Юрий Вяземский - Икебана на мосту

День был чудесный, а горы - ослепительно голубые. Откуда я мог знать, что через полчаса ты умчишься вниз навстречу темнеющей где-то далеко под тобой полоске баксанских лесов, а я, забыв про красоту голубых гор, буду медленно сползать в слепящую преисподнюю, цепляясь пальцами за обледенелый склон.

Ты помнишь Чегет? Ты помнишь обледенелый Чегет? Если да, то тогда ты легко представишь себе, что мог чувствовать на нем человек, всего лишь третий день стоящий на лыжах...Нет, конечно, я могспуститься вниз на канатке, как это делали многие отдыхающие, поднявшиеся наверх полюбоваться горным пейзажем... Нет, я был и до некоторой степени остаюсь заурядным трусом. Но, поверь, мне было бы значительно страшнее спускаться вниз на подъемнике вместе с "пижамниками", как ты презрительно именовала всех негорнолыжников... нет, я даже представить себе это боялся!

Я не помню, как спустился. У меня сохранилось воспоминание лишь о чем-то очень долгом, унизительном и уродливом: я всегда боялся высоты. Правда, под конец я все же нашел в себе мужество пустить лыжи вниз по склону и даже изобразил несколько конвульсивных поворотов. Я благодарил бога за то, что ты не видела меня в этот моментб и в то же время был страшно горд тем, что у меня хотя бы это получилось.

Внизу я нашел тебя у подъемника. Ты тревожно всматривалась в спускавшиеся кресла. У тебя было бледное, виноватое лицо.

-Юрка?! - удивилась и обрадовалась ты, когда я тебя окликнул. - Ну тебя к черту, дурак! Ты же даже поворачивать не умеешь!.. Сегодня такой жесткий склон и бугры. Я сама с трудом спустилась... Ну ты даешь! Молодец парень!

За это "молодец парень" я бы тогда полжизни отдал...

Восемь часов. Это уже много. Целый час прошел. Хотя, я помню, ты опаздывала и на два, и на три часа. А я все равно ждал...

В тот день, когда я "спустился" с Чегета, я прождал тебя всю ночь. Ты ушла в семь часов вечера и обещала вернуться через час. Мне ты объяснила, что договорилась о встрече с каким-то парнем, который якобы обещал достать для тебя австрийские лыжные ботинки - "Альпины". Я хотел пойти с тобой, но ты не разрешила:

-Господь с тобой, Юронька! Кто же так договаривается! Двое в лодке, не считая козы? Несерьезно! - улыбнулась ты, поцеловала меня и ушла.

Я прождал тебя в холле турбазы до шести часов утра. Ты спустилась по лестнице с одного из верхних этажей и, не говоря ни слова, села рядом со мной в кресло.

-И ты давно здесь? - спросила ты после долгой пауз.

Я молчал.

-Сумасшедший! - Ты тихонько засмеялась, потом сказала радостно и нежно: -Юрка, требуется срочная медицинская помощь: я влюбилась!

Ты достала из кармана куртки маленькую подставку для икебаны, вынула из вазы, стоявшей на столике, несколько цветов, оторвала у низ стебли под самые венчики...

-Прости, конечно, - продолжала ты, - но с кем-то мне надо поделиться. Ведь не чужой же ты мне, правда?.. Ты, кстати, его видел. Помнишь, такой высокий рыжеватый мальчик в желтой поролоновой курточке, с таким смешным курносым носиком...

-А его куртка тоже приятно пахнет?

-Что ты? Какая куртка?.. Ой, прости ради бога, я сейчас ничего не соображаю. Как пьяная. Надо же так втюриться!

Я молчал, а ты делала икебану.

-А как же...я? - глупее вопроса я не мог придумать.

-Ты-ы? А ты здесь при чем?.. Да, брось, Юрка. Ты же знаешь, у меня это ненадолго. Ты хороший мальчик, ты подождешь свою сумасшедшую Ленку. Осваивай пока повороты на параллелях, а как только у меня это пройдет, я тебе дам знать. Договорились?

-Он тебе "Альпины"-то хоть достал?

-Ну, парень, ты уже хамишь... Пойдем-ка лучше спать.

Ты ушла к себе в номер, а я подождал, пока откроется камера хранения, взял оттуда лыжи и рюкзак, наскоро упаковался и с первым же рейсовым автобусом уехал в Минеральные Воды, к самолету. Билетов на Москву не было, поэтому я полетел до Курска, а там сел на ночной поезд. Утром следующего дня я был в Москве.

Мое терпение лопнуло. Ты уж прости меня.

Я отыскал в столе старую записную книжку, обзвонил всех своих знакомых девочек и всем им назначил свидание, естественно, в разное время и в разных местах. Как ни странно, половина из них пришла.

Студенческие каникулы были в самом разгаре, и мы очень разнообразно их использовали. Ходили на концерты, в театр, ездили за город "по памятникам" (одна из моих новых спутниц была большой любительницей памятников архитектуры), сидели в студенческо-молодежном кафе "Синяя птица", где в то время регулярно устраивались выступления начинающих "бардов и менестрелей2, ездили верхом на ипподроме, ходили на каток в Лужники, в бассейн "Москва" и, конечно, целовались везде, где было можно: в укромных уголках малоосвещенных вечеринок, на расчищенных и нерасчищенных от снега скамейках парков и скверов, в такси и обязательно в подъездах - на прощание. Одним словом, весело и беззаботно проводили время...

Мне никогда не было так тоскливо и пусто, как в те зимние каникуы, Ленка. У меня было такое ощущение, что все мои близкие умерли и я остался круглым сиротой...

Ты пришла, когда я уже давно не ждал тебя.

Я плохо помню, как все было. Лишь отдельные моменты сохранились в памяти. Помню, например, что родители уехали в Ленинград: что мы долго молча стояли друг против друга у входной двери и не могли решиться: ты переступить порог, а я - предложить тебе войти. Помню, как ты включила телевизор, убрав звук, и мы с тобой смотрели, как на экране беззвучно и жутко, с застывшими лицами и неподвижными взглядами пел военный хор, разевая немые рты. Помню, как ты говорила, не отрывая глаз от экрана:

-Я никогда не думала, что мне будет так плохо. Кошмар какой-то... Я очень боюсь, что... что стану зависеть от тебя... Я поняла это впервые тогда, на даче. Это было так неожиданно и сильно... А потом мне стало страшно. Я испугалась своей неуправляемости. Раньше у меня такого никогда не было... Понимаешь, я даже обрадовалась тому, что у нас ничего не вышло. Мне так легче было тебя бросить... А потом я снова стала неуправляемой и позвонила тебе... Потом я внушала себе, что у нас и так все кончится, само собой, без хирургического вмешательства... Но в Терсколе я поняла, что обманываю себя, что с каждым днем я все сильнее к тебе привязываюсь. Что я себя теряю... А тут как раз подвернулась одна веселая компания, с песнями, с гитарами, только что цыган не было... Я тогда была уверена, что смогу с собой справиться. Знаешь, мне даже весело было... Но я опоздала. Я уже не могу... Юрка, мне страшно! Я люблю тебя...

Я помню, как мы сидели с тобой на кухне, пили чай и боялись прикоснуться друг к другу.

В ту ночь ты стала моей. Вернее, это ты сказала, что стала моей. Я и до этого считал, что ты моя.

-Чудак, - шептала ты. - Я никогда не была твоей. Я была своей, моей собственной, понимаешь? Я никогда не была чьей-то!...А теперь я твоя. Только твоя!

Я не помню, когда наступило утро...

А вот и ты. Ты идешь вниз по улице и улыбаешься мне издали, извиняясь за опоздание. Что ты! Я вовсе на тебя не сержусь! Я так рад, что ты, наконец, пришла. Я так долго ждал тебя. Столько лет. Я так соскучился.

Ты опустила голову. Ты тоже рада меня видеть и не хочешь, чтобы я это заметил. Бесполезно, Ленка! Я слишком хорошо тебя знаю.

Вот ты подошла ко мне, остановилась, подняла голову...

Да, у меня всегда было богатое воображение. Ямногое могу себе живо представить, тем более твой приход. Может быть... Может быть, я и тебя лишь представлял себе?

Мои часы показывали девять часов...

Ты так и не пришла, хотя я прождал тебя до половины десятого. Дольше ждать было бесполезно.

Я посмотрел в последний раз на твою улицу, на наш мост и пошел вдоль Яузы по направлению к метро. Пора было возвращаться домой.

Дома меня ждала жена - добрая, симпатичная женщина, которую тоже звали Леной и которая даже чем-то была похожа на тебя. Чисто внешнее сходство, разумеется.

Я любил свою жену. За ее честное и доверчивое сердце, за покладистый, хоть и ворчливый слегка, характер, за ласковые заботливые руки. За то, что она во многом понимала меня и всегда старалась помочь, ненавязчиво, незаметно и лишь тогда, когда я нуждался в ее помощи. Я любил ее за то, что она родила мне дочь Ксюшку, без которой моя жизнь казалась мне теперь невозможной и бессмысленной. Я любил ее, наконец, за то, что лучше жены я бы не нашел себе.

И все-таки мне было грустно, что ты не пришла. Может быть, потому, что я никогда не мог сказать, за что я любил тебя, Ленка...

Когда я вернулся домой, женщины мои уже спали. Я вспомнил, что на следующий день жене надо рано вставать на работу. Я тихонько прикрыл за собой дверь и на цыпочках прошел в кабинет. Там снял с себя плащ, чтобы не шуршать им в коридоре, разулся и осторожно проник в спальню.

Ты спала, обняв подушку. Рядом с тобой в той же позе спала Ксюшка.

Ты, конечно же, забыла про наше с тобой свидание. Да и разве все упомнишь в этой суматошной жизни, в которой так много дел: надо одновременно работать, вести хозяйство, растить ребенка, заботиться о муже, просто, наконец, быть женщиной. Да и давно это было. Все-таки десять лет прошло.