Маргарита Фадеева - И солнце снова в небе

Мне не хотелось уходить голодным. Я отдал повару еще одну монету и попросил принести пельмени. Повар принес на подносе два блюда. Запах свежего мяса, приправленного перцем и лавровым листом, приятно защекотал ноздри.

«Вот уж поем в свое удовольствие», — успел подумать я, пока повар ставил тарелку перед нами на стол. Я глянул в свою тарелку и не увидел никаких пельменей. В ней блестел пустой бульон с жирными звездами.

— Где же пельмени? Это одна вода, — опять обратился я к повару. — Принесите мне настоящих пельменей.

— Как не стыдно, — укоризненно обратился ко мне пожилой повар. — Посмотрите на своего соседа. Он ест, и ему наши пельмени очень нравятся.

Я посмотрел на Ежика. Он, действительно, глотал бульон — ложку за ложкой. Пожав плечами, я отдал третью монету и попросил принести просто два стакана сладкого чая.

Повар немедленно поставил передо мной два стакана с тепловатой водой, в которой никогда не было ни крупинки сахара, ни щепотки чая.

— Не буду пить! — возмутился я и встал из-за стола.

Повар не стал со мной разговаривать. Он покачал головой и ушел на кухню. Ежик тоже не поддержал меня, и я понял, что хозяин, харчевни только делает вид, что кормит своих посетителей, а те также для вида обедают, скребут вилками по сковородкам и звякают ложками по пустым тарелкам.

«Не удалось поесть, хоть книжку интересную куплю на последнюю монетку. Когда читаешь, забываешь о голоде», — решил я.

Но купить книжку в этот день мне не удалось. Книжная лавка была закрыта. На другой день я снова пришел за книгой. Меня встретил работник хозяина лавки. Звали его Кудряш. Над лбом его торчала копна пшеничных волос, под ними сияли наивные голубые глаза, и весело улыбался белозубый рот.

— Книгу хочешь купить? — спросил он меня. — Какую тебе? Что ты любишь?

— Сказки, — ответил я, — про бабу-ягу, про Иванушку-дурачка и Кощея Бессмертного.

Парень подал мне книгу, на обложке которой была нарисована мчащаяся по голубому небу в расписанной цветами ступе баба-яга с помелом в руках.

— Хороша книга! — обрадовался я. — Вот почитаю.

Открыл первую попавшуюся страницу, взглянул и расхохотался прямо в лицо Кудряша:

— Возьми обратно. Здесь читать нечего. Все страницы чистые.

— Читать? — нараспев проговорил Кудряш. — Это, когда солнышко в небе светило, читали. А теперь книги покупают не для того, чтобы читать.

— А зачем же?

— Книгами украшают комнату. Ставят на полки в книжных шкафах и потом показывают всем, какие они культурные, какие начитанные и в каком почете у них книга.

Я снова расхохотался и вышел. Кудряш растерянно смотрел мне вслед, наверное, он размышлял про себя: откуда взялся странный покупатель, которому нужно, что бы в книгах было что-то написано.

Вечером я возвращался после работы в санитарной армии. Мы в этот день собирали корень калгана и оказались довольно далеко от города. Когда вернулись, улицы уже окутали предвечерние сумерки. В некоторых домах чуть-чуть затеплились огоньки. На краю неба медленно поднимался еще очень бледный рожок месяца. Я засмотрелся на него и не заметил, как возле меня остановилась повозка. Кто-то грубо схватил меня, зажал рот, заломил назад руки, бросил на дно повозки и захлопнул дверцу.

— Не устраивай шума, — произнес возле меня зловещий мужской голос, и, хотя в темноте не видно было лица, я сразу узнал, что это мясник Туктук.

Повозка тарахтела, подпрыгивая по неровным камням мостовой. Мясник толкнул меня в угол и прижал своим тяжелым телом. Но ехали мы недолго. Вскоре повозка остановилась.

Туктук приоткрыл дверцу, чтобы я мог хоть немного разглядеть его, вытащил из-под плаща узкий длинный нож, которым резал окорока и колбасы, и раздельно, сопровождая каждое слово взмахом ножа, сказал:

— Помалкивай. А будешь шуметь, разрежу этим ножом на куски. Пойдем.

Он взял меня за руку, вытащил из повозки и повел в здание.

Оказывается, мы приехали в суд. «Что он хочет со мной сделать? Зачем привел сюда?» Я вертел во все стороны головой, все еще надеясь, что кто-нибудь хоть знаком, хоть жестом объяснит мне, что происходит. Но на мою беду знакомых вокруг не было, хотя возле коричневой двери с табличкой «Судья» толпилось много народу.

Мясник приподнял шляпу на голове, улыбнулся полными губами, и стоявшие в очереди расступились, пропуская его вперед. Мы вошли в помещение. И первое, что бросилось мне в глаза, — это сутулая спина огородника Стручка, моего товарища по санитарной армии.

«Вот кто мне поможет», — обрадовался я.

Судья потряхивал лысой головой и, скрестив на животе руки, слушал жалобы родного брата огородника, очень похожего на Стручка тем, что у него тоже был отвислый нос.

— У нас умер отец, — говорил брат, — и огород мы хотим поделить. Нас у отца было двое. Я считаю, что и огород нужно поделить поровну — шаг на шаг, метр на метр. Мы ведь родные братья, и наследство у нас должно быть равное.

— Разве это справедливо? — чуть нагнулся вперед Стручок. — У брата двое детей, да и те взрослые, уж работают, а у меня пятеро, мал мала меньше. Разве мне прокормить их со своей половины огорода?

— Так ты говоришь вас больше, — судья выставил лысину, как будто собирался боднуть кого-то. — Тогда неси семьей беритесь за лопаты. Сколько кто успеет вскопать, тому столько земли и будет принадлежать.

— Помилуйте, судья. — Стручок весь как-то устремился вперед и даже приподнялся на цыпочки. — Так мне еще меньше земли достанется. Брат сам с женой выйдет на работу, да еще взрослые дети-не успеешь за лопатой следить. А мы выйдем только с женой. Наши дети не могут работать.

— А это меня не касается. Иди. Я высказал свое решение.

— Спасибо, судья, — брат Стручка поклонился и вышел из комнаты.

Стручок хотел что-то сказать, но судья повернулся к нему спиной и обратился к мяснику:

— Здравствуйте, здравствуйте! Давненько вас не видел. Что привело сюда? Да вы садитесь. — Он указал на кресло, но мясник не сел.

Удрученный Стручок, видя, что с ним больше не разговаривают, печально поплелся к выходу. Я хотел сказать, что попытаюсь ему помочь, но не сумел даже подойти к нему. Туктук и здесь, в комнате, держал меня за руку.

— Я хочу усыновить этого мальчишку. Ни дома у него нет, ни отца. — Мясник вдруг стал гладить рукой мою голову.

— Неправда! — заговорил я. — Есть у меня отец. Он меня любит. Я не хочу, чтоб моим отцом был Туктук.

Тут встал судья:

— Тебе повезло, глупый мальчишка! Тебя берет в семью такой хороший человек, краса и гордость нашего города. А если есть у тебя второй отец-это даже лучше. Один здесь, другой там. Нигде не пропадешь.

— Все равно не хочу, — упрямо стоял я на своем.

— Это только с непривычки так, — ласково говорил мясник, пытаясь снова погладить меня.

А судья уже достал с полки большую книгу и записал в ней, что я теперь не Петрушка сам по себе, не сын мастера Трофима, а сын мясника.

— Растите своего сына умным и заботливым. Пусть будет всегда таким же отзывчивым к чужой беде, как вы, — напутствовал судья мясника.

Когда мы обратно возвращались коридором, Туктук раскланивался и всем дарил широкую белозубую улыбку. А сзади меня то и дело слышалось:

— Смотрите, у мясника добрая душа. Усыновил мальчишку, у которого нет ни крыши над головой, ни семьи.

— Будет теперь наследник. Не каждый решится…

Мне хотелось вырваться из рук мясника, но лезвие острого ножа торчало возле моего бока, а быть изрезанным у меня вовсе не было желания.

Туктук вывел меня из здания суда, открыл дверцу повозки, втолкнул в нее и сел на меня, как будто я был не мальчишка, а куль с овсом или мешок с мукой. Повозка снова затарахтела по камням.

Главный Врач сдержал свое слово. По его требованию солдаты санитарной армии освободили музей для Гусиного Пера. Экспонаты вынесли из дома и сложили в сарай. Большое помещение разделили на комнаты. Выделили ученому отдельный кабинет-контору. Ежику тоже отвели комнату. Построили кухню с печкой, чтобы готовить для ученого обеды повкуснее, и даже соорудили лежанку. Пусть ученый погреет косточки, отдохнет от трудов. Я увидел все это, когда забежал навестить Ежика.

Ежику в этом доме очень нравилось.

— Наконец-то моего отца оценили по заслугам. А вот изобретет он солнце, то ли еще будет!

Ежик так уверенно говорил, что я засомневался: «А вдруг и правда можно изобрести солнце, которое будет светить и греть. Да это же здорово!»

Через два дня Ежик прибежал за мной, когда я чистил картошку, чтоб приготовить обед мяснику.

— Идем скорее! Сейчас солнце искусственное вешать будут. Мой отец закончил работу, — сказал он.

Я бросил нож, картошку и помчался вслед за Ежиком. Мы видели, что около крыльца Гусиного Пера в почтительных позах склонились мясник Туктук и хозяин харчевни.

С крыльца спускался ученый. Три солдата санитарной армии расстилали перед ним красную ковровую дорожку с яркими зелеными полосами.