Николай Носов - Повесть о моем друге Игоре

— Во, побежала!

Это тоже показалось Игорю страшно смешным. Он тут же подхватил это слово и стал повторять:

— Побежала! Ха-ха-ха! Побежала!

Он-то знает, что юла бегать не может, а тут на самом деле было похоже, что юла побежала, вместо того чтоб спокойно вертеться на месте, как ей положено.

Я попробовал запустить юлу вверх ногами. Это удалось и тоже вызвало у Игоря громкий смех.

Однажды, играя с солдатиками, он поставил одного солдатика вниз головой и очень смеялся над своей ошибкой.

Ехали с ним на метро. Очень устали. Говорю ему:

— Теперь уже скоро. Сейчас пройдем по подземному переходу, сядем на другой поезд, а там — одна остановка: чик — и доехали.

Это выражение ему очень понравилось. Всю дорогу он только и делал, что твердил:

— Чик — и доехали!

В другой раз подхватил слово “трах-тарарах” и весь день повторял его.

Стал почему-то путать звуки. Вместо “л” у него иногда получается “р”, а в другой раз почему-то наоборот. Вместо “с” получается “ш”, и тоже наоборот. Вместо “з” — “ж”, и опять-таки наоборот. И никакой системы здесь нет. Вместо “корова” он может сказать “колова”, а вместо “лошадь” — “рошадь”. Иной раз не скоро и поймешь, какое слово он хочет сказать. В таких случаях стараешься задать ему какой-нибудь вопрос, чтоб он изменил слово или повторил его в сочетании с другими. Он же со своей стороны тоже прилагает старания быть понятым и подыскивает для этого средства.

Во дворе увидел малыша в ярко-коричневом пальто. Говорит:

— Какой ты лыжий!

Заметив, что ни я, ни малыш его не поняли, повторил:

— Лыжий.

Пока я раздумывал, что он тут заменил: “р” на “л” или “з” на “ж”, он сказал:

— Лыжий, как шоколадка.

Тут только я обратил внимание, что пальто на малыше было коричневого, шоколадного, почти рыжего цвета.

В данном случае понадобилась необходимость подыскать сравнение, чтобы быть понятым.

Был чем-то напуган. Отказался пойти в зоопарк:

— Волк меня съест.

Не захотел пойти посмотреть на паровозы:

— Боюсь черного паровоза.

Играли в охотников. Сидели на диване и прицеливались из ружей то в одну сторону, то в другую, будто по лесу шли. Спрашивает:

— Ты в кого стреляешь?

— В птичку, — говорю.

— В птичек, — говорит, — нельзя стрелять. Они хорошие.

— А в кого можно?

— В волков. Они плохие.

— А в людей можно? — спросила Таня.

— В людей нельзя. Они падают и уже не поднимаются.

В два с половиной года он пошел в детский сад и в первый же день принес стишки из детсадиковского фольклора:

Трынти-брынти, колбаса,

А я гордость и краса!

Купили Игорю зеленые штаны. Когда он приехал, стащили с него старенькие красные штанишки, из которых он уже немножко вырос, и надели вместо них зеленые. Он постоял перед зеркалом и сказал с удовлетворением:

— Чудесные штаны!

По-моему, для двух с половиной лет это чудесно сказано.

Таня купила ананас. Я показал его Игорю и спрашиваю:

— Что это?

— Шишка.

Действительно, очень похож на нераскрывшуюся сосновую шишку, только раз в пятьдесят больше. До этого мне как-то ни разу в голову не приходило это сходство, может быть, потому, что я в детстве вообще ананасов не видел.

— Это ананас, — говорю. — Скажи: “ананас”, “а-на-нас”…

Он посмотрел на меня задумчиво, словно виновато, потом опустил глаза и печально сказал каким-то упавшим голосом:

— Я так не могу.

Игорь. Мама, давай играть.

Лида. Давай. Я буду зайчик.

Игорь. А я буду лев. Я тебя съем!

Лида (с деланным испугом). Ай-ай-ай!

Игорь (с улыбкой). Я пошутил.

Игорь с Тамарой играют в солдатики.

Тамара. Ура! Мои твоих в плен берут.

Игорь (обиженно). А ты не уракай! Мои солдаты на елке сидели. Их не было видно.

Очень любит, чтоб его катали по полу на коврике. Упросил меня, чтоб я его покатал. Я усадил его на коврик.

— Куда поедем? — спрашиваю.

— В Далекие Края.

Взял кусочек пластилина, воткнул в него две спички, надломил их посредине, так что они стали похожи на какие-то полусогнутые лапы, и говорит:

— Павук.

Действительно, очень на паука похоже.

Игорь. Хочешь, расскажу тебе сказку?.. Шел лев. Увидел зайчика. Он его взял и съел. Все.

В детском саду спросили Игоря:

— Ты дома балуешься?

— Нет. Когда я балуюсь, папа и мама делаются злыми.

(Он, конечно, хотел сказать — делаются сердитыми, сердятся.)

Играли с Игорем. Игра заключалась в том, что все его резиновые зверушки были погружены в вагоны и поехали на поезде в “лес”. Лес был на полу возле шкафа. Там он доставал из вагонов зверей, приговаривая:

— Этот не боится. А этот боится.

Того, который “не боится”, он отдавал мне, чтоб я “пускал его в лес”, то есть ставил на полу у шкафа. А тех, которые “боятся”, он ставил в стороне, под пластилиновой елкой.

В разряд боящихся попали: уточка, цыпленок, курица, овечка, зайчик, то есть вполне безобидные звери. А в числе небоящихся (вернее сказать, бесстрашных) оказались хищники: лев, тигр, крокодил, дикий кабан и почему-то осел. И верно! Они все сильные, их никто не может обидеть; скорее сами кого-нибудь обидят.

Однажды попросил меня за ужином:

— Давай почитай про грязнулю.

Обратив внимание на то, что я ем, добавил:

— …когда поешь.

Потом терпения у него не хватило, и он стал все настойчивее просить почитать ему “Про грязнулю”.

“Про грязнулю” — у него называется книжка Маяковского “Что такое хорошо и что такое плохо”, которую Петя и Лида уже давно с большим успехом читают ему.

Стал читать ему про грязнулю и с удивлением убедился, что он во многих местах громко смеется. Спрашиваю его после строфы “Этот вот кричит: “Не трожь тех, кто меньше ростом!..”:

— Хороший мальчик, правда?

С серьезно-задумчивым выражением глаз шепчет протяжно:

— Да-а!

Когда прочитали до конца, спрашиваю:

— Ты тоже будешь делать хорошо, правда?

Опять с тем же выражением, убежденно:

— Да-а!

Вечером, когда ложились спать, читали “Храбрый утенок” Бианки. Все доступно и очень понравилось. И еще раз “Что такое хорошо и что такое плохо” Маяковского. Слушал с тем же интересом, удовольствием и смехом и с комментариями:

— Плохой!.. Хороший!..

Когда Игорь пришел из детсада, Петр спросил его, что он делал в детском саду. Игорь сказал, что он ел, спал, разбил за обедом чашку.

На следующий день в разговоре с директоршей детского сада Петр спросил ее о разбитой чашке. Директорша удивилась тому, что Игорь сам признался в своей провинности, и просила Петра сделать на родительском собрании доклад о том, как они воспитывают ребенка: почему он вежлив (говорит “спасибо, пожалуйста”), общителен, приветлив и вот, как оказалось, даже правдив.

Выдумал какого-то воображаемого зверя. Зовут тигрикон. Существует тигрикон — папа, тигрикон — мама и тигрикон — маленький сыночек.

— Я его исколотил, тигрикона, — заявил как-то Игорь. — Так ему и надо!

— За что же ты его? — спрашиваю.

— Он поломал дом!

Нечего и говорить, что и дом существовал только в воображении.

Игорь ел новенькой, купленной недавно деревянной ложкой.

— Какая, — говорю, — у тебя ложка красивая!

— Как светофор, — сказал он и поставил ложку на стол торчком.

В другой раз, когда умывался, показал на мыло непривычной для него овальной формы и говорит:

— Мыло как лодка.

Я возвращался домой и, когда, поднявшись на пятый этаж, вышел из лифта, увидел у двери Таню с Игорем. Они тоже как раз откуда-то вернулись и открывали дверь. Неожиданно обернувшись и увидев за своей спиной меня, Таня сказала:

— Ты откуда вылез?

— Вылез, как таракан! — подхватил Игорь и расхохотался.

Он моментально уловил, что слово “вылез” употреблено здесь не в буквальном, а в переносном смысле, с целью насмешки, и даже усилил эту насмешку сравнением с тараканом, который действительно всегда неожиданно вылезает из какой-нибудь щели.