Элинор Фарджон - Седьмая принцесса

— Господин Ноготок, вы прямо кудесник! Страшно вспомнить, какие тут были джунгли.

Он улыбнулся:

— Маловато теперь работы на два полных дня. Может, договоримся на две половинки?

Я испугалась.

— А вы-то как же… Справитесь?

— Да тут, почитай, и делать нечего.

Но я испугалась не за сад. Я боялась, что господину Ноготку не хватит денег на прожитьё. Да и вообще — как он будет жить без сада? А скоро зима, и сад умирает. Ночи уже холодные. Неужели он по-прежнему спит под кустом?

Через две недели заполыхал огромный костёр, предвестник зимы. Господин Ноготок развёл его не в свой обычный понедельник или четверг, а пришёл специально, в субботу, дождавшись такого ветра, чтоб дым от костра не помешал нашему ворчливому соседу. А может, ему подсобила Дуйвета — наворожила такой ясный, прозрачный осенний денёк? Огонь принялся лизать влажные жухлые листья, затрещали подмокшие ветки, к небу клубами поднимался белый дым, и его тут же уносило прочь — подальше от забора господина Плотника.

Хэрри ошалело носился взад-вперёд, подбрасывая в костёр всё новые охапки мусора — немало накопилось его за осенние месяцы. Мы все тоже вышли в сад — осенний костёр в Англии всегда праздник.

— Гори же, гори! — уговаривала Анжела, подсовывая тонкие веточки под тлеющие угли.

— Отойди скорей, сейчас полыхнёт, — предупредила её Эмилия и подбросила сухих листьев.

Я принесла на этот алтарь поблекший гонолульский букет и без сожаления глядела, как пламя пожирает змеиные жала, как корчатся в огне причудливые, изогнутые стебли. Останки чужаков господин Ноготок безжалостно растоптал, а они, даже в преддверии конца, злобно шипели и плевались. Дым костра курился вокруг садовника, окутывал его ароматами ушедшего лета. Только он да Хэрри знали, в каком уголке сада собрана та или иная охапка мусора, только им было ведомо, что уносит к небесам белый дым. В раю костры разводил Адам — это мужская забота. И мы, три женщины, отправились в дом готовить для мужчин чай. А потом, усевшись вокруг костра, глядели в огонь и прихлёбывали горячее питьё. Хэрри сидел рядом с господином Ноготком и жадно вдыхал дым.

— Как здорово! — воскликнула Анжела. Щёки её пылали от восторга.

— Вы ботинки опалили, — сказала Эмилия, подливая садовнику ещё чаю.

— Да ладно, — пробурчал он, дожёвывая пирог.

Я дала ему в тот день вдвое больше денег. Он взял их без лишних слов. В понедельник он не пришёл. Что поделаешь… Ни адреса, ни даже имени его мы не знали.

После Рождества мы, по обыкновению, оставили дом на Эмилию и поехали за границу, к дружескому участию и солнечному теплу. Поначалу-то мы собирались пробыть на юге до конца зимы и тут же назад. Но я, как на грех, заболела. Друзья преданно ухаживали за мной, о путешествии в Англию не могло быть и речи. Так вот и вышло, что в родимый край мы вернулись, когда весна была уже в разгаре. Хэрри с порога выпалил:

— А господин Ноготок здесь?

— Сам поищи, — сказала Эмилия.

Однако сбежать с крыльца он не успел.

— Не ходи уж, не огорчайся попусту. И без того видно, что нет твоего садовника, сад-то зарос весь.

Я очень огорчилась.

— Бог мой! Неужели снова давать объявление?! Ладно — дам и буду надеяться на лучшее.

Но случилось худшее. Те, кто приходил по объявлениям, заявляли, что они лучшие садовники во всей округе. Первый целое утро выдирал каёмку золотых желтофиолей, которые господин Ноготок высадил вокруг круглой лужайки с незабудками. Желтофиоли ещё не зацвели, и самозваный садовник с жаром уверял меня, что это сорняки. Второй уже занёс топор, покушаясь на мою любимую яблоню. Я схватила его за руку, а он принялся объяснять, что он лучший в мире селекционер и пол-яблони дадут вдвое больше яблок, чем целая, и яблоки будут вдвое крупнее. Надзирать целыми днями за такими горе-работниками мы были не в силах. Отчаявшись, я больше не стала давать объявлений. Сорняки тем временем разрослись буйным цветом. Но пусть лучше растут, в конце концов, это тоже жизнь сада. Не губить же из-за них цветы, которые, несмотря ни на что, упорно пробивались сквозь сорняковые заросли.

Золотыми фонтанами рассыпалась форсиция, море анемонов и примул грозило затопить даже цепкий мокричник, с одуванчиками достойно соперничала целая стая тюльпанов-попугайчиков… Короче, в каждом уголке сада каждый Божий день появлялось новое чудо. А потом, на переломе лета, расцвели розы, и у нас дух захватило от их благоуханной красоты. По утрам, чуть свет, Хэрри выскакивал на улицу, и за завтраком мы узнавали о гвоздиках — маленьких балеринах в красных юбочках-пачках, которые закружились вдруг меж люпинов; о дыне в парнике, которая дала сильный побег, и на конце его теперь тоже красовался цветок; о пчёлах, что неустанно гудели и бликовали, точно солнечные лучики над мягкими лавандовыми подушками. А однажды утром Хэрри восторженно закричал: «Лилии! Тигровые лилии!» Мы выбежали на крыльцо и — остолбенели. Полосатые красавицы тянулись в два ряда по бокам дорожки, окутанные облаком пушинок — порыв ветра сдул на них созревшие верхушки одуванчиков. На следующий день пришло сердитое письмо от господина Плотника.

— Забавно, — сказала Анжела.

— Что? — не понял Хэрри.

— В прошлом году письмо тоже пришло именно в этот день.

— Откуда ты знаешь?

— Я в дневник записала. — И она вынесла свою сокровенную тетрадь. — Вот, глядите: «Господин Плотник прислал маме жалобу на одуванчики и пришёл господин Ноготок».

Хэрри сорвался с места.

— Господин Ноготок!

Он умчался в сад, а я с тайной надеждой взглянула на Эмилию.

— Кто знает?.. — промолвила она.

Тут и Анжела, не выдержав, убежала вслед за Хэрри. Кто знает?

Но… Дети рыскали по саду весь день и спать улеглись усталые и расстроенные.

Господину Плотнику я отослала письмо с извинениями и сочинила новое объявление в местную газету.

— Может, он прочитает и придёт? — сказала Анжела.

— Он в тот раз не читал, — возразил Хэрри. — Он просто знал, что его ждут. А сейчас не знает.

Мальчик чуть не плакал.

По объявлению пришёл всего один человек, и доверить ему сад было явно опасно.

— Мам, неужели его надо нанять?

— Да нет, не обязательно. Только одуванчики ужасные всё заполонили, с ними-то как?

— Есть кое-что поужасней одуванчиков, — пробормотал Хэрри.

— Ты о чём?

— Пойдём покажу, — буркнул он и направился в сад, к восхитительным розовым кустам. Среди них победно высилось лилово-жёлтое пятнистое чудовище с мясистыми лепестками. Возле него валялась садовая лопата.

— Брр!.. — Анжелу передёрнуло от омерзения.

— Бог ты мой… — вздохнула Эмилия.

— Я не могу сам его выкорчевать, — хмуро сказал Хэрри. — Корни, точно слоновые хоботы, и идут в самую глубь, до центра земли. Это он, гадкий, который тогда из букета выпал. Мы же его не сожгли вместе с остальными.

— A-а! Пророс, змей!

За забором стоял господин Ноготок. В разных ботинках, в лохмотьях вместо пиджака, в землистого цвета насквозь вытертых плисовых штанах. Голубые глаза его гневно пылали, а лёгкий ветерок шевелил рыжую шевелюру, и она полыхала, точно маленький костёр. Господин Ноготок походил на карающего Ангела Господня.

Он перелез через забор и поднял лопату.

— А ты, малец, бери свой совок, — сказал он Хэрри.

Мы же ушли в дом. Анжела раскрыла дневник. Я написала господину Плотнику. А Эмилия вскипятила чай и принялась делать бутерброды.

Стихи перевела Т. Тульчинская.

Монмартр, Эйфелева башня, Триумфальная арка и Булонский лес находятся в Париже.

1 ярд равен 0,91 метра.

То есть семьдесят семь сантиметров.