Алексей Пантелеев - Ночка

Меня будто крапивой стегнули...

"Что же я наделала? Дура! Ведь их потом не найдешь. Ведь они если в лес уйдут, их полгода потом ловить придется!"

А уж из города, вижу, и стрелять перестали. Думают, наверно: ушли бандиты...

"Как же, - думаю, - их задержать? Что бы такое придумать?"

И придумала все-таки.

- А ну, - говорю, - Ноченька, до свидания, беги-ка ты домой одна.

Подхлестнула ее хворостинкой, а сама повернулась и - бегом, догонять бандитов.

БАНДИТЫ ХОТЯТ МЕНЯ ЗАРУБИТЬ

Они еще далеко не успели уйти.

Чего у них там случилось - не знаю, только вижу: стоят, окружили атамана своего, кричат, руками размахивают.

Я еще до них добежать не успела, а уж атаман как будто ждал меня:

- Вот, - говорит, - она! Здесь она!

Потом говорит:

- Ну! Где ж плотина-то?

А я задрожала вся, руки перед ним ладошками сложила и говорю:

- Ой, дяденьки, миленькие!.. Вы только не сердитесь, не ругайтесь...

- Ну, что еще, - говорит, - такое?

- А я, - говорю, - ошиблась маленько. Плотина-то ведь в той стороне.

- Как, - говорит, - в той стороне?

- Да так, - говорю. - Вы уж давеча больно громко орали на меня. Я с перепугу-то все и перепутала.

Он свою серебряную саблю выхватил и говорит:

- Ты что?!

Потом говорит:

- На обман взяла? Издеваешься над нами?

Тут из толпы этот, в шляпе который, выскочил и говорит:

- Рубай ее, атаман! А ну, рубай ее, красную гадину!

Тут и другие, слышу, тоже кричат:

- Обманщица!

- Обдурила нас!

- Застрелить ее надо!

- Стреляй в нее, атаман!

Я думаю: "Ну, что ж! Сейчас застрелят".

Зажмурилась даже. Потом говорю:

- Я ж не нарочно.

И заплакала.

Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит:

- Так, значит, ты говоришь, плотина - там, в той стороне?

- Там, - говорю. - Вот честное слово - там.

Он говорит:

- А ну, становись на колени.

Я не подумала - стала.

- Перекрестись, - говорит.

Я и перекрестилась.

Тогда он саблю обратно вложил, по рукоятке ладошкой похлопал и говорит:

- Если обманешь, сам на месте тебя вот этой саблей зарублю.

Потом на коня вскочил и кричит:

- Эй, вы, черти окаянные, поворачивай!.. Конные вперед, переменным аллюром - за мной!..

Гикнул, свистнул и вдруг коня придержал, нагнулся, схватил меня под мышки и - к себе в седло.

- А ну, - говорит, - показывай нам дорогу.

Потом еще раз свистнул, лошадь рванула, и я чуть из седла не вылетела.

НАЗАД В ГОРОД

Я даже кричать не могла. Я будто вся деревянная стала. Лошади в холку вцепилась, зажмурилась и глаз не разжимаю.

А меня так и кидает, так и подкидывает.

Соколовский орет:

- Гей! За мной! Вперед! Не отставай!..

Сзади свистят, улюлюкают, плетки щелкают, копыта стучат.

Я глаза приоткрыла - вижу: мы уже лесом несемся.

Над головой только темные ветки мелькают.

Я думаю:

"Куда же мы едем? В город? Ведь там же красные. Ведь папина дивизия пришла. А может быть, - думаю, - и не пришла никакая? Может быть, я дурака сваляла? Может быть, я в безоружный город бандитов веду?"

Подумала об этом, и даже холодно стало, будто мне снегу за шиворот насыпали.

ВСТРЕЧА

Но до города мы так и не доехали. Не успели. Только, я помню, мы с бандитами из лесу выскочили, - у меня над головой что-то как засвистит.

И не успела я голову наклонить, а уж слышу - Соколовский кричит:

- Стой!..

Лошадь под ним на дыбы взвилась. Удилами зазвенела. Задние на него налетели. Все смешались.

А уж где-то впереди слышу:

- Ура-а! Ура-а! Ура-а-а!

Я лошадь за шею обхватила, высунулась и вижу: бегут нам навстречу люди. И хоть они и далеко еще, а уж вижу, что это не просто люди, а военные: в шинелях, с винтовками со штыками... И столько их там бежит, что и сосчитать нельзя.

А впереди на коне командир скачет и наганом над головой размахивает...

Я его еще и разглядеть не успела, а уж у меня дух захватило и сердце в груди заколотилось.

Я, как угорь какой-нибудь, из седла выскользнула, на землю спрыгнула и - бегом навстречу.

- Папа! - кричу. - Папочка! Папка!

А за спиной слышу:

- Стой! Гадина!

Оглянулась - несется ко мне атаман Соколовский.

Весь изогнулся, чуть из седла не валится. Лицо у него злое. Глаза горят. Оскалился.

- Стой! - кричит.

И вижу, саблю надо мной поднимает.

Я съежилась. Присела. Потом у меня что-то в ушах затрещало. Что-то грохнуло. Ноги у меня подкосились. И я память потеряла.

ЗОЛОТАЯ САБЛЯ

Очнулась - кто-то мне голову гладит.

А голове больно. В голове шумит.

Где-то как будто стреляют. Где-то "ура" кричат.

А я даже и вспомнить не могу, что со мной, где я... Носом поглубже дохнула: папоротником пахнет. Глаза приоткрыла - что такое? Кто это надо мной?

Я даже головой замотала.

- Уйди! - говорю.

Страшно мне стало.

А потом посмотрела получше и узнала: Ноченька это, корова наша... Нагнулась ко мне, сопит и тепленьким своим языком плечо мне вылизывает.

Я у нее, помню, спрашиваю:

- Ноченька! Милая! Где это мы с тобой? А?

А потом голову повыше подняла и вижу: поляна или опушка лесная. Луна светит. Елочка растет. Около елочки конь какой-то гуляет, уздечкой звенит. А рядом со мной вижу: лежит человек. Лежит на спине, руки раскинул. На правой руке кровь. А в руке сабля с золотой рукояткой.

Я тут и вспомнила все. И Соколовского - атамана - узнала.

Думаю:

"Вот оно что. Значит, не убил ты меня? Значит, самого убили!.."

А в голове больно-пребольно. Прямо трещит голова.

Встать хотела - не могу. Все крутится, качается, будто я целый час на одной ножке вертелась.

Легла я и голову уронила.

Вдруг, будто сквозь сон, слышу, кричат:

- Вот она!

Я опять голову через силу подняла, вижу: люди бегут на полянку. Впереди Вася, братишка, бежит. За ним дядя Федор, охотник. А за ними с конем в поводу - папа!

Я только "папа, миленький" и успела сказать. А уж он меня на руки подхватил, обнимает, целует и в лоб, и в нос, и в глаза, и куда попало...

- Живая? - говорит.

- Живая, - говорю.

- Ну и молодец. Нам больше ничего и не надо.

А что дальше было, я уж не помню. Потому что я опять память потеряла. И как меня в город везли - не знаю. Говорят, меня папа сам на своем коне довез. А Вася и дядя Федор будто бы сзади бежали...

ВЫРОСЛА

Ну, а дальше и рассказывать нечего.

Бандитов, конечно, всех переловили. В тюрьму посадили.

Мост новый построили.

А я только три денька всего и повалялась в постели.

У меня ведь ничего страшного не было. Ведь Соколовский меня зарубить не успел. Папа, когда увидел, что он на меня с саблей летит, выстрелил и пробил ему руку. Сабля только тупым концом и ударила меня по затылку. Зато у меня до сих пор лысинка на этом месте осталась на память.

А я лежала - не жаловалась. Чего мне жаловаться? Со мной ведь папа рядом сидел!

Правда, нам с папой даже и поговорить как следует не дали. Уж столько народу, столько людей меня навещать в эти дни приходило, что даже неловко было.

Все они на меня глядели, удивлялись: вот, дескать, храбрая какая девочка - бандитов не испугалась!

А я хоть и молчала, а сама думаю:

"А вы почем знаете, что не испугалась? Еще как испугалась-то".

Папа у нас неделю только и погостил. А потом опять воевать уехал.

А через день или через два меня в комсомол приняли.

Как-то вечером возвращаюсь с Ночкой из стада - вижу, ребята идут. Комсомольцы. И с ними наш Вася.

Увидели меня - честь отдают.

- Здорово, - говорят, - товарищ военный инвалид. Мы к вам.

Я говорю:

- Ну что ж, милости просим.

Привела, усадила, спрашиваю:

- В чем дело?

- Дело, - говорят, - такое. В комсомол хочешь?

А я хоть и обрадовалась до полусмерти, а сама и виду не подаю. Отвернулась даже. Говорю:

- Я же - маленькая...

Тут Вася мой подскочил, кулаком по столу ударил и говорит:

- Ну, ну! Не фасонь! Ты! Матрена Ивановна! Маленькая, да удаленькая...

Ребята смеются...

- Правильно, - говорят. - Об чем разговор? Пиши заявление.

Тогда я подумала и говорю:

- Ну, хорошо, ладно. Вот с коровой управлюсь и сяду писать...

А сама думаю:

"Чего мне писать? У меня уж все написано и переписано".

У меня ведь заявление-то месяца три уж под подушкой лежало. Уж и пожелтело небось... Всё дожидалось, пока я вырасту.

1940

ПРИМЕЧАНИЯ

РАССКАЗЫ О ДЕТЯХ

Эти рассказы давно уже стали классикой, на них воспиталось не одно поколение читателей. Они издавались в сериях "Библиотека пионера", "Золотая библиотека", в сборниках, представляющих советскую детскую литературу за рубежом. Дети, их судьбы, характеры всегда волновали писателя. В каждом из ребят, независимо от возраста, Л.Пантелеев видит личность, с уважением и пониманием относится к трудностям, с которыми они сталкиваются на нелегком пути взросления. Какими же представляет своих героев Л.Пантелеев? Он считает, что самые лучшие человеческие качества - честность, храбрость, достоинство - проявляются не только в исключительных обстоятельствах, но и в самой обычной, будничной обстановке. Вот почему написанный в мирные дни рассказ "Честное слово" о верности маленького мальчика данному слову так актуально прозвучал в первые дни войны. Его не только опубликовали, но и читали по радио.