительную смесь фантастической прелести и чисто человеческого мышления; и вот мы встречаем в сказках чудесные и вместе с тем совершенно понятные нам вещи: иголка с булавкой уходят от портного и в темноте сбиваются с дороги; соломинка и уголек терпят крушение, переправляясь через ручей… По тем же причинам так бесконечно значительна наша жизнь и в детские годы: в то время все для нас одинаково важно, мы все слышим, все видим, все наши впечатления соразмерны, тогда как впоследствии мы проявляем больше преднамеренности…»[3]

Содержанием творчества Андерсена, как всякого большого писателя, является жизнь во всем ее объеме, выраженная и отраженная по-своему в тех формах, в тех интонациях, тем голосом, той манерой, какая свойственна, необходима и доступна ему одному. Сказки Андерсена — это иносказание жизненной правды в форме фантастики.

Но присмотримся более внимательно к такого рода сказкам, попробуем разглядеть их внутреннее движение, их формулу. Начнем со сказки «Лен».

Это история промышленного растения, которое проходит все самые обычные стадии своего развития. В сказке рассказывается о том, как лен вырос и расцвел под влиянием солнца и дождя, как его затем вырвали с корнем из земли, как стали мять и трепать, а затем спряли пряжу, соткали холст, из холста сшили дюжину белья, которое в конце концов сносилось и было переварено на бумагу, а на бумаге напечатали интересные и поучительные книжки.

Способ переработки льна, порядок следования технологических процессов — все это дано с полнейшей точностью и достоверностью, здесь нет ничего вымышленного.

Что же в таком случае превращает этот полезный для детей рассказ в пленительную сказку для детей и для взрослых? То, что каждая форма существования льна и все переходы из одной стадии развития в другую даны как периоды развития одушевленного существа, думающего, чувствующего, переживающего свои радости и невзгоды со всей естественностью живого человеческого характера.

Отсюда типичный процесс обработки льна становится индивидуальной биографией, технология превращается в поэзию.

На поэтизацию этого самого скромного и прозаического материала и направлен стиль Андерсена.

Вот первый абзац сказки про лен:

«Лен цвел чудесными голубенькими цветочками, мягкими и нежными, как крылья мотыльков, даже еще нежнее! Солнце ласкало его, дождь поливал, и льну это было так же полезно и приятно, как маленьким детям, когда мать сначала умоет их, а потом поцелует; дети от этого хорошеют, хорошел и лен».

И вот уже нет здесь ничего напоминающего учебник ботаники или техническое руководство. Весь рассказ освещен изнутри переживаниями льна и улыбкой автора, который с такой нежностью относится к своему маленькому герою. Да и кто этот герой? Конечно, уже не просто лен, и история его — это не просто история растения, но полное драматизма жизнеописание человека, с его надеждами, радостями, разочарованиями, победами, взлетами и неизбежным концом, одновременно печальным и возвышенным, когда в пламени, охватившем связку старой бумаги, он возносится прямо к солнцу.

В одухотворении образов своих героев Андерсен поступает как тонкий «физиономист», за внешними чертами какого-нибудь цветка, букашки, предмета домашнего обихода угадывающий его внутреннюю душевную сущность и черты его биографии.

Казалось бы, что привлекательного и интересного в поношенном крахмальном воротничке, отданном в стирку? Но крахмальный воротничок сопровождал своего ветреного хозяина во всех его приключениях, следовательно, ему при желании есть чем похвастаться. А его знакомство с дамской подвязкой, одновременно и кокетливой, и застенчивой, и скрытной, как бы само собой наводит на игривые мысли.

А сколько приключений переживает воротничок, уже расставшись со своим хозяином! И притом ведь это действительно «его» приключения, которые ни с кем больше не могли произойти. Ведь его действительно стирают, крахмалят (после чего он входит в прежнюю силу — слово Stivelse по-датски означает крепость, силу и одновременно крахмал, накрахмаленность), а затем гладят (тут еще одна любовная история — с мадемуазель Утюжок, но эта барышня так обожгла его при первом знакомстве, что проделала в нем дыру, и ему пришлось поспешно отступить).

А ножницы, задача которых срезать нитки у обтрепанного воротничка? Здесь уже для Андерсена существенно не то, что они делают, а внешний вид ножниц, наводящий на ассоциации с грациозной и в то же время язвительной балериночкой, способной нанести поклоннику столько неисцелимых ран!

История стирки воротничка — это история взлетов и падений, надежд и разочарований. Чем дальше, тем прочнее однажды установленные связи закрепляются за героями, и мы с увлечением следим за тем виртуозным мастерством, с каким автор продолжает развивать намеченные им характеры и развертывать свой сюжет.

Взять хотя бы подвязку. Что с ней сталось? Просто исчезла из нашего поля зрения? Нет, оказывается, уже на склоне лет воротничок хвастает, что несчастная влюбленная бросилась из-за него в ушат с мыльной водой! Факты изложены точно — добавлено лишь психологическое «из-за него»!

Так снова и снова обеспечивается двойной сюжет, двойной, иногда даже тройной ряд сюжетных мотивировок.

И мы не только следим за приключениями воротничка, но и послушно прослеживаем вторую — человеческую — линию развития, которая постоянно, многими способами, сохраняется и обновляется автором, — иногда отдельными, само собой понятными сюжетными ходами, иногда с помощью лексики, поскольку то или иное слово своим двойным значением обеспечивает такое сложное восприятие.

И если мы постараемся повнимательнее сравнить все эти андерсеновские сказочные сюжеты, то увидим, что история льна, бабочки, оловянного солдатика — это все одна и та же история человеческой жизни, воплощенная в предельно конкретных и предельно индивидуализированных образах-характерах.

Здесь, правда, могут быть и различные вариации. Гадкий утенок достиг полноты счастья, а бабочка, а воротничок, а оловянный солдатик замерзли, сгорели, расплавились. Но все это одна и та же алгебраическая формула, только в различном буквенном выражении.