Ирина Токмакова - Счастливо, Ивушкин!

И потом снова песня перешла в шелест, и Луша с Ивушкиным почувствовали, что они не запомнили из этой песенки ни единого слова.

— Луша, — сказал Ивушкин, когда песенка уже больше не возобновилась, — через овраг-то мы с тобой перебрались, но ведь нам еще темное поле надо перейти. А где оно?

Да, вот вопрос! Поля никакого не было, вокруг были одни только поющие деревья. Рядом рос малюсенький невзрачный кустик. Он не пел. Стоял молча. Поэтому Луша решилась обратиться к нему.

— Послушай, дружочек, — сказала она. — Ты не смог бы нам объяснить, как нам пройти к темному полю?

Кустик заметно испугался.

— Ой, а зачем вам? Говорят, там темно и страшно. Правда, я сам не видел.

— Нам нужно перейти через поле, — сказал Ивушкин.

— Ой! — опять ойкнул маленький куст. — А вы не боитесь?

— Нет, — отрезала Луша. — Так знаешь ты или не знаешь, как туда пройти?

— Надо идти по тополям.

— Лошади не умеют ходить по деревьям, — сказала Луша, и к ее голосу приметалась капелька огорчения.

— Да нет, — успокоил кустик. — Я не это хотел сказать. Просто от тополя к тополю. По стволам. Они выходят к темному полю. От них я про него и слыхал.

— Ах, вот что.

Луша немного успокоилась, вдохнула воздух своими мягкими влажными ноздрями, повела головой.

— Вон там, Ивушкин. Вот оттуда пахнет горьковато-сладковатым тополиным духом. Ты устал? Пойдешь или поедешь?

— Не устал я, Луш. Я пойду рядышком.

И они двинулись на тополиный запах.

Один большой тополь действительно рос неподалеку, он тут же им указал, куда идти дальше, а там второй тополь направил их к третьему, третий к четвертому, и так тополя передавали их «из рук в руки», пока не кончился поющий лес и они не очутились на опушке. Последний тополь махнул веткой, указывая направление. Они в этом направлении и собрались идти, но только успели шагнуть, как вдруг точно кто-то мгновенно выключил солнце, и луну, и звезды, и сделалась кромешная слепая темнота. Вроде бы даже стало холодней.

— Луша, ты где, Луша? — забеспокоился Ивушкин.

— Здесь я, подойди ко мне, Ивушкин.

Ивушкин подошел, нащупал рукой теплый Лушин бок, ухватился за гриву.

Вдали пробежало несколько огоньков. Один, другой, третий. Но они ничего не осветили, и от них стало как-то тоскливо. Ивушкин вспомнил, что говорила Светлина. Это, видно, и были блуждающие огни. Но почему они? Разве Луша и Ивушкин, отложив свои дела, отправились на поиски Люсика не со светлым чувством?

— Луш, разве это плохо, что мы пошли лосенка искать?

— По-моему, нет, — ответила Луша задумчиво.

— Почему же тогда мелькают эти тоскливые огоньки?

Луша не успела ответить, потому что по полю пробежал слабо мерцающий луч.

«Как прожектор в кино про пограничников», — подумал Ивушкин.

Луч дрогнул, остановился, приблизился к земле и улегся спокойно, высветив дорогу, которая перерезала поле прямо поперек.

— Ивушкин, — сказала Луша. — Никогда не надо падать духом раньше времени. Вот и дорога. Ну, садись верхом, и поехали.

Ивушкин забрался Луше на спину, и они двинулись вперед — по голубоватому лучу.

Это был хороший, добрый луч, он в конце концов привел их туда, куда надо. И все в конце концов получилось неплохо. Потому что дальше было так.

Казалось, темному полю не будет конца. Они все шли и шли, вернее, шла Луша, а Ивушкин сидел у нее на спине и вглядывался, вглядывался. Никогда в жизни не встречал он такой темнотищи. Даже когда однажды в Худяках в клубе погас свет на фильме «Карлсон, который живет на крыше», так в зале какое-то все-таки было мерцание света от человеческих рук и лиц. А потом кто-то зажег спичку. А тут — ну ничего, ничегошеньки не видно вокруг, точно совершенно ослеп. Ивушкин так бы и решил, да глаза его все-таки различали луч, лежащий вдоль всей длины дороги.

И вдруг луч света погас. Луша остановилась, точно у нее на каждой ноге было по хорошему тормозу и кто-то на них сразу сильно нажал. И тут же впереди они увидели дубовую рощу. В небе опять, как и прежде, светили солнце, луна и звезды.

— Луша!!!

— Ивушкин!!!

Они закричали оба разом, потому что оба одновременно увидели за невысокой дубовой порослью огромный дубище. Комель у него был такой широченный, что если бы Ивушкин и его друг Валька взялись бы за руки, а один из них взял бы Лушу за уздечку, а другой за хвост, все равно им бы этот дуб не обхватить, а если бы на помощь пришли бы еще и папа с мамой, так и то — сомнительно.

Крона дуба раскинулась над всем лесом, точно дуб разметал руки в желании всех защитить и загородить от ему одному известной опасности.

— Луш, это он, — сказал Ивушкин.

Этот дуб внушал ему трепет.

— Он, — сказала Луша. — Неодолимый дуб.

— Где же нам Люсика искать, как ты думаешь?

— Подойдем да у дуба и спросим, — предложила Луша.

Ах да! Ивушкин иногда забывал, что в этой стране все живое — даже кустик, даже самая малая былинка — все умеют говорить.

Они подошли к высоченному дубу и посмотрели вверх. Но спросить ни о чем не успели. Что-то захлестнуло им ноги, опутало, и они разом упали. Оба тут же попытались вскочить, но снова упали и в чем-то так запутались, что не могли и пошевелиться.

— Луша, Луша, что меня держит? — в испуге крикнул Ивушкин. — Я не могу шелохнуться, Луш!

— Ивушкин, и я не могу, и меня что-то держит. Тебе не больно?

— Нет. Только коленку ссадил немного. Что это, что в нас вцепилось, ой, Луша!

Луша дернулась, но опять не смогла выпутаться и встать и не знала, что ответить Ивушкину. Что-то прочно держит. А что? Было очень неудобно и, прямо сказать, жутковато.

Вдруг кто-то не очень громко произнес:

— Встать и не пытайтесссь!

— Кто это говорит, Луш?

Но ответила Ивушкину не Луша.

— Трава улови-ветер. Я вассс поймала, я вассс не отпущу.

Трава? Так это трава их так опутала? Луша немного успокоилась. Ну, с травой-то уж они как-нибудь справятся!

— Отпусти сейчас же! — сказала Луша. — Ты ветер лови, а мы никакой не ветер, как ты легко могла и сама заметить.

— Ветер, — сказала трава. — От всякого идущего, летящего, бегущего делается ветер. И я его ловлю.

Луша пыталась освободиться, перекусывая стебли травы. Но не тут-то было! Потому что сразу же вырастали новые, и опутывали, и держали цепко.

— Что же ты собираешься с нами делать? — осторожно спросила Луша.

— Ничего, — засмеялась трава. — Держать. Чтоб от вас не было ветра.

— А дальше что?

— Дальше прилетит хозяйка. Она и решит.

— А кто такая?

— Черная птица Гагана.

— Гагана!

И они, значит, будут лежать здесь спутанные, пока не прилетит эта злая птица! И они не успеют разыскать Люсика, и вообще, что ж это будет! Что же будет?

Отчаяние охватило обоих.

Вдруг послышался чей-то низкий, глухой голос. Это говорил неодолимый дуб, обращаясь к траве:

— Не мешало бы тебе быть поосторожнее.

Ивушкин и Луша прислушались.

— С какой ссстати? — прошипела трава.

— Ас такой, что если ты их будешь долго держать, ты превратишься в сено.

— Что такое сссено?

— Это мертвая трава.

— Замолчи сссосед. Я ссслышала про это. Но ведь в нашей ссстране всссе всссегда живы.

— Именно. Но разве ты не слышишь? Тик-так. Это идет время. Оно-то тебя и высушит, если ты их не распутаешь и не отпустишь. Это пришельцы. И они принесли с собой тик-так — тень времени. Ты рискуешь превратиться в сено.

— Ты шутишь? — спросила трава, все еще не веря.

— Нисколько, — решительно сказал дуб.

Тогда травяные путы начали ослабевать, ослабевать, крепкие стебли травы улови-ветер разошлись в стороны, и Ивушкин с Лушей смогли подняться.

— Косилки на тебя нет, — проворчала Луша сердито.

Она чувствовала себя униженной. Подумать только — какая-то трава сумела повалить ее на землю и заставила лежать спутанной, а при этом трудно было сохранять достоинство. Она хотела отпустить по адресу травы еще что-то ироническое и уничтожающее, но вдруг до них долетел слабый голосок, который звал: «Ма-ма!»

— Ивушкин, слышишь? Это, наверно, зовет лосенок! Жалобный голосок опять позвал: «Ма-ма!»

— Ивушкин, он там, голос слышится со стороны молодого дубнячка. Скорее!

Ивушкин сел верхом, и они поскакали в том направлении, откуда доносился голос.

За дубовым молодняком оказалась небольшая поляна. Вся она была покрыта белыми цветами, похожими на ветреницу, которая в Высокове цветет, едва стает снег. А на этой поляне, опутанный сетью, сплетенной из крепкой болотной травы, лежал лосенок.

— Люсик! — крикнул Ивушкин, спрыгивая с Лушиной спины и подбегая к нему.

Лосенок плакал.

Луша стала зубами раздирать крепчайшую сеть, Ивушкин ей, как мог, помогал, пытаясь распутывать узлы.