Мариэтта Чудакова - Не для взрослых. Время читать! (сборник)

Второй рассказ – «Сто верст по реке» – начинается так: «Взрыв котла произошел ночью. Пароход немедленно повернул к берегу, где погрузился килем в песок, вдали от населенных мест. К счастью, человеческих жертв не было. Пассажиры, проволновавшиеся всю ночь и весь день в ожидании следующего парохода, который мог бы взять их и везти дальше, выходили из себя. Ни вверх, ни вниз по течению не показывалось никакого судна».

Среди застрявших неизвестно на какое время пассажиров – один, у которого есть серьезные причины торопиться. Наконец он покупает у рыбака лодку, чтобы дальше плыть на ней. Ему не хватает денег. Девушка с этого же парохода, которая очень спешит к больному отцу, дает ему недостающие деньги и просит взять с собой. Герой – его зовут Нок, но девушке он называет другое имя, Трумвик (и это потом помогает ей его спасти...), – терпеть не может женщин: «Личность, отдельное лицо, вы ли, другая ли кто – для меня все равно, в каждой из вас я вижу, не могу не видеть, представительницу мирового зла». Но все-таки они плывут вместе. Нок рассказывает историю, после которой он и возненавидел женщин: «У меня был приятель. Он безумно полюбил одну женщину. Он верил в людей и женщин. Но эта пустая особа любила роскошь и мотовство. Она уговорила моего приятеля совершить кражу... Этот молодой человек был так уверен, что его возлюбленная тоже сошла с ума от любви, что взломал кассу патрона и деньги передал той – дьяволу в человеческом образе. И она уехала от мужа одна, а я...

Вся кровь ударила ему в голову, когда, проговорившись в запальчивости так опрометчиво, он понял, что рассказ все-таки необходимо закончить, чтобы не вызвать еще большего подозрения. <...>

– Что же, – вполголоса договорил Нок, – он попал на каторгу».

Девушка спрашивает:

«Он и теперь там?» – и говорит, что ей его жалко, но что «человек этот не виноват.

– Кто же виноват?

Нок затаил дыхание.

– Конечно, она.

– А он?

– Он сильно любил, и я бы не осудила его.

Нок смотрел на нее так пристально, что она опустила глаза.

Догадалась или не догадалась?..»

Самое интересное разворачивается в рассказе дальше, и я надеюсь, что вы найдете его и дочитаете.

3

...Когда я беру в руки повесть Р. Фраермана «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» – мне снова кажется, что никто не написал лучше о первой любви. А может, и вообще о любви.

Там есть какая-то невидимая связь с Грином – героиня повести, Таня, чем-то напоминает мне Ассоль.

Сам автор вспоминал о том, как была написана эта книга: «Особенно мне трудно начало: написать первую фразу. Она, как мне кажется, имеет решающее значение и определяет тон всей вещи, ее ритм... Я долго раскачивался и перед тем, как начал писать "Динго". У меня был договор на так называемую школьную повесть. Что это за школьная повесть, ясно никто себе не представлял...» В юности, в студенческие годы (учился будущий писатель в политехническом институте в Харькове) он был на практике у берегов Тихого океана. «Особенно я полюбил тунгусов, этих веселых неутомимых охотников...» (раньше тунгусами называли эвенков; сейчас их в России примерно 30 тысяч). «Там-то я наблюдал много примеров дружбы тунгусских мальчиков-подростков с русскими девочками, примеры истинного рыцарства и преданности в дружбе и любви. Там я нашел своего Фильку».

Филька – сын охотника – в повести тайно и безответно влюблен в Таню. А она, что называется, с первого взгляда полюбила Колю. Вся повесть пронизана этим сильным и мучительным Таниным чувством.

Ее отец полюбил другую женщину и ушел из семьи, когда Таня была совсем маленькая. У новой его жены – племянник Коля, который растет в их семье. И вот отец, которого Таня никогда не видела, приезжает – вернее, приплывает из Владивостока на пароходе – со своей семьей в их город. Таню все это очень волнует, она уже успела поплакать – от обиды за маму (у которой любовь к бывшему мужу так и не прошла), за себя... Она идет его встречать – с таежными цветами, выращенными ею на грядке. Но «как в толпе она узнает отца, которого никогда в своей жизни не видала?». А тут санитары несут на носилках мальчика.

« – Что с ним? – спросила Таня.

– На пароходе заболел, малярия, – коротко ответил санитар».

Мальчик «долгим, немного воспаленным взглядом посмотрел на Танино лицо.

– Ты плакала недавно? – спросил он вдруг.

Таня закрыла цветами свой рот. Она прижала их к лицу, словно эти несчастные саранки имели когда-нибудь приятный запах. Но что может знать больной мальчик о запахе северных цветов?

– Ты плакала, – повторил он твердо.

– Что ты, что ты! Тебе кажется это, – ответила Таня, кладя к нему на носилки цветы. – Я не плакала. Это какой-то толстый мальчишка бросил мне в глаза песком.

И человек, последним сбежавший с трапа на пристань, уже никого не увидел, кроме одинокой девочки, печально поднимающейся в гору».

А мальчик – с его необычной репликой – сразу покорил эту девочку.

4

Девочки в этой повести говорят о любви – трогательно и, может быть, смешно. Но Танино чувство – все-таки очень сильное, захватывающее ее почти целиком.

«Бывают разные виды любви, – сказала толстая девочка Женя». На мой взгляд – уже немного смешно. И одновременно серьезно.

« – А ты любила когда-нибудь? – спросила Таня.

– Любила, – ответила Женя, – только это было давно, еще в третьем классе.

– Но как же ты узнала об этом?

– Очень просто. Он просит, бывало: «Женя, покажи мне задачу». А я знаю, что показывать нельзя. «Не буду», – говорю себе. Но он скажет: «Женя, я больше не буду тебя дразнить». Ну и покажешь. Ничего со своим сердцем поделать не могла. А теперь прошло. Увидела, что плохо стала заниматься, и бросила. Решила – довольно.

– Но как же ты это сделала? – с любопытством спросила Таня.

– Очень просто! Перестала смотреть на него. Не смотрю, не смотрю – и забуду».

Но Таня понимает, что этот рецепт – не для нее.

«Обе они помолчали.

– Да, это правда, – сказала Таня, – бывают разные виды любви, – и внезапно ушла, не промолвив больше ни слова».

1

Вы, уж наверно, читали в детстве рассказ Аркадия Гайдара «Чук и Гек» – книжку, конечно, для семи-восьмилетних, но которую и в старшем возрасте будешь вспоминать с удовольствием:

«Отвечайте, граждане, – отряхиваясь от снега, спросила мать, – из-за чего без меня была драка?

– Драки не было, – отказался Чук.

– Не было, – подтвердил Гек. – Мы только хотели подраться, да сразу раздумали.

– Очень я люблю такое раздумье, – сказала мать».

А дело-то было – кто читал, тот помнит, – в том, что почтальон без матери принес телеграмму, Чук уложил ее аккуратно в жестяную коробочку, а Гек, не зная этого, взял да и швырнул назло брату коробочку за окно, в снег. Искали-искали – и не нашли, а матери сказать побоялись. И из-за этого их легкомысленного – по младости лет – поступка вышло потом множество серьезных недоразумений.

«Что ж, – говорю я Светлане. – С крыши нас с тобой вчера согнали. Банку из-под керосина у нас недавно отняли. За какую-то голубую чашку напрасно выругали. Разве же это хорошая жизнь?

– Конечно, – говорит Светлана, – жизнь совсем плохая.

– А давай-ка, Светлана, надень ты свое розовое платье. Возьмем мы из-за печки мою походную сумку, положим туда твое яблоко, мой табак, спички, нож, булку и уйдем из этого дома, куда глаза глядят.

Подумала Светлана и спрашивает:

– А куда твои глаза глядят?»

Ну и так далее. Кто читал, тот помнит.

Но есть у Гайдара книжка, которую в восемь лет, может, и прочтешь с удовольствием, но все же полностью не поймешь, верней сказать – не прочувствуешь. Ее лучше бы читать в возрасте более зрелом, скажем, начиная лет с десяти – и хоть до пятидесяти. Всегда будет интересно.

2

Это – повесть «Судьба барабанщика».

Гайдар писал ее во второй половине 1930-х годов. Это было в нашей стране, наверно, самое страшное время за весь не очень веселый XX век. В эти годы не десятки, даже не сотни и не тысячи, а миллионы людей, засыпая вечером в своей постели, не знали – не последнюю ли ночь спят они в своем доме, в окружении своей семьи?..

В каждый дом ночью могли войти сотрудники НКВД (Народного Комиссариата внутренних дел) с ордером на обыск и арест. И увести с собой ни в чем решительно не повинного человека – инженера, ученого, учителя, рабочего – от его семьи навсегда (а вслед за ним часто забирали и жену – просто как жену преступника!).

Именно неповинного – ведь двадцать лет спустя практически всех арестованных в те годы реабилитировали, то есть оправдали. А замученных или убитых в тюрьме или в советском концлагере – посмертно. Выяснилось, что многих арестовывали просто по доносу соседа или сотрудника на службе – по доносу ложному. Доносчики, спору нет, виноваты. Но в первую очередь, конечно, виновата была власть – она создала такую обстановку, что практически любой донос об «антисоветских высказываниях» человека вел безо всякой проверки к его аресту, а дальше к пыткам, концлагерю или расстрелу. И многие сводили таким образом счеты с теми, кто им в чем-то мешал. Или просто – получали комнату арестованного соседа.