Элинор Портер - Поллианна

Преподобный Пол Форд отлично понимал, что всё это наносит непоправимый ущерб не только церкви, городу и ему самому как священнику, но и христианству вообще! И ущерб этот будет лишь неуклонно расти, если он не…

Ясно, что требуются безотлагательные меры. Но какие?

Нахмурившись, пастор медленно извлёк из кармана набросок предстоящей воскресной проповеди. С великой суровостью в лице он внушительным голосом прочёл вслух избранные им в этот раз библейские строки:

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете.»

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго м олитесь; за то примете тем большее осуждение.»

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даёте десятину с мяты, аниса и тмина, а оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять.»

Пришёл час, наконец, обличить их пороки! Здесь, в лесной чаще, низкий и звучный голос пастора буквально брал за душу. Даже птицы и белки притихли, как будто охваченные благоговейным трепетом. И преподобный отец живо представил, как прозвучат эти слова в воскресенье, когда в священной тишине храма он произнесёт их перед своими прихожанами.

Перед своими неразумными братьями и сёстрами! Сможет ли он? Осмелится ли говорить? Но и молчать – осмелится ли? Уже сами по себе эти обличительные слова вызывают ужас! Даже если от себя он совсем ничего не прибавит…

Он всё молился и молился. С глубокой верой в сердце он умолял Господа о помощи, умолял послать ему совет. Более всего на свете он желал принять перед лицом постигших его несчастий единственно верное решение. Да, но только будет ли это верным?

Священник медленно собрал свои листы и положил их обратно в карман. Затем, со вздохом, похожим на стон, он в полном изнеможении опустился на землю да так и остался сидеть под деревом, закрыв лицо руками.

Именно здесь и увидела его возвращавшаяся от Мистера Пендлтона Поллианна. Тихо вскрикнув, она тотчас подбежала к нему.

– Ах! Ах, Мистер Форд! Надеюсь, вы ничего не сломали? – взволнованно спросила она.

Священник открыл лицо и взглянул на склонившуюся над ним девчушку. Он попытался улыбнуться.

– Нет, дитя моё, ничего… Я просто… отдыхаю.

– Ах! – с облегчением вздохнула Поллианна. – Тогда всё в порядке. Видите ли, когда я однажды вот так же случайно наткнулась на Мистера Пендлтона, оказалось, что он сломал ногу! Правда, он лежал, а не сидел…

– Не беспокойтесь, Мисс, я ничего не сломал. Ничего из того, что в силах исцелить… земные лекари…

Последние слова прозвучали очень тихо, но Поллианна их всё же расслышала. Лицо её тотчас сделалось необыкновенно серьёзным, а глаза зажглись живым сочувствием.

– Я знаю, о чём вы. Что-то вас гложет. С моим папой такое тоже часто бывало. Наверное, это у всех священников. Видите ли, на них возложена такая огромная ответственность…

Преподобный Пол Форд изумлённо обернулся.

– А разве ваш папа тоже был священником, Поллианна?

– О да, сэр. Разве вы не знали? Я думала, это всем известно. Он женился на сестре тёти Полли – ну, то есть, на моей маме…

– Да, я понял. Но, видите ли, я здесь пастором всего лишь несколько лет и не могу знать всего, что происходило в городе в прежние годы.

– Нет, сэр – ну, то есть, конечно, сэр, – улыбнулась Поллианна.

Последовала долгая пауза. Всё ещё сидевший под деревом священник, казалось, напрочь забыл о присутствии малышки. Он вновь вынул из кармана свои бумаги; но он их не читал. Вместо этого он смотрел на лежащий поодаль на земле листок – а ведь листок этот даже не был красив! Он был сухой и бурый. Поллианна, посмотрев на пастора, почувствовала смутную жалость.

– Погожий денёк выдался, правда? – с надеждой в голосе начала она.

Сначала священник не ответил; однако уже через мгновение, вздрогнув, поднял на неё взгляд:

– Что? Ах! Да-да, очень погожий!

– И совсем не холодно, хотя уже и октябрь, – воодушевившись, заметила малышка. – У Мистера Пендлтона в камине горит огонь, но не для тепла, а просто чтобы смотреть. А вы любите смотреть на огонь?

В этот раз ответа не последовало. Немного подождав, Поллианна решила попробовать снова – на этот раз зайдя с другой стороны:

– Скажите, сэр, а вам нравится быть священником?

На сей раз преподобный Джон Форд мгновенно поднял на неё взгляд.

– Нравится ли мне… Какой странный вопрос! Что вас заставило его задать, дитя моё?

– Ничего… Разве что ваш невесёлый вид! Я вспомнила папу. Он тоже иногда… бывал таким.

– Правда? – тон его был весьма учтив, однако думал он о своём. Глаза его вновь обратились к увядшему листу.

– Да, и я, бывало, спрашивала его так же, как вас, нравится ли ему быть священником.

Сидящий под деревом человек грустно улыбнулся.

– И что же он вам отвечал?

– Ах, он, разумеется, всегда говорил, что да, но часто добавлял, что не стал бы оставаться им ни минуты, если бы не стихи радости.

– Если бы не – что? – преподобный Пол Форд оторвал взгляд от листка и с интересом взглянул на оживлённое личико Поллианны.

– Ах, ну это папа их так называл, – засмеялась она. – Конечно же, в Библии они так не называются. Но это все те, в которых говорится: «радуйтесь и веселитесь», «радуйтесь, праведные», «да радуются и веселятся», «да веселится» и всё такое. Ну, вы знаете, их очень много. Однажды, когда моему папе было совсем невмоготу, он решил их сосчитать. И их оказалось целых восемьсот штук!

– Восемьсот штук!

– Да! Восемьсот стихов, которые велят нам радоваться и веселиться! Именно поэтому папа и называл их «стихами радости».

– Вот, значит, как!

На лице священника появилось несколько странное выражение. Взгляд его упал на первую строку библейского текста, с которого он собирался начать свою проповедь: «Но горе вам…»

– Выходит, ваш отец очень любил эти «стихи радости»? – пробормотал он.

– О да! – с воодушевлением кивнула Поллианна. – Он говорил мне, что в тот самый день, когда он решил их сосчитать, ему тотчас стало легче! А ещё он говорил, что коль скоро Бог взял на себя труд целых восемьсот раз повторить нам, чтобы мы радовались и веселились, то наверняка Ему угодно, чтобы мы хотя бы иногда это делали! И папе стало совестно, что прежде он так мало радовался! Но начиная с того дня, когда он их сосчитал, они всегда служили ему утешением. Ну, например, когда дамы в благотворительном комитете принимались грызться, как собаки… Ну, то есть, когда между ними возникали определённые разногласия, – поспешила уточнить Поллианна. – А ещё папа рассказывал, что именно благодаря этим стихам он придумал нашу игру. Конечно, для меня игра началась с костылей, но для него – со стихов радости!

– И что же это, позвольте узнать, за игра? – поинтересовался священник.

– Это игра, в которой требуется во всём находить радость! Как я уже сказала, для меня она началась с костылей.

И снова Поллианна рассказала свою историю. На этот раз ей повезло встретить по-настоящему внимательного и благосклонного слушателя.

Вскоре они с пастором вместе, держась за руки, спускались с холма. Лицо Поллианны сияло. Она любила поговорить, а священник всё расспрашивал и расспрашивал её обо всём на свете: и об игре, и о папе, и о её прежней жизни и прежнем доме на Западе.

У подножия холма они попрощались, ибо Поллианне предстояло идти одной дорогой, а священнику – другой.

Настал вечер, и преподобный Пол Форд удалился в свой кабинет. Он сел за письменный стол и глубоко задумался. Прямо перед ним лежало несколько разрозненных листков – заметки к предстоящей проповеди, а чуть поодаль виднелись другие, ещё совершенно чистые листы – сама будущая проповедь. В руке он держал карандаш, однако мысли его были совсем о другом. Воображение перенесло его в далёкий западный городишко, где бедный, немощный, снедаемый множеством житейских тягот и почти совсем одинокий в этом мире священник корпел над Библией, чтобы узнать, сколько же раз Отец его Небесный повелел ему «радоваться и веселиться».

Некоторое время спустя преподобный Пол Форд очнулся от своих мыслей и обратил взгляд на лежащие перед ним листы.

«Глава 23, стихи 13–14 и 23 от Матфея» – написал он, но затем вдруг нетерпеливым жестом отбросил карандаш и принялся листать случайно оказавшийся на столе журнал. Его усталый взгляд равнодушно скользил со строки на строку, пока на глаза ему вдруг не попался рассказ, буквально поразивший его воображение: «Однажды мать пожаловалась отцу, что их сын Том утром отказался принести дров. Выслушав её, отец сказал мальчишке: «Я уверен, сын мой, что сейчас ты с радостью отправишься во двор и позаботишься о поленьях для нашей печки!» И Том, не мешкая ни секунды, встал и пошёл. Почему? Всего лишь потому, что отец простым и доступным образом дал ему понять, что он ожидает от него правильных поступков. Предположим, он бы сказал: «Том, я слышал, что ты сегодня отказался принести дров, и мне за тебя стыдно! Иди же немедленно и выполняй то, что от тебя требуется!» Можно быть уверенным, что в таком случае печь в том доме была бы не топлена и поныне!»