Лев Кассиль - Кондуит и Швамбрания (Книга 2, Швамбрания)

"СОБАЧЬЯ ПОЛЬКА"

В амбарном городке вымирают голуби. Ветер шуршит в пустых амбарах страшным словом "разруха". - Свистит разруха сквозь оба уха, - говорит наш сторож Мокеич, горестно наблюдая за тем, что творится в школе. А в школе происходят такие громкие дела, что лошади на улице пугливо косят глаза на нас или шарахаются на другую сторону улицы. Целый день гремит в школе "собачья полька": одним пальцем - до! ре! ре!.. до! ре! ре!.. си! ре! ре! Пианино волокут по коридору. Его возят из класса в класс на свободные уроки.

Класс обращается в. танцульку. Ученики открыто уходят с уроков. "Карапетик бедный, отчего ты бледный?.. Оттого я бледный, потому что бедный..." Учитель после звонка ловит в коридоре учеников и умоляет их идти на урок. - Вы же хорошо учились, - с отчаянием говорит добрый математик Александр Карлыч, поймав меня за рукав. - Идемте, я вам объясню преинтересную штуку относительно тригонометрических функций угла. Прямо удивитесь, до чего интересно. Чистая беллетристика. Из вежливости я иду. Мы входим в пустой класс. До, ре, ре!.. До, ре, ре! слышится из соседнего. Александр Карлыч садится за кафедру. Я занимаю переднюю парту. Все чин чином, только учеников нет. Класс - это я. - Пожалуйте к доске, - вызывает меня математик. Рядом с доской я вижу расписание уроков на завтра. Ого! Завтра трудный день! Пять уроков. Первый урок - пение, второй - рисование, третий - чай, четвертый - ручной труд, пятый - вольные движения. - Ну-с, начнем, - -обращается Александр Карлыч к пустому классу. - Дан угол альфа... До! ре! ре!.. До! ре! ре!.. Си! ре! ре!..

"ВНУЧКИ" БЕСФОРМЕННЫЕ

Мы выросли и торчали из своих гимназических шинелей, как деревья сквозь палисад. Пуговицы на груди под напором мужества отступали к самому краю борта. Хлястик, покинув талию, стягивал лопатки. Но мы стойко донашивали старую форму. На блеклых фуражках синела бабочкой тень удаленного герба. Однажды товарищ Чубарьков привел в класс семерых новичков. Одеты они были пестро, не в форме, и держались кучкой за кожаной спиной Чубарькова. Но пояса у всех были одинаковы. На пряжках были буквы "В. Н. У.". Комиссар сказал классу: - Прошу потише. Затем здравствуйте. Точка. Следующий вопрос. Ввиду того что теперь школа единая, все должны учиться заодно - сообща. Будьте знакомы. Это вот из Высшего начального училища. Подружайтесь. - Долой внучков! - закричали сзади. - Не будем учиться с внучками! Мы средние, а они начальные! Чубарьков обернулся в дверях. - Кто вместе со всеми не желает, - сказал он, - тот может, пожалуйста, получить метрики самостоятельно! И ша! - сказал комиссар и ушел. "Внучки" остались робеть у кафедры. - Здравствуйте, буржуазия, - сказал смуглый "внучок" Костя Руденко, по уличному прозвищу Жук, знакомый нам по старым дракам на улице. Здравствуйте, ребята и девочки, - вежливо сказал Костя Жук. - А по по не по? - серьезно спросил Биндюг. ( - А по портрету не получишь? - перевели наши сзади.) - А ра-то вы ме би? - спокойно сказал Костя Жук. ( - А раньше-то вы меня били? - растолковали нам "внучки".) В классе уже начали отстегивать с рук часы, чтобы не повредить их в драке. Девочки принимали часы на Хранение. - Эх ты, внучок бесформенный! - сказал Биндюг, грозно подойдя к Косте Руденко. - Тоже туда же... Из начального в гимназию вперся! Да у вас даже пуговицы не серебряные, никакой формы... А тоже лезут... - Вы - среднее учебное заведение, а мы - высшее, хоть и начальное, хитрил Костя Жук. - Мы больше вашего учили... Вот скажи, где бывает полусумма оснований? Биндюг сроду не встречал "полусуммы оснований". - Чихал я на твои полусуммы оснований! - свирепел он. - Вот приложу тебе сейчас печать на удостоверение личности, так будешь знать... Но он был смущен. Я видел, что многие из наших ребят торопливо рылись в учебниках, Я знал, "где бывает полусумма", и поднял руку, чтобы спасти честь класса. Степка Атлантида крепко ударил мою ладонь и сбил ее вниз. - Без тебя обойдутся, - тихо сказал Степка. - Так ему и надо, Биндюгу! Молодчага этот внучок. Уел наших... Присаживайся, ребята, на свободные вакансии, - громко сказал он "внучкам". "Внучки" несмело рассаживались. Отчужденное молчание класса встретило их. Костя Жук подсел к Шпингалеткам (так прозвали у нас двух неразлучных маленьких учениц). - Неподходящее знакомство! - сказали хором обе Шпингалетки. Они тряхнули бантами и напыщенно отодвинулись.

МАТЧ В "ГЛЯДЕЛКИ"

Девочки ввели в класс много новшеств. Главным из них были "гляделки". В эту увлекательную игру играл поголовно весь класс. Состояла она в том, что какая-нибудь пара начинала пристально глядеть друг другу в глаза. Если у игрока от напряжения глаза начинали слезиться и он отводил их, это засчитывалось ему как поражение. У нас были лупоглазые чемпионы и чемпионши. Был организован даже турнир; чемпионат "гляделок". Весело и незаметно проходили уроки. Матч на звание "зрителя-победителя" всего класса длился подряд два урока и часть большой перемены. Состязались Лиза-Скандализа и Володька Лабанда. Два с половиной часа они не сводили друг с друга невидящих глаз. В этот день даже на уроке физики учитель был поражен необычайной тишиной в классе. Не понимая, что происходит, физик объяснил устройство ватерпаса. Потом он на цыпочках ушел. К концу большой перемены Володька Лабанда закрыл рукой воспаленные глаза. Он сдался. Лиза все глядела исподлобья, неподвижно. И девочки, торжествуя, предприняли "всеобщее визжание, или детский крик на лужайке". А мы удрученно заткнули уши. Но Лиза-Скандализа, странно наклонив голову, продолжала глядеть исподлобья в одну точку. Обе Шпингалетки заглянули в ее лицо и испуганно отскочили. И мы увидели, что глаза Лизы закачены под лоб. Лиза давно была в обмороке.

УЧИТЬСЯ БЫЛО НЕКОГДА

Класс старался все таки при девочках держаться пристойно. С парт и стен были соскоблены слишком выразительные изречения. Чтоб высморкаться пальцами, ребята деликатно уходили за доску. На уроках по классу реяли учтивые записочки, секретки, конвертики: "Добрый день, Валя. Позвольте проводить вас до вашего угла по важному секрету. Если покажете эту записку Сережке, то я ему приляпаю, а с вашей стороны свинство. Коля. Извините за перечерки". Каждый вечер устраивались "танцы до утра". На этих вечеринках мы строго следили, чтоб с нашими девочками не танцевали ребята из класса "Б". Нарушителей затаскивали в пустые и темные классы. После краткого, но пристрастного допроса виновника били. Друзья потерпевшего, разумеется, алкали мести, и вскоре эти ночные побоища в пустых классах приобрели такие размеры, что старшеклассники стали выставлять у дверей дежурных с винтовками. Винтовки остались от "самоохраны". Иногда дежурные для убедительности палили в черную пустоту. К выстрелам танцующие быстро привыкли. Биндюг, участвовавший в погроме магазина, устроил в классной печке небольшой винный погреб. Не брезговала его угощением и Мадам Халупа. Это была толстенькая, великовозрастная тетка. Ее побаивались не только девочки, но и ребята. Одного из обидчиков она всенародно выпорола его же ремнем на кафедре. Меня же Мадам Халупа однажды так грохнула головой о кафельный пол, что я лишь пять минут спустя ощутил себя снова живым, и то лишь наполовину. Степка Атлантида ходил мрачный. Родители учеников встречали его и попрекали. - Ну что? - говорили они. - Добились? Весело вам теперь учиться? Срам на весь город, больше ничего. Ведь это ж извините что такое, а не школа! Степка пытался уговорить разыгравшихся хуторянских сынков. Его поддерживали "внучки" и кое-кто из приятелей. Нас не слушали. - Когда же учиться? - грустно спрашивали мы. - Некогда нынче этим делом заниматься, - отвечал Биндюг, - не старый режим. Хватит! - Дурак! - сказал Костя Жук. - Нынче нам только и учиться по-правдашному. - Это вам, внучкам-большевичкам, образования не хватает, - сказал Биндюг, - а наш брат, старый гимназер, обойдется... Не учи ученого. В Швамбрании в этот день тоже загорелся ученый спор между графом Уродоналом Шателена и Джеком, Спутником Моряков. Началась война.

ШИШКА НА РОВНОМ МЕСТЕ

На большой перемене нам раздавали сахар. Нас поили горячим чаем. Такой роскоши в старой гимназии мы не знали. Теперь каждый получал большую кружку морковного настоя и два куска рафинада. В Покровске почти не было сахара. Я пил школьный чай несладким и нес драгоценные кусочки домой. Там ждал меня верный Оська. Он встречал меня неизменной фразой. - Большие новости! - говорил он и тотчас сообщал мне о событиях, происшедших за день в Швамбрании. Я отдавал ему сахар. Мы любовались зернистыми и ноздреватыми кубиками. Мы клали их в коробочку. Она вмещала в себя сахарный фонд Швамбрании. Фонд был неприкосновенен. Он предназначался для каких-то грядущих пиров. Лишь в воскресенье мы съедали по куску на обеде у президента Швамбранской республики. Фонд рос. Мы мечтали о толщине будущих сахарных напластований, об огромных сладких параллелепипедах, о рафинадных цитаделях. Приторная геометрия этих грез вызывала восторженное слюнотечение. Но однажды сахар вызвал кровопролитие. Я был выбран ответственным раздатчиком сахара по нашему классу. Это была не столько сладкая, сколько уважаемая всеми должность. В моей честности не сомневались. - Ишь ты, - говорили мне, - комиссар продовольствия... Шишка на ровном месте. А Биндюг, парень наглый и предприимчивый, предложил раз мне хитрую сделку. Дело касалось лишних порций, выданных классу на отсутствующих учеников. Биндюг предлагал не возвращать в канцелярию этот остающийся сахар, а оставить себе и делиться с ним. Эта заманчивая комбинация сулила, конечно, необыкновенный урожай швамбранского сахара. Будь это в старой гимназии, я не только бы не сомневался - я бы счел долгом надуть начальство. Но теперь в совете сидели свои же ребята. Они доверяли мне, допустили к сахару, и я не мог их обманывать. Я отказался, замирая от гордой честности. В тот же день Биндюг отплатил. Во время раздачи сахара несколько кусочков свалилось на пол. Я нагнулся под парту, чтоб поднять их. В это время Биндюг резко рванул меня за шиворот вниз. Я шибко ахнулся об угол скамейки. На лбу вспухла зловещая шишка и протекла кровью. Два кусочка рафинада порозовели. Девочки сочувственно глядели мне в лоб и советовали примочить. Я продолжал раздачу, стараясь не закапать рафинад. Себе я взял два розовых кусочка. Тая Опилова дала мне свой платок. Окрыленный и окровавленный, я пошел в комнату рядом с учительской. На дверях был прибит красный лоскут. В комнате был дым, шум и винтовки. - Товарищи, - сказал я в дым и шум, - вот, я пострадал через общественный сахар... и вообще, ребята, я давно уже на платформе... Будьте добры, запишите меня, пожалуйста, в сочувствующие. Шум упал, а дым сгустился. И мне сказали: - Да тебя за сочувствие папа в угол накажет... да еще клистир пропишет, чтоб не сочувствовал... Он у тебя доктор. Дым скрыл мое огорчение. Тем не менее я всю неделю ходил с шишкой на лбу. Я носил шишку, как орден.