Юрий Яковлев - Баваклава

- Почему не бывает тридцать четвертое ноября?

- В ноябре тридцать дней, - ответила бабушка, - в декабре будет тридцать один.

- А когда будет тридцать четыре?

- Никогда.

Так он впервые услышал слово "никогда". Он не понял его и про себя подумал: "Когда-нибудь будет... тридцать четвертое ".

Теперь в бабушкиной комнате он снова задумался над трудным значением слова "никогда". Слово наваливалось на мальчика всей своей тяжестью и сливалось с другим таким же трудным словом "бесконечность".

"Все имеет начало и конец, - рассуждал юный Шаров, - а как же небо? Должен быть у неба конец? Наверное, высокий, темный купол, усеянный звездами, и есть конец неба? А что же за этим куполом?

Еще один купол, побольше?.."

Так он создал модель Вселенной. Она напоминала деревянных матрешек: маленькая вставлялась в большую. Сколько же во Вселенной таких "матрешек"? Сто? Тысяча? Миллион? Но ведь должна же быть где-то последняя "матрешка"? А что за последней? Лоб покрылся испариной. Голова гудела. Юный Шаров никак не мог постичь своим умом бесконечность.

Потом он узнал о "черных дырах" Вселенной. Эти "дыры", как водовороты, засасывают пролетающие метеориты и лучи соседних звезд. А один ученый сделал предположение, что "черные дыры" - коридоры, ведущие в антимиры. "Мир наоборот". Там время движется назад. И если у нас люди стареют, то в "мирах наоборот" старые становятся молодыми, потом превращаются в детей, потом... Если бы бабушка побывала в таком мире и вернулась бы помолодевшей!..

Так рассуждал юный Шаров, борясь со страшным "никогда". Он закрывал глаза. Тер ладонью лоб. Пыхтел, будто поднимал тяжесть.

Потом его взгляд упал на пузырек с глазными каплями, и он неожиданно заплакал.

Всю жизнь он обвинял других: родителей, учителей, товарищей...

Но больше всех доставалось Баваклаве. Прикрикивал на нее, грубил.

Надувался, ходил недовольным. Сегодня он впервые взглянул на себя со стороны, другими глазами. Какой он, оказывается, черствый, грубый, невнимательный. Опаздывал, а то и вовсе не заходил в аптеку.

Вот и сегодня принес свежие капли с опозданием.

Зазвонил телефон. Юный Шаров вздрогнул. Морщась, как от боли, нехотя побрел к телефону. Трубка показалась ему непривычно тяжелой.

- Я слушаю.

- Клавдию Ивановну можно?

Этот голос, бодрый и веселый, донесся из другого мира, где никто не умер, где все в порядке. У мальчика не хватило сил сказать то, что есть. Он мучительно думал, как избежать налитого болью слова "умерла".

- Что ты молчишь? - послышалось в трубке.

- Ее нет, - выдавил из себя юный Шаров.

- А когда будет?

- Никогда...

- Ты невежа, - послышалось в трубке, и сразу - би-би-би...

Веселый, благополучный мир отключился, умчался вдаль, весело бибикая.

"Она умрет, когда ее забудут, но пока хоть одно сердце помнит ее, она жива", - неожиданно подумал мальчик. Эти слова сами всплыли в памяти. Память бросила их ему, как спасательный круг. Она жива!

Ее жизнь зависит от него, от его сердца.

Он должен жить не только для того, чтобы ходить в школу, гонять на коньках, смотреть по "телеку" хоккей. Он должен жить, чтобы не пропустить самого главного - заводить часы в бабушкиной комнате и хранить лоскуток полкового знамени. Он должен жить, чтобы нести людям то, чему его незаметно научила Баваклава.

Жить для людей.