Борис Григорьев - Королева Кристина

Libero io nacqui e vissi e morro sciol[1]

Тридцатилетняя война в Европе (1618–1648) завершилась подписанием Вестфальского мирного договора. Де-юре он наградил Шведское государство солидными территориальными приобретениями. Теперь Швеция, кроме солидной денежной компенсации за свои моральные и материальные потери в войне, получила лютеранские земли в Пруссии, Померании и Мекленбурге, включая город Висмар и епископство Бремен и Верден. Все крупные реки Балтийского бассейна — Нева, Висла, Одер и Эльба — оказались под контролем военной монархии Швеции, а Балтийское море превратилось в «шведское озеро». Швеция вышла на орбиту большой европейской политики и стала играть в ней чуть ли не первую скрипку. Её уважали, почитали, боялись страны, обладавшие намного большими людским потенциалом и материальными ресурсами.

Но вынести бремя великодержавия маленькой стране с преимущественно сельским — натуральным — укладом жизни и населением около миллиона человек, с зачатками мануфактурного производства, слабо развитой торговлей и низким по сравнению, например, с Голландией, Германией, Францией, Англией и Испанией культурно-образовательным уровнем было трудно. Почти полувековая война, которую Швеция вела против России, Дании, Польши, а потом против габсбургской Контрреформации, изнурила страну. Особенно сильно пострадали от неё «подлые» сословия крестьян, городских ремесленников и купцов, но недовольство охватило и небольшую клерикальную прослойку, и дворянство. На войне нажились королевский дом и военно-аристократическая верхушка страны. Король Густав II Адольф и его доблестные военачальники не гнушались грабежом немецких храмов и замков и вывозом награбленного добра в любимую Швецию. Особенно сильно пострадали от этого Прага и города Южной Германии. Бесценные культурные ценности Чехии и Германии до сих пор украшают коллекции шведских музеев, библиотек и храмов.

Страной после смерти короля Густава (он пал в битве под Лютценом в 1632 году) стали фактически править канцлер Аксель Оксеншерна (1583–1654) и его клан. Канцлер объявил себя истинным толкователем и последователем воли покойного Густава II Адольфа (в чём до сих пор сомневаются некоторые шведские историки) и, отстранив от кормила власти вдовствующую королеву Марию Элеонору, стал во главе опекунского совета безраздельно властвовать в Швеции.

В 1634 году Оксеншерна провёл на Нючёпингском риксдаге своё предложение о форме правления королевством, по которому вся власть до совершеннолетия дочери Густава II Адольфа Кристины передавалась в руки Государственного совета, то есть нескольким представителям аристократического дворянства. Сбывалась давняя мечта кучки аристократов отщипнуть от пирога королевской власти свой лакомый кусок. Благо со стороны шестилетней наследницы трона, принцессы Кристины, никакого сопротивления не ожидалось.

Власть же Госсовета практически концентрировалась в опекунском правительстве, образованном по решению риксдага от 14 (25) марта 1633 года[2], в которое, кроме всемогущего и всемудрейшего канцлера, исполнявшего обязанности премьер-министра и министра иностранных дел, вошли его родной брат и риксдротс[3] Габриэль Густавссон Оксеншерна (1587–1640), двоюродный брат и главный казначей Габриэль Бенгтссон Оксеншерна, фельдмаршал, участник русской Смуты и шведско-польской войны в Лифляндии, марск[4] Якоб Делагарди (де ла Гарди) (1583–1652) и сводный брат покойного короля адмирал Карл Карлсон Гюлленъельм (Юлленъельм).

Такого в истории Швеции ещё не было, чтобы в опекунское правительство не вошёл кто-либо из королевской семьи: ни вдовствующая королева Мария Элеонора, ни тётка принцессы пфальцграфиня Катарина (Екатерина), ни её муж пфальцграф Юхан (Иоганн) Казимир, управлявший страной в отсутствие короля. Формированию опекунского правления сопутствовала подковёрная борьба: Юхан Казимир, риксадмирал К. К. Юлленъельм, сподвижник Густава II Адольфа Ю. Шютте и епископ Ю. Рюдбек выступили против «аристократического» засилья оксеншернистов, но под давлением силы были вынуждены уступить.

Приняв присягу на верность наследнице принцессе Кристине и шведскому народу, опекунский совет поспешил отвергнуть все претензии Польши на корону Швеции[5].

После Вестфальского мира Шведское государство, территориально раздувшееся до непомерных размеров, практически оказалось банкротом. Платить жалованье чиновникам и офицерам было нечем. Канцлер Оксеншерна, ещё задолго до окончания войны, нашёл выход в том, чтобы дарить, продавать, отдавать в аренду или под залог государственные земли и налоговые сборы.

Земли в Шведском королевстве было более чем достаточно. Плотность населения на территории самой Швеции и Финляндии составляла два человека на квадратный километр[6]. К описываемому нами периоду 600 дворянских семей владели около 66 процентами всех усадеб и хуторов. Вместо свободной крестьянской деревни, не знавшей крепостничества, вокруг дворянско-помещичьих усадеб возникли хутора подневольных арендаторов. Основная масса свободных шведских крестьян стала всё больше зависеть от своих хозяев-дворян, которые отнюдь не всегда оказывались добрыми и справедливыми. Естественно, крестьяне выражали сильное недовольство своим положением, и их часто поддерживали представители Церкви и города. Недовольство простого населения страны дворянским засильем выплёскивалось на заседаниях риксдага.

В религиозном отношении Швеция внешне оставалась страной монолитной, где безраздельно правила лютеранская церковь, а каждый росток иноверия и вольномыслия искоренялся ею с беспощадной последовательностью и жестокостью. Религиозная непримиримость, усугублённая длительным династийным спором с польским — католическим — королём Сигизмундом III, изолировала Швецию от других более культурных стран Европы, но опыт только что закончившейся войны, в ходе которой шведы могли познакомиться с жизнью немецких княжеств, делал культурные и религиозные барьеры весьма шаткими.

Единственным источником информации и образования, а также примером подражания для шведских дворян и людей культуры и искусства долгое время были лютеранские княжества Германии. Но германское лютеранство переживало кризис, оно скоро погрязло во внутренних спорах и распрях и раскололось на несколько враждующих школ и сект. Шведские лютеране, эпигоны германских, автоматически переносили все эти противоречия на свою почву. За мнимым религиозным единством скрывались разочарование, вольнодумство, ересь и интерес к другим вероисповеданиям, особенно к утраченной католической вере — тем более что в католических странах духовная жизнь оказалась намного богаче и интереснее, нежели в лютеранских.