Туве Янссон - Опасный канун

— Дерево, — сказала она.

Крошка Ми рассмеялась.

Однако Хомса был озадачен. Всё вокруг представляло сплошную видимость, было не тем, чем казалось, манило к себе яркими красками, а протянешь лапу — окажется, что это бумага, дерево или гипс. Золотые короны не были приятно тяжёлыми, цветы бумажные, скрипки без струн, ящики без дна, а книгу невозможно было раскрыть.

Уязвлённый в самое своё честное сердце, Хомса глубоко задумался, что бы всё это могло значить, но так ни до чего и не додумался. «Быть бы чуть-чуть посмышлёнее, — размышлял он. — Или хоть на несколько недель старше».

— Мне это нравится, — сказала дочь Мимлы. — За всем этим ровно ничего нет.

— В самом деле? — спросила крошка Ми.

— Да, — весело ответила её сестра. — Только не задавай таких глупых вопросов.

В это мгновение раздалось фырканье. Громкое и презрительное. Все трое испуганно уставились друг на друга.

— Ну, я пойду своим путём, — пробормотал Хомса. — Всё это действует на меня удручающе.

Тут из гостиной послышался звук как от падения чего-то тяжёлого и с полок взметнулось живописное облако пыли. Хомса схватил меч и бросился в коридор. Они услышали крик Мисы.

В гостиной было совершенно темно. Что-то большое и мягкое шлёпнулось на лицо Хомсы. Закрыв глаза, он вонзил свой деревянный меч прямо в невидимого врага. Раздался треск как от разрываемой ткани, и, когда Хомса набрался духу открыть глаза, он увидел в дыру перед собой дневной свет.

— Что ты сделал? — спросила дочь Мимлы.

— Убил Реквизита, — трясясь от страха, ответствовал Хомса.

Дочь Мимлы рассмеялась и шагнула через дыру в гостиную.

— А что сделали вы? — спросила она.

— Мама потянула за шнур! — возвестил Муми-тролль.

— И тогда с потолка упало что-то ужасно-ужасно большое! — крикнула Миса.

— А в гостиной вдруг появился ландшафт, — объяснила фрёкен Снорк. — Сперва мы подумали — настоящий. Ну а потом шагнули прямо сквозь лужайку.

Дочь Мимлы огляделась вокруг.

Она увидела очень зелёные берёзы, отражавшиеся в очень глубоком озере.

Лицо Хомсы с облегчением выглядывало из травы.

— Ахтимнешеньки, — сказала Муми-мама. — Я-то думала, это шнур от занавески, а тут вдруг всё валится тебе на голову. Подумать только, что кого-нибудь могло раздавить. Ты нашёл мармелад?

— Нет, — ответил Хомса.

— Так или иначе, мы всё равно будем пить чай, — сказала Муми-мама. — А тем временем полюбуемся на пейзаж. Он замечательно красивый. Только бы демонстрировал себя поспокойнее.

Она начала разливать чай.

И как раз в это мгновение раздался смех. Это был язвительный и, похоже, старческий смех, и исходил он из тёмного угла с бумажными пальмами.

— Чему вы смеётесь? — спросил Муми-папа после продолжительного молчания.

Молчание тянулось и тянулось.

— Не выпьете ли чашку чая? — робко спросила Муми-мама.

Угол безмолвствовал.

— Это, должно быть, кто-то из прежних жильцов, — сказала она. — Почему он не выходит познакомиться с нами?

Они долго выжидали, но ничего не происходило, и Муми-мама сказала:

— Чай остынет, дети, — и начала готовить бутерброды. И вот, когда она резала сыр на кусочки, да так, чтобы всем досталось поровну, на крышу обрушился бурный ливень.

Поднялся ветер и безутешно завыл в углах.

Они посмотрели наружу и увидели солнце, оно безмятежно опускалось в блещущее море.

— Здесь что-то не так, — взволнованно сказал Хомса.

И тут поднялась буря. Слышно было, как огромные волны ударяют в дальний берег, льёт дождь — но снаружи погода стояла по-прежнему чудесная. И вот грянул гром. Он глухо гремел, он приближался, белые молнии замелькали в гостиной, и раскаты грома один за другим гремели над Муми-семьёй.

Солнце заходило тихо и спокойно.

И тут пол начал вращаться. Вначале он кружился медленно, затем стал набирать скорость, так что чай заплескался в чашках. Стол, стулья и всё Муми-семейство скользили по кругу, как на карусели, и точно так же скользили по кругу зеркальный шкаф и бельевой.

Кружение прекратилось так же внезапно, как и началось.

Гром, молнии, дождь и ветер тоже прекратились.

— Ну и в чудной же мир мы попали, — сказала Муми-мама.

— Это всё невзаправду! — воскликнул Хомса. — облаков-то ведь не было. Да и молнии целых три раза ударяли в бельевой шкаф и не разбили его! Ну а дождь и ветер и что всё закружилось, так это…

— А ещё этот, что смеялся надо мной! — воскликнула Миса.

— Ладно, теперь всё позади, — сказал Муми-тролль.

— Надо быть очень, очень осторожными, — сказал Муми-папа. — Это опасный дом с привидениями, тут может случиться всё что угодно.

— Спасибо за чай, — сказал Хомса. Он подошёл к краю гостиной и вперился в темноту. «Они совсем не такие, как я, — подумал он. — Они чувствуют, различают цвета, слышат звуки и вращаются вместе с полом, но что именно они чувствуют, видят, слышат и почему они вращаются — над этим они нисколько не задумываются».

Вот исчез в воде краешек диска солнца.

И в эту самую секунду вся гостиная озарилась светом.

Муми-семья удивлённо подняла глаза от чашек с чаем. Над ними сверкала дуга из лампочек, поочерёдно красных и синих. Они обрамляли вечернее море, словно венком из звёзд, и было очень красиво и приветно. На полу тоже обозначился круг света.

— Это для того, чтобы никто не упал в море, — высказала предположение Муми-мама. — Как всё-таки хорошо устроена жизнь. Однако сегодня случилось столько волнующего и удивительного, что я немножко устала. Поэтому, полагаю, мне пора на покой.

Но прежде чем натянуть одеяло на нос, она поспешно прибавила:

— Разбудите меня непременно, если произойдёт что-нибудь новое!

Позже вечером маленькая Миса пошла побродить у кромки воды. Она увидела, как луна восходит и начинает свою одинокую прогулку в ночи.

«Она как я, — печально подумала Миса. — Совсем одинокая и такая же круглая».

Она почувствовала себя такой заброшенной и беззащитной, что из глаз её невольно потекли слезы.

— Чего ты плачешь? — спросил Хомса.

— Не знаю, плакать так отрадно, — ответила Миса.

— Но ведь плачут обычно от горести, от печали, — возразил Хомса.

— Да вот… луна, — неопределённо сказала Миса и высморкалась. — Ну, словом, луна, ночь и грусть…

— Ну-ну, — сказал Хомса.

Прошло несколько дней.

Муми-семья начала привыкать к своему удивительному дому. Каждый вечер, точно в закатный час, зажигались красные лампочки. Муми-папа обнаружил, что в дождливую погоду красные бархатные портьеры можно задёргивать, а под полом есть маленький чулан. Он имел куполообразную крышу и находился внизу, у самой воды, так что провизия была на холодке. Но самым чудесным открытием было то, что на потолке было полно картин, ещё более красивых, чем та, с берёзами. Их можно было поднимать и опускать как угодно. И самой любезной сердцу была картина, изображавшая веранду с выпиленным лобзиком узорочьем, она напоминала о Муми-доле. В сущности говоря, все они были бы совершенно счастливы, если бы не пугались так страшно всякий раз, когда жуткий смех прерывал их разговор. Этому некто, который фыркал на них и никогда не показывался, Муми-мама взяла за обычай ставить плошку с обедом в тёмный угол с бумажными пальмами, и обед всегда аккуратно поедался.

— Во всяком случае, это кто-то застенчивый, — сказала она.

— Это кто-то, который ждёт, — сказала дочь Мимлы.

Однажды утром Миса, дочь Мимлы и фрёкен Снорк сидели и причёсывались.

— Миса должна изменить причёску, — сказала дочь Мимлы. — Прямой пробор ей не идёт.

— Чёлка ей тоже не пойдёт, — сказала фрёкен Снорк и взбила мягкие волосы между глаз. Она слегка подровняла кисточку хвоста и извернулась посмотреть, лежит ли пушок на спине так, как положено.

— Хорошо чувствовать себя сплошь покрытой пушком? — спросила дочь Мимлы.

— Очень, — довольная, ответила фрёкен Снорк. — А ты, Миса, пушистая?

Миса не ответила.

— У Мисы должна быть взбитая причёска, — сказала дочь Мимлы и начала укладывать волосы в пучок.

— Или сплошь в маленьких локонах, — сказала фрёкен Снорк.

Миса вдруг топнула ногой.

— А ну вас с вашим дрянным пушком! — крикнула она со слезами в голосе. — Всё-то вы знаете! А ведь на фрёкен Снорк даже платья нет. Я никогда, никогда не буду ходить без платья, лучше умереть, чем ходить без платья!

Миса разразилась рыданиями и бросилась через всю гостиную в коридор. Рыдая, бежала она в потёмках всё дальше и дальше и вдруг стала как вкопанная. Ей сделалось ужасно страшно. Она вспомнила тот жуткий смех.