Айно Первик - Чаромора

Репортер протянул руку с микрофоном к Чароморе, стараясь сам держаться от нее как можно дальше.

— Эта болезнь была вызвана внутренним недугом. Как вы видели, я просто-напросто сказала несколько слов, — ответила Чаромора.

— Вы можете так лечить и другие болезни?

— Конечно, — произнесла Чаромора. — Но я все-таки предпочитаю лечить травами.

Журналисты, толпившиеся вокруг них, торопливо записывали, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Известен ли вам секрет вечной молодости?

— Разумеется, — важно ответила Чаромора.

Молодой журналист, которому в начале передачи Чаромора дала по носу, язвительно спросил:

— Почему же вы не примените его к себе?

Чаромора так взглянула на журналиста, что у него мурашки по спине забегали.

— Стоит мне вернуть мою молодость, как я тотчас лишусь накопленных за долгую жизнь знаний и опыта. Я предпочитаю быть мудрой и старой, а не молодым несмышленышем.

— А знаете ли вы секрет бессмертия? — послышалось со всех сторон.

— Знаю, — ответила Чаромора и послала в камеру очаровательную улыбку. — Увы, нам заказано преступать законы природы. Это принесло бы только горе и несчастье. Ведь трудно предугадать последствия всех поступков.

— А накликать болезнь на чью-либо голову вы можете? — спросил журналист с блестящей, как бильярдный шар, головой.

— Какую пожелаете, — ответила Чаромора и усмехнулась. — Вы только назовите имя своего недруга и хворь, которую хотели бы наслать на него.

У журналиста с лысиной было несколько «добрых» коллег и начальник, на которых он с величайшей радостью наслал бы чесотку, но, конечно же, не публично, не с телеэкрана, а как-нибудь тайком, исподтишка. Чаромора его сразу раскусила.

— Да нет, я просто так поинтересовался… — пробормотал лысый и углубился в свои заметки.

Не переставая жужжали камеры, щелкали фотоаппараты. Передача по телевидению продолжалась уже четвертый час сверх отпущенного времени. Все работники телевидения как завороженные сидели у своих аппаратов, и ни у кого не поднималась рука прекратить эту передачу и начать следующую.

— Мы слышали о самых разных магических предметах, о таких, например, как философский камень или заколдованное кольцо, волшебная палочка или лампа, с помощью которых любой может творить чудеса. Есть ли у вас нечто подобное? — спросил какой-то высокий очкарик.

— Ну да, — нехотя проговорила Чаромора. — Такие вещи, конечно же, существовали и, может быть, сохранились у кого-нибудь и поныне. Но мне они не нужны, ведь я сама чародейка.

— А растения, обладающие чудодейственной силой, вам известны? — спросил кто-то.

— Вот, например, разрыв-трава. Ее следует собирать в июльскую ночь на настоящем лугу. Разрыв-трава открывает замки и запоры. Кто ее найдет, научится понимать птичий язык и чужестранную речь.

— А какой же это настоящий луг?

Но Чаромора не захотела больше отвечать.

— Я совсем заболталась с вами. Думаю, уже хватит.

На том телепередача и кончилась.

Назавтра Чаромора и носа из дома не высунула. Весь день она читала газеты, заполненные ее фотографиями и статьями о ней. Поначалу такое внимание привело Чаромору в восторг, но постепенно она становилась все мрачнее и мрачнее.

С наступлением сумерек, часа, когда Чаромора привыкла вместе с Труммом пить чай из шиповника, она была уже мрачнее тучи. Чтобы хоть немного приободрить ее, капитан включил телевизор. Показывали фильм о грибах, и Чаромора все время недовольно морщилась: по ее мнению, фильм был снят человеком, ничего не понимающим в грибах. Настроение у Чароморы немного улучшилось. Но вот фильм кончился, и на экране появился диктор.

— По желанию многочисленных зрителей мы повторим вчерашнюю передачу о встрече с Чароморой.

Чаромора мгновенно снова сникла.

Увидав себя на экране в ореоле ядовито-зеленых локонов, она горестно схватилась за голову и принялась рвать на себе волосы.

Трумм молча разливал чай.

На экране взметнулись и разлились пенные волны. Глядя на них, Чаромора даже застонала.

А увидав, как она подняла руки и стала раскачиваться, Чаромора закрыла лицо руками и попросила Трумма выключить телевизор.

— О! Где же были мои глаза раньше! — запричитала она. — Не могу я смотреть, как эта вздорная старуха морочит людям голову! Ох, я горемычная Чаромора, как же я могла пасть так низко! И эти безобразные зеленые лохмы!

— А мне они показались очень даже живописными, — промолвил капитан Трумм.

— Разве для того всю свою жизнь я изучала тайны растений, чтобы теперь на старости лет красить волосы в зеленый цвет?! Я же не ветреная русалка, которая только о том и думает, как бы заманить кого-нибудь в омут. На высокой сосне нужно меня повесить за эти зеленые волосы, о, я тщеславная кикимора!

— Не слишком ли это жестокое наказание? — спросил Трумм.

В ответ Чаромора горько расплакалась.

— Никто не понимает мою несчастную душу! — всхлипывала она.

— Но меня ты ведь вылечила, — тихо проговорил Трумм.

— Я превратила это в смехотворный спектакль! — неутешно плакала Чаромора. — Неужто ты думаешь, что для лечения нужны были все эти фокусы вроде кружения и подскоков?! Это все от тщеславия! Мне просто лестно было показать, какая я всемогущая!

— Но это же так понятно, — старался Трумм утешить Чаромору. — Если бы уже в самом начале тот молодой журналист не попытался выставить тебя на посмешище, ты вела бы себя совсем иначе. А так тебе захотелось показать ему свою власть. К тому же это море было так прекрасно! Ты даже представить себе не можешь, как приятно мне было снова оказаться посреди бушующего моря!

Но Чаромора заливалась горючими слезами и не слушала его.

— Ну и дуреха же я! — всхлипывала она. — Это же был всего-навсего обман зрения! Меня следует бросить свирепым медведям, чтобы они растерзали меня на части. О, я горемычная, какая чудовищная судьба ожидает меня!

Слезы ручьями текли по щекам Чароморы, — А куда подевался тот бедный больной моряк, о котором я напрочь забыла, когда мою старую глупую голову вскружили наряды и жажда славы?

— О нем ты не беспокойся! — радостно встрепенулся Трумм. — Он пил горячее молоко с медом и выздоровел. Сейчас он уже далеко в море.

— Нет, нет! Меня нужно сжечь на костре, как сжигали в старину ведьм, потерявших скромность и стыд! — стонала Чаромора.

— Ну-ну-ну, — примирительно произнес Трумм. — Вот это было бы бесчеловечно.

Он налил Чароморе еще чаю и положил в чашку восемь столовых ложек сахарного песку, чтобы она успокоилась.

Чаромора пила чай и плакала. В конце концов она так изнемогла от слез и от сладкого, как сироп, чая, что глаза ее сами собой сомкнулись. Капитан Трумм отнес Чаромору в постель и накрыл се теплым пушистым одеялом. И она сразу уснула.

А наутро Чаромора исчезла.

Когда Трумм вошел в спальню, чтобы разбудить ее, он увидал пустую кровать и открытое окно. На подушке лежало письмо.

«Я возвращаюсь домой, такая жизнь погубит меня», — было написано в этом письме.

А по всей комнате — на полу, на столе, на стульях — валялись все ее нарядные халаты и ночные рубашки, платья и шляпы, пальто и туфли, духи, кремы, часы, цепочки и все остальное, что прежде так радовало Чаромору, и все это сверкало, переливалось и благоухало. Чаромора не взяла с собой ни единой вещички.

Так Чаромора вернулась на свой остров.

Пока она развлекалась в городе, наступила осень. Под соснами еще цвел пахучий лиловый вереск. Заросли шиповника были усыпаны крупными оранжевыми плодами. Листья на деревьях и на кустах пожелтели, а море вокруг острова потеряло свою синеву. Чаромора до блеска отмыла свой дом изнутри и снаружи. Закончив уборку, она нарвала душистых лечебных трав и развесила их под стрехой сушиться. Все крынки и горшки Чаромора наполнила шиповником и орехами, а в большой кадке засолила грибы — маленькие коричневые горькуши.

Справившись со всеми многочисленными делами, Чаромора вымыла и расчесала волосы, и они стали у нее мягкими и пушистыми. Потом она украсила брови искрящимися чешуйками плотвы и надела новый в красную клетку передник. С тех пор каждый вечер Чаромора сидела на прибрежном камне и глядела на море.

Чаромора ждала.

Но только когда море сковал первый, еще тонкий лед, она увидала того, кого ждала так терпеливо и долго. Каждый миг лед под коньками гостя мог проломиться, и сердце Чароморы сжалось от страха. С перепугу она невольно забормотала какие-то слова, и сразу же затрещал мороз и море сковало толстым льдом. С неба, как из мешка, посыпался густой снег. Поднялась метель. Ветер выл и свистел, гнал поземку и взвивал вихри снега. Человек на коньках скрылся в снежном буране.

— Ох, я горемычная, что же я наделала! — запричитала Чаромора.