Валентина Осеева - Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. (выборочно)

— В конце концов, я этого совсем не одобряю — получить себе чахотку из-за несчастного кота! — раздраженно кричала Эсфирь Яковлевна. — Она же маковой росинки в рот не берет…

— Бесполезное животное, в общем… — начал профессор.

Левка презрительно улыбнулся.

«Хорошо им разговаривать, а ей, бедной, даже и кушать не хочется, — с жалостью подумал он о Марье Павловне. — Если б у меня была овчарка, я бы ее любил, воспитывал, и вдруг бы она пропала! Ясно, обедать не стал бы… Квас какой-нибудь выпил, и все!»

— Ты чего стоишь? — толкнул его Сережа. — Пойдем скорей, пока мать занята!

— Пойдем, — обрадовался Левка, — а то скоро в лагерь!

Решено было сходить на рынок.

— Там старух видимо-невидимо! — клялся Левка. — Кто за молоком, кто за чем… Соберутся в кучку около возов — сразу всех видно. Может, и наша там.

— Я уж теперь ее помню — она мне снилась, — говорил Сережа. — Низенькая, сморщенная… Только бы увидеть такую!

День был праздничный. На рынке беспорядочно толкался народ. Сережа и Левка, поддергивая трусики, озабоченно заглядывали под каждый платок. Завидев подходящую старушку, они мчались ей наперерез, сбивая с ног домашних хозяек.

— Бесстыдники! Хулиганы! — кричали им вслед.

В самой гуще людей мальчики заметили школьного преподавателя.

Они спрятались от него за ларек, дождались, пока он скрылся, и снова забегали по рынку. Старух высоких, низеньких, толстых и худых было много.

— Но где же наша? — сердился Левка. — Хоть бы мяса пришла купить себе! Неужели она обед не варит?

Солнце начинало сильно припекать. Волосы прилипли ко лбу.

— Напьемся квасу, — предложил Левка.

Сережа вытащил из кармана двадцать копеек.

— Кружку на двоих! — заказал он.

— Хоть и на троих, — лениво буркнул торговец, вытирая платком красное лицо.

— Пей, — сказал Сережа, отметив пальцем середину кружки. — Пей до сих пор.

Левка, закрыв глаза, медленно потянул холодную жидкость.

— Пенки оставь, — забеспокоился Сережа.

Низенькая старушка в черном платке подошла к ним сбоку и с любопытством оглядела обоих.

— Не то я обозналась, ребятки, не то нет? — громко сказала она.

Сережа оторопело глянул на нее и с размаху толкнул товарища:

— Смотри!

У Левки цокнули зубы и на шею плеснул квас.

— Эх! — рявкнул он, растопырив руки. — Сережка! Она! Она!

— Бабушка, это вы? — задыхаясь, спросил Сережа.

Старушка закивала головой:

— Ну да, ну да…

Левка подпрыгнул и, размахивая кружкой, заорал во все горло:

— Старушечка! Миленькая!

Продавец, перегнувшись через прилавок, дернул его за трусики:

— Кружку верните, гражданин!

Левка, не глядя, сунул ему пустую кружку.

Сережа почесал затылок и облизнул сухие губы.

— Бабушка, бежим к вам домой! Сколько километров? Четыре, пять? — подхватывая старушку под руки, захлебывался Левка.

— Стой, стой! Батюшки мои, очумел ты, что ли? — отбивалась она.

— Пойдем, пойдем, бабунечка! — Левка на ходу чмокнул старушку в сухую щеку.

— Ишь как бабушку свою любят ребята! — расплылась в улыбке молочница. — Поглядеть любо!

— Затормошили совсем, — покачал головой какой-то старик.

— Напрямик! — орал Левка, расталкивая прохожих. — Жарь, бабушка!

— Голубчики, голубчики, весь народ повалили кругом себя!.. Лешие этакие! — сердилась старушка.

У ворот рынка она уперлась ногами в землю и тоненько закричала:

— Да чего вам от меня надобно-то?

— Котика рыжего, бабушка! Помните, мы отдали вам вечером на улице.

— Сестренка плачет по нем, исхудала, как спичка, — затянул Левка.

— Ишь ты… Назад, значит, взять хотите?

— Назад! Сейчас же назад!

— Вот-вот… Ну так бы и сказали, а то разорвали было на части.

— Да жив ли он еще, котик рыжий? — испуганно спросил Сережа.

Старушка вынула сложенный вчетверо платочек, обтерла лицо и, не спеша, засеменила по тротуару.

— Жив или нет? — простонал Левка.

— А с чего ему помирать-то? Толстый такой котище… И то правда, забирайте вы его лучше — бестолковый, страсть! Только и лазит по всей квартире, по всем углам нюхает…

— Пускай нюхает! Бежим, бабушка!

Старушка высвободила руку из Левкиных пальцев.

— Убери клещи-то! Такой и кот твой надоедный, как ты. Утром орет и ночью встанет орет. Совсем не нравится он мне. Уж я его дочке отдала.

— Как дочке? Какой еще там дочке? Раз, два, три, четыре…

— Насовсем? — ахнул Сережа.

— Зачем насовсем?! На подержание.

— Да где она живет хоть?

— Дочка-то? В Москве. Где же ей жить, там у ней детки…

— Адрес давайте! — сказал Левка, сжимая зубы.

— Какой адрес? Одна-то я не езжу туда. Город шумный… Покойник зять, бывало, и на метре прокатит…

Сережа махнул рукой:

— Пропал Мурлышка!

— Ну нет! — закипел Левка. — Я и в Москву поеду, и с покойником на метро прокачусь. Как щепка высохну, а достану этого кота!

— Да чего его доставать-то? — вдруг сказала старушка. — Привезла его вчерась дочка. Вот домик-то мой. Заходите, гостями будете!

Она круто свернула к маленькому крылечку, зазвенела ключами и погрозила пальцем в окно:

— Сиди, сиди, рыжий! Чего выставился? Стекло продавишь, настойчивый какой…

Левка прыгнул в палисадник, уцепился обеими руками за раму и прижался носом к окну:

— Мурлышка! Усатенький…

— Ухо, ухо, смотри! — взвизгивал Сережа.

Через минуту Левка торжественно шагал по улице.

Рыжий кот острыми когтями царапал ему шею. Сережа, весело подпрыгивая, говорил:

— Отделает он тебя здорово! Да ладно, терпи уж!

— Только б не упустить теперь, — пыхтел Левка.

Марья Павловна сняла с подоконника блюдце, вылила из него посиневшее молоко и, стоя посреди комнаты, прислушалась. Дверь широко распахнулась.

— Вот! — крикнул Левка, разжимая руки.

Рыжий пушистый ком сорвался с его груди и, взметнув хвостом, прыгнул на руки своей хозяйке. Блюдце с радостным звоном скользнуло на пол.

— Роднушка моя!.. Да как же это?..

Сережа шлепнул Левку по спине. Оба выкатились за дверь и с визгом упали в траву.

В буйной мальчишеской радости они тузили друг друга под бока:

— Нашелся-таки!.. Нашелся! Усатый-полосатый!

На зеленой аллее рассыпалась барабанная дробь. В белых панамках, с рюкзаками за спиной весело шагали пионеры. По боковым дорожкам, растроганные и умиленные, торопились за ними родители. Левка выбился из строя, подпрыгнул и замахал рукой Сереже.

— Смотри, кто стоит!

У зеленой калитки, заслонив от солнца глаза сухонькой ладонью, Марья Павловна искала кого-то в строю. Большой рыжий кот, вывернув наизнанку ухо, сидел на заборе.

— Марья Павловна! До свиданья!

Левка горячей щекой прижался к забору.

— Мурлышечка, до свиданья!

Сережа погладил кончик пушистого хвоста.

Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом. В старой вязаной кофте, с подоткнутой за пояс юбкой расхаживала она по комнатам, неожиданно появляясь перед глазами как большая тень.

— Всю квартиру собой заполонила!.. — ворчал Борькин отец.

А мать робко возражала ему:

— Старый человек… Куда же ей деться?

— Зажилась на свете… — вздыхал отец. — В инвалидном доме ей место — вот где!

Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.

Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь:

— Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку…

Подходила к Борьке:

— Вставай, батюшка мой, в школу пора!

— Зачем? — сонным голосом спрашивал Борька.

— В школу зачем? Темный человек глух и нем — вот зачем!

Борька прятал голову под одеяло:

— Иди ты, бабка…

— Я-то пойду, да мне не к спеху, а вот тебе к спеху.

— Мама! — кричал Борька. — Чего она тут гудит над ухом, как шмель?

— Боря, вставай! — стучал в стенку отец. — А вы, мать, отойдите от него, не надоедайте с утра.

Но бабка не уходила. Она натягивала на Борьку чулки, фуфайку. Грузным телом колыхалась перед его кроватью, мягко шлепала туфлями по комнатам, гремела тазом и все что-то приговаривала.

В сенях отец шаркал веником.

— А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!

Бабка торопилась к нему на помощь.

— Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила.