Мария Прилежаева - На Гран-Рю

И радовался: "Искра" вконец уверила - революция будет. Рабочий класс, довольно терпеть рабство, копи силы, набирайся знаний!..

Чугурин набирался знаний в революционном кружке. Распространял среди верных рабочих листовки и "Искру". Жизнь наполнилась важным смыслом. Появилась цель.

- Будто вихрем меня подхватило, и несло, и несло... Верно, Владимир Ильич, вы из политэкономии нам объяснили: возмущение нашего пролетариата растет, а с тем растут его, то есть наши, революционные силы.

Так, может быть, другими словами, попроще, на уроке Владимира Ильича рассказывал Чугурин о начале своего боевого пути.

Товарищи слушали, Чугурин ловил на себе ободряющий взгляд Владимира Ильича, и хотелось сильнее и ярче нарисовать картину стачки и первомайской демонстрации в слободе Сормово. Будто сейчас, видит Чугурин толпы рабочих, собравшихся в то утро у ворот фабрики. В цеха не шли... В грозном молчании стояли, ожидая знака. Вышел из толпы Петр Заломов, вскинул красное знамя. "Долой самодержавие! Да здравствует политическая свобода!"

Знак подан, толпа двинулась главной улицей Сормова. Петр Заломов со знаменем впереди. Гремит песня:

Вставай, подымайся, рабочий народ,

Вставай на борьбу, люд голодный...

Демонстрация растет, ширится, заливая улицу, как Волга и Ока, обнимающие с двух сторон Сормовскую слободу, заливают берега в половодье. Из домов высыпали на улицу женщины, дети. Люди шагали за песней и знаменем, опьяненные чувством своей смелости.

- Будто от больного сна пробудились, то думали, нет нам просвета, а тут почуял рабочий класс силу. Так и вы, Владимир Ильич, в "Искре" писали.

Демонстрация шествует, неслыханные революционные песни несутся над Сормовом, поднимают народ. Знамя впереди плещется на ветру, ведет людей. Мастеров и хозяев не видно. Рабочий класс шествует.

Вдруг... поперек улицы встала стена. Солдаты, плечо к плечу. Целое войско против нас начальство выставило. Винтовки наперевес, ощерились штыками. Загородили дорогу.

Чугурин замолчал.

- Говори, - нетерпеливо торопил кто-то из слушателей.

- Вашу "Искру", в которой писалось о демонстрации, Владимир Ильич, я тогда только добыл, как отсидел срок в тюрьме. Изрядно похватали жандармы, а не всех... Нас много, всех не переловишь. Остались товарищи, "Искру" читали, речи на суде Петра Заломова и других там напечатаны. Что геройски себя на суде повели, не отступили, не сдались, рассказано в "Искре". Поднимает к борьбе за свободу рабочих ваша "Искра", Владимир Ильич.

- Наша рабочая "Искра", - мягко поправил Ленин. Волнение Чугурина его заразило.

Чугурин вызывал в нем интерес и симпатию. Бесхитростный, прямой. Товарищи его уважают.

- Развитой рабочий, как жадно тянется к знаниям, - скажет Надя. И добавит: - Нервняга большой.

Владимир Ильич спорит:

- Нервняга? Нет. Впечатлительный, чувствует сильно. Ты заметила, дети к нему льнут, любит детей, а ведь совсем еще молод. Золотая черта в человеке - любовь к детям.

Надежда Константиновна нередко присутствовала на занятиях Владимира Ильича, была и сегодня.

"Володя не только политик, философ, к тому же и педагог замечательный, - думала она. - Понятно объяснил рабочим закон политэкономии, другой считал бы и довольно. Ан нет, он живые иллюстрации ищет, чтобы каждый и умом, и сердцем постигнул и свой опыт заново пережил. Тогда и теория крепко врежется в память".

Вспомнились Надежде Константиновне дни, месяцы, годы обдумывания "Искры". Бездна изобретательности, ума и души отдана Владимиром Ильичем на создание необходимейшей для партии, для рабочего класса, для будущей революции газеты. Найти товарищей, авторов, распространителей "Искры". Где выпускать газету? Дома нельзя. Против царя, против помещиков и капиталистов? Разве можно! С первым же номером схватят жандармы.

И за границей опасно. Вспомнился Лондон 1902 года. Туда пришлось перекочевать редакции "Искры" из Мюнхена. Российская разведка пронюхала в Мюнхене издается революционная газета, поднимающая рабочих на восстание против царского строя. Стало опасно, не нынче-завтра нагрянут жандармы. Пришлось искать новый адрес. Лондонские революционеры, социал-демократы, подыскали "Искре" приют. Печатание продолжалось. Из разных городов России шли в "Искру" вести о бедственном положении рабочих, нарастании буйной рабочей борьбы. Пришла весть о Сормове. Как гордился Владимир Ильич и уважал сормовичей, поднявших красное знамя, объявивших самодержавию бой! Все годы в изгнании, в чужих странах, Владимир Ильич скучал о Волге. Хранил светлую память о детстве в Симбирске. Там началась его родина.

"Говорят, тесен мир, - размышляла Надежда Константиновна. - Тесен или нет, а знали мы, что верный революционер Чугурин, но что с Петром Заломовым дружил, на Сормовской демонстрации рядом шел, перед солдатскими штыками не дрогнул, это лишь нынче узналось".

- Итак, подводим итоги, - закончил урок Владимир Ильич. - Рассказ товарища Петра подтвердил закон, открытый марксистской политэкономией: капитал богатеет, пролетариат все бедней и бесправней, революционные силы пролетариата растут. Задаю вопросы к завтрашнему дню...

В разгаре чугуринской речи к наружной стороне застекленной стены русской школы прильнула физиономия любознательного Жюстена. Приплюснув нос к стеклу, он наблюдал и слушал бы - дверь в класс, как обычно, открыта, если бы достаточно усвоил русский язык. Увы! Как ни старались Андрэ и Стрекоза, успехи его в русском были не столь велики, чтобы понять хоть что-то из рассказа Чугурина. Он видел его возбужденное, счастливое лицо, видел добрый взгляд Владимира Ильича, обращенный к Чугурину, распахнутые в любопытстве и восхищении голубые глазенки Андрэ и завидовал этим людям, которые так дружно и согласно живут, какой-то особенной жизнью живут.

После урока слушатели окружили Владимира Ильича. Как всегда, было о чем потолковать, поделиться мыслями. Или позвать: "Вечером сходим на Иветту, посидим на бережку, как дома, споем наши, русские песни, а, Владимир Ильич?"

Владимир Ильич заметил: Андрюша Арманд с доверчивой лаской прильнул к Чугурину, тот обнял его за плечо. "Как славно", - подумал Владимир Ильич.

Они вышли из класса вместе, Чугурин с Андрюшей.

Жюстен ждал во дворе.

- Иван Дми... то есть, извините, товарищ Петр, - сказал Андрюша, увидев Жюстена, - этот мальчишка, мой французский товарищ, непременно спросит, о чем вы рассказывали. Нельзя открыть про Сормовскую демонстрацию и листовки или можно?

- Нельзя. Мы здесь школьными учителями значимся, педагогикой и повышением образования заняты. Рассказ о рабочей забастовке к нашей теме вроде не очень подходит. Подозрения не вызвать бы.

- Как же быть? Жюстен не отстанет, такой любопытный, ни за что не отстанет!

- Гм, да. Сообразить надо, гм. Объясни, что ответишь перед нашим отъездом из Лонжюмо.

- А что тогда отвечать?

- Там подумаем. Сейчас заинтригуй. Нагороди таинственности.

- А тогда? Значит, врать?

- Врать не будем. Слушай, идея! Когда будем уезжать, скажи, пусть после нас почитает роман Максима Горького "Мать". В этой замечательной книге на все вопросы ответ. Она у них напечатана по-французски. Объясни своему Жюстену. А пока проведи дипломатию.

Так и решили. Жюстен и вопроса задать не успел, Андрэ прямо-таки оглушил его новостью:

- У месье Ильина велосипед, привез из Парижа, представляешь!

- Ой! Ой! Ой!

- Месье Ильин обещал, вот только выпадет свободный часок, покатает меня или даже позволит самому покататься.

- А мне? А я? - заметался Жюстен.

Хоть умри, хотелось прокатиться на велосипеде по Гран-рю, чтобы ребята увидели.

- Уж если я, так и ты, Жюстен, разумеется.

12

День за днем миновал месяц, истекает другой. Близится окончание школы. Много знаний, партийной энергии получили и каждый день и час получают слушатели Ленинской школы! Преподаватели умело учат рабочих, рабочие умно и внимательно слушают: ни единое слово лекций и бесед не улетает на ветер, хранится в сердце и памяти.

Владимир Ильич в школе ежедневно. Бодрый, подтянутый, с галстуком, несмотря на жару. Лекции о марксистской науке и политэкономии читает четыре, пять, а то и шесть часов в день. Как интересен и прост! Слушатели с глубоким уважением говорят о нем между собой.

Чугурин, испытавший жандармские преследования, ссылку, тюрьму, сохранил в себе что-то трогательно ребяческое, оттого близко знался с мальчишками Андрэ и Жюстеном, а заодно и подружкой их Стрекозой. Им открывал свое отношение к Ленину.

- Юные товарищи, глядите на него, слушайте! Он великий человек, верьте моему чутью и пролетарскому глазу!

- Переведи, - торопит Андрюшу Жюстен.

Стрекоза переводит, опережая Андрюшу:

- Великий человек! Мечтает, чтобы простые люди были счастливыми.

"Простые люди, - думает Жюстен. - Значит, и отец. Отцу трудно. И скучно. Не хочу жить скучно. Пусть трудно, не хочу скучно".