Евгений Пермяк - Семьсот семьдесят семь мастеров (сборник)

Прибежал к кузнецу, все как есть рассказал, а тот на это и говорит:

- Не может быть гвоздь без дела вбит. Всякий гвоздь свою службу нести должен.

- А какую, дяденька Захар?

- Сходи к людям и погляди, как им гвозди служат.

Пошел Тиша по селу. Видит - одними гвоздями тес пришивают, другими, самыми тоненькими, дрань на крышах прихватывают, на третьи, на самые большие, сбрую, хомуты вешают.

- Не иначе, мамонька, на наш гвоздь хомут надо повесить. Не то ржа все мое счастье съест.

Сказал так Тиша и отправился к шорнику.

- Шорник, как хомут заработать?

- Это плевое дело. Поработай у меня до сенокоса, а от сенокоса до снега. Вот тебе хомут и сбруя будет.

- Ладно, - говорит Тихон и остался у шорника.

А шорник тоже из Кузнецовой породы был. Утруждать Тишу не утруждал, но и без дела сидеть не давал. То колодки для хомутов велит пристрогать, то дровец наколоть, то десятину пропахать. Не все сразу получалось. Трудновато бывало, а от хомута отступиться боязно. Не может быть гвоздь без дела вбит. Пришло время - пришел расчет. Получил Тихон самый лучший хомут и полную сбрую. Принес это все и повесил на гвоздь.

- Золотей, мой гвоздь! Все для тебя сделал.

А гвоздь, как живой, нахмурился из-под шляпки, молчит и не золотеет.

Тиша опять к кузнецу, а кузнец опять свое:

- Не может хороший хомут со сбруей зря на гвозде висеть. Для чего-то висит хомут.

- А для чего?

- У людей попытай.

Не стал больше Тиша у людей пытать, задумался. Крепко задумался о коне. Думал, думал да и надумал.

Рубить он теперь мог, шорничать тоже умел, ну, а уж про кузнечное дело и говорить нечего. "Золотого гвоздя, - решил про себя Тихон, - не скую, а подручным стоять не оробею".

Простился с матерью и пошел коня зарабатывать.

Году не прошло - прискакал Тихон на своем коне в родное село.

Народ не налюбуется:

- Ах, какой конь! И откуда ему такое счастье?

А Тиша мало на кого глядит, к столбу подворачивает.

- Ну, гвоздь, теперь у тебя - хомут, у хомута - конь. Золотей!

А гвоздь как был, так и есть. Тут Тихон хоть и тихим был, а накинулся на гвоздь:

- Ты что, ржавая твоя шляпка, надо мной издеваешься!

А на ту пору у столба кузнец случился:

- Ну что тебе, Тихон, бессловесный гвоздь сказать может? Не золотеет значит, еще чего-то просит.

- А чего?

- Мыслимое ли дело, чтобы столб, гвоздь, хомут да конь под дождем мокли!

Стал Тиша столб крышей покрывать. Покрыл, а гвоздь не золотеет. "Видно, мало ему одной крыши", - решил про себя Тиша и принялся стены рубить. Теперь-то уж он все мог.

Долго ли, коротко ли рубил Тиша стены, а гвоздь как был, так и есть.

- Да позолотеешь ли ты когда-нибудь? - крикнул в сердцах Тихон.

- Позолотею. Обязательно позолотею.

У Тихона глаза на лоб полезли. До сей поры гвоздь молчал, а тут на заговорил! Видно, в самом деле не простой он сковал гвоздь. А то, что кузнец в это время на крыше лежал, Тихону невдомек. Молод еще был, не научился еще сказки, как орехи, раскусывать да ядра из них выбирать. Со скорлупой глотал.

- Чего же тебе еще, гвоздь, надобно?

На это вместо гвоздя конь Тише ответ проржал:

- И-и-хи-хи... Как мне жить без сохи!.. И-и-и...

- Да ты, Буланко, не ржи так жалобно. Если уж я тебя заработал, так соха будет. Сам лемех скую и оглобельки вытешу.

Сковал, вытесал, поперечины наладил, а на гвоздь не идет смотреть. Не до того как-то стало.

Другое в голову вошло.

Коли гвоздь хомут попросил, хомут - коня, конь - соху, надо думать, соха пашню запросит.

Запряг Тихон коня в соху. Конь ржет, соха пласт режет, пахарь песенки попевает. Народ в поле высыпал, на Тишу глядит. Матери девок-невест вперед себя выпихивают. Авось какая приглянется. И Кузнецова дочка тут же, на пашне. Так и ходит за ним, как галка по борозде. Нечесаная, немытая.

- Тишенька, возьми меня замуж! Помогать тебе стану.

Тихон даже шарахнулся от этих слов. Соха в сторону вильнула. Конь не по-хорошему озираться начал, Кузнецова страшилища пугается...

- В своем ли ты уме, пугало? - говорит ей Тихон. - Кому ты такая нужна! Разве на огород - ворон пугать. Так у меня еще и огорода нет.

А она:

- Я тебе посажу огород, а сама потом пугалом стану, только бы видеть тебя, Тишенька...

Несуразными показались ему такие слова, а к сердцу припали: "Ишь ты, как любит! Пугалом соглашается быть, лишь бы видеть меня".

Ничего не ответил он Кузнецовой дочери - к кузнецу пошел.

А кузнец его давно поджидал:

- Тихон, чего я тебе сказать хочу: твой счастливый гвоздь завистники вытащить хотят да в свою стену вбить.

- Это как же, дяденька Захар? Что делать теперь? Не иначе, что караулить надо.

- Так, милый сын, так, - поддакивает кузнец. - Только караулить как? Дождь осенью. Снег зимой. Избу ставить надо.

А Тихон ему:

- Я только подумал, а ты уже сказал. Пойду избу рубить. Топор у меня есть, силы хоть отбавляй. Никакого дела не боюсь.

Опять высыпал народ. Опять невесты гуртом. А он рубит - только земля вздрагивает да солнышко смеется. И светлому месяцу было на что поглядеть-порадоваться, Тихон и ночи прихватывал.

Пришла осень. Сжала вдова хлеб. Тихон обмолотил его, а конь на базар свез. Утварь всякую в новый дом приволокли. А гвоздь не золотеет. И на душе невесело.

- А отчего-почему, милый сын, на душе невесело?

- Один я, мамонька, вперед других выскочил. Дружков опередил, товарищей оставил. Себе гвоздь вбил, от них счастье скрыл.

- Да ты что, Тиша? Всякий сам своему счастью кузнец. Так ведь тебя Захар учил?

- Так-то оно так, - ответил сын. - Только дяденька Захар и про то говорил, что на миру и смерть красна, а в одиночку и счастье плесневеет. Мне все помогали: и кузнец, и шорник, и лесник. А я кому?

Сказал так Тихон и пошел к дружкам-товарищам. Кому верное слово скажет, кому добрый совет даст, а кому и своими руками подсобит. Вдове крышу покрыл. Старику сани справил. Лентяя усовестил. Юнцов к делу приставил.

Зазолотел гвоздь! Со шляпки начал - до середины дошел. Счастье весельем в новый дом заглянуло, дружбой людской зацвело. Не нахвалится народ на Тихона. До того дело дошло - его, неженатика, по батюшке величать начали, на миру выкликать. А гвоздь день ото дня пуще горит.

- Теперь, - говорит кузнец, - только жениться - не ошибиться. Без огня в избе светло будет.

- А какую-чью ты ему дочь присоветуешь, чтобы ошибки не было?

- Ровню.

- А кто ровня?

- Моя Дунька, - говорит кузнец.

- Ах ты, чумазый мошенник! - взъелась вдова. - Эта кикимора - ему ровня? Немытая, нечесаная, к делу не приученная? Она ему ровня? Ему, маковому цвету, золотым рукам, богатырским плечам, налитому телу? Да разве это дело? Слыхано ли, чтобы орел галку замуж брал?

- А кто, вдова, его орлом сделал?

- Как кто? Гвоздь!

- А кто гвоздь ему подсобил сковать?.. Кто?

Тут вдова вспомнила все, и совесть в ней заговорила. Совесть говорит, и любовь материнская свой голос подает. Жалко ей на этакой неумехе сына женить.

Жалость в левое ухо нашептывает вдове: "Не губи сына, не губи". А совесть в правое ухо свое твердит: "Без матери Кузнецова дочь росла, неряхой-непряхой выросла. Он твоего сына пожалел, как тебе его дочь не приголубить!"

- Вот что, кузнец, - говорит вдова. - С первым снегом Тиша на заработки повезет дружков-товарищей, которым он не два, не три десятка золотых гвоздей вбил. Пусть тогда твоя Дуня ко мне приходит. Да скажи, чтобы она мне ни в чем не перечила.

Выпал первый снег. Повез Тихон дружков-товарищей на заработки - гвозди золотить. Явилась Дунька ко вдове.

- Слыхала я, Дуняша, будто тебе охота моему сыну приглянуться.

- Уж так охота, тетенька, так охота! - заливается черномазая Дуня слезами и грязь по лицу размазывает. - Себя бы наизнанку вывернула, только бы он с глаз долой не прогонял.

- Ну, коли так, будем стараться. Я ведь, Дунюшка, как и твой отец, колдую, когда придется.

Сказала так вдова и подала Дуне веретешко:

- Неказистое оно, Дуня, а силу большую в себе прячет. Дед мой как-то бабу-ягу в лесу поймал, порешить хотел. А она от него этим веретешечком откупилась. Сильное веретено.

- А в чем его сила, тетенька? - спрашивает Дуня и на веретешечко косится.

Вдова на это и отвечает ей:

- Если этим веретешечком спрясть нитку тонкую да долгую, то кого хочешь этой ниткой к себе привязать можно.

Тут Дуня повеселела - и хвать веретено:

- Давай, тетенька, я прясть буду.

- Что ты! Разве такими руками немытыми да с такими волосьями нечесаными можно пряжу начинать? Беги домой, умойся, оденься, в баньке выпарься, тогда и прясть будешь.

Сбегала Дуня домой, умылась, оделась, выпарилась - и красавицей пришла к вдове.

Вдова чуть с лавки не упала - и ну обнимать да целовать Дуню:

- Скажи на милость, какая ты! Давай прясть.

Села Дуня прясть, а веретешечко не вертится, нитка не крутится, куделя бугром-комом тянется, а слезы как жемчуга катятся.

- Ничего, ничего, Дунюшка. Так ли мой Тиша ковать учился, так ли лес рубил, так ли хомут зарабатывал... Пряди!