Павел Катаев - Летающий на стрекозе

Мы с Женькой некоторое время стояли затаив дыхание и прислушивались. Ничего не было слышно — ни звука.

— Смотри-ка, — шепнул Женька,- вешалка.

— Ну и что?

— Нет шляпы. И трости тоже нет!

— Значит, он гуляет?

— Верно! Вперёд!

Дом Корнея Ивановича и Марии Борисовны состоял из книг. Все стены, за исключением дверей и окон, от пола до потолка уставлены рядами книг. Здесь и очень толстые тома в кожаных переплётах с золотыми буквами, и тоненькие книжечки в тонких обложках, напоминающие обычные школьные тетрадки. Книжные корешки, коричневые, чёрные, красные, синие, жёлтые, серые, белые, зелёные, стоят на полках, как буквы на тетрадных линейках,- некоторые в одну сторону наклонены, некоторые в другую.

Набрав в себя воздуха, как перед нырянием, мы бросились вверх по винтовой лестнице, словно бы прорубленной в скале из книг.

И вот мы уже стоим на втором этаже перед закрытой дверью.

— Входим, — в один голос шепнули мы и толкнули заветную дверь.

Дверь легко и бесшумно отворилась.

Мы с Женькой протиснулись в комнату.

Рабочий кабинет Корнея Ивановича напоминал просторную пещеру в книжной горе. Здесь было тихо и таинственно.

Большое, во всю стену, окно распахнуто, но в комнату не проникало с улицы ни одного звука. Густые ветви старых высоких лип заслоняли солнечный свет, в комнате было темновато. Но вот листья беззвучно зашевелились, в комнату влетели солнечные зайчики. Они пролетели по полу, по книжным корешкам, по потолку и один за другим, толкаясь, как мы с Женькой, вылетели в окно.

Бибигона здесь не было.

— Ведь про него ещё не написана книжка,- прошептал я, но Женька, который успел подойти к столу, воскликнул:

— Вот же он!

Тут и я увидел Бибигона, как бы лежащего на спине. Он был в широких шароварах и тюбетейке. На шее у него повязан красный бант — этот бант, один-единственный из всей одежды, был цветной. Весь остальной Бибигон был нарисован чёрным карандашом на листе очень белой шершавой бумаги. Неслышно влетевший в окно ветер приподнял рисунок, он отъехал в сторону, открыв ещё один лист с нарисованным Бибигоном — в будённовском шлеме с большой красной звездой.

Вдруг я почувствовал, как Женькин острый локоть вонзился мне под ребро.

— Что тебе? — прошептал я сердито и тут увидел художника, который тихонечко сидел на низком табурете в углу кабинета и, прикнопив к прямоугольному куску фанеры лист бумаги, рисовал Бибигона. Чёрный, длинный уголёк шуршал и крошился, оставляя на бумаге контур смешного человечка. У художника были густые чёрные волосы, и он был похож на чёрный одуванчик.

Художник, хотя и заметил нас, не проронил ни слова, продолжая быстро чертить угольком по бумаге.

Женька осмелел:

— А где же Бибигон?

Художник неопределённо хмыкнул:

— Хотел бы я это знать! Он ужасный непоседа!

В наступившей тишине мы отчётливо услышали скрип лестницы под тяжёлыми и неторопливыми шагами Корнея Ивановича. Вот он уже шагнул к двери, уже половицы заскрипели…

Что делать? Не сговариваясь, мы с Женькой бросились к тахте и в один миг, как ящерицы, юркнули под неё. Снаружи остались лишь голые, похожие на картофелины, пятки, но мы их успели втянуть под тахту, когда дверь отворилась и в комнате появился хозяин.

Корней Иванович прошествовал к своему рабочему столу. Когда он проходил мимо тахты, мы чувствовали, как доски пола прогибаются под тяжестью его большого тела.

Писатель уселся в кресло, после чего наступила тишина, лишь слышалось шуршание угля по бумаге да шелест рисунков, которые Корней Иванович рассматривал, перекладывая с места на место.

— Ну что же, прекрасные портреты, — сказал Корней Иванович. — Вам удалось передать внешнее сходство. Но где же сам Бибигон?

Художник вздохнул и пожал плечами.

— Хотел бы я это знать. Он ужасный непоседа!

— Ну погоди же, непослушный мальчишка! — воскликнул Корней Иванович. С этими словами он встал из-за стола и громко захлопал в ладоши: -Би-би-гон! Где ты? Возвращайся!

И не успел Чуковский подойти к окну, как в комнату с треском влетела наша знакомая стрекоза со стоящим на её спине Бибигоном. Не дождавшись, пока стрекоза сядет, Бибигон бесстрашно спрыгнул на стол и сразу же углубился в изучение собственных портретов.

— А что? — проговорил Бибигон, взглянув на Корнея Ивановича. — По-моему, совсем не плохо! — И он ткнул шпагой в собственное изображение на одной из картинок.

Корней Иванович согнал с лица улыбку, уселся в кресло и нахмурился. Всё-таки ему пришлось закрыть глаза, излучающие доброту и любовь.

— Не заговаривай зубы! — строго сказал он.

— В чём дело, Дед? — насторожился Бибигон.

— Где ты пропадал?

— В лесу.

— А что ты там делал?

— Летал на стрекозе.

— А почему ты опоздал? Почему заставляешь взрослого человека ждать? Ты понимаешь, что это невежливо?

Бибигон после каждого вопроса кивал головкой. Когда же Корней Иванович замолчал, он воскликнул:

— Я хотел прийти вовремя, но не смог…

— Почему?

— Мне помешали…

— Кто?

Женька ткнул меня в бок локтем, да так больно, что я чуть не вскрикнул, еле удержался. Я искоса взглянул на своего товарища. Даже в темноте было видно, как Женька побледнел.

— Это про нас,- услышал я его слабый-слабый шёпот.

— Кто тебе помешал? — повторил Корней Иванович.

Бибигон выхватил шпагу, взмахнул ею, повернулся на каблуке и звонко закричал:

— Мальчики! Они хотели меня поймать и посадить в коробку.

— Зачем? — удивился Корней Иванович.

Бибигон пожал плечами.

— Чтобы отнести в школу.

— Вот тебе раз! Бибигона — и вдруг в коробку сажать! Что же это за мальчики такие? Где они?

— Мальчики, что ли? — переспросил Бибигон. — Да вот же они, под тахтой! — И он ткнул своей длинной шпагой в нашу сторону.

Чуковский медленно поднялся со своего кресла.

— Под тахтой? — переспросил он, и мы с Женькой увидели нахмуренное лицо, наклоняющееся к нам.

— Бежим! — крикнул Женька.

Толкаясь пятками и локтями, мы начали выкарабкиваться на волю. Старые пружины хватали нас за одежду, царапали, тахта готова была совсем прижаться к полу, чтобы задержать нас.

Вслед за Женькой мне всё-таки удалось выбраться наружу. Несколько шагов от тахты до двери показались нам длиннее, чем дорога от дома до речки в знойный день.

Мы с Женькой одновременно схватились за ручку двери и рванули её на себя.

— А крючок! — воскликнул у нас за спиной Чуковский.

Да, дверь была закрыта на крючок, но и крючок не смог остановить нас. Шурупчик с неприятным скрежетом вылез из дверной рамы, дверь распахнулась, и мы с Женькой, повизгивая от ужаса, выскочили из кабинета и покатились вниз по крутой лестнице.

Навстречу нам поднималась Золотая Рыбка. Она еле успела отскочить в сторону и прижаться к стене. Иначе бы ей, наверное, несдобровать!

Целую неделю Бибигон не попадался нам на глаза, и мы даже начали сомневаться, существует ли он в действительности. Но вот неожиданно мы наткнулись на него, возвращаясь с речки.

Мы шли через овсяное поле по узенькой тропиночке и вдруг увидели художника, сидящего по-турецки посредине тропинки. Перед собой он держал уже знакомую нам фанерку, которая нижним краем упиралась в его колено, верхний же он придерживал рукой.

Приколотый к фанерке лист сиял так ослепительно в лучах полуденного солнца, что на него больно было смотреть.

Художник, по-видимому, уже давно сидел под открытым небом. Руки его по локоть, до самого края засученной рубашки, а также лицо и шея от солнца сделались красными. Художник делал быстрые наброски на листе бумаги, не обращая внимания ни на жгучее солнце, ни на ручейки пота, стекающие из-под его густых и как будто бы пыльных волос.

Мы с Женькой переглянулись, потому что одновременно подумали с восхищением: «Вот это да! В такую жару рисует, вместо того чтобы лежать на солнышке, купаться в речке или просто сидеть на станции в буфете и пить холодный лимонад!» Мы бы, конечно, на его месте так и сделали.

Следующая мысль, и тоже общая, у нас с Женькой была такая: «Уж не Бибигона ли он рисует?»

Да, художник рисовал Бибигона. Взглянув через его плечо на рисунок, мы увидели множество крошечных фигурок Бибигона, расположенных так и сяк по всему листу.

Вот маленький человечек поднял левую руку над головой, а в вытянутой правой руке держит свою длинную шпагу, приготовившись сделать выпад. Вот Бибигон стоит, заложив ногу за ногу и гордо подняв курносый носик. Вот он летит на стрекозе. Вот пьёт чай из блюдца.