Андрей Раевский - Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов

© «Кучково поле», 2013

Примите, Ваше Превосходительство, приношение мое, как слабый знак душевного уважения и признательности, которые вечно сохраню к Вам в сердце моем.

Издавая в свете сии записки, я не ищу ни славы писателя, ни одобрения журналистов; критика обратилась ныне в ругательство, и я решился, принимая справедливые замечания с благодарностью, не отвечать на колкости. Приятное воспоминание трудов и опасностей, понесенных россиянами в знаменитых бранях последних годов, побудило меня излагать мысли мои на бумагу, дабы тем удобнее сохранить их для себя и для добрых моих сослуживцев. Я не входил в подробное описание ежедневных переходов и перестрелок, столь часто случавшихся, и которые, в сравнении с действиями большой армии, не заслуживают ни малейшего внимания. На языке отечественном имеем мы самые верные маршруты от границ Китая до Кадикса, а реляция дел, совершенно неважных, навела бы только скуку. Я изображал то, что чувствую, изображал вещи в таком виде, в каком они представлялись моему взору. Без сомнения, мог иногда ошибаться, не надеюсь, чтобы и слог мой был совершенно изъят погрешностью, но самолюбие мое будет утешено, если те, для которых издаю книгу эту, прочтут ее с удовольствием.

Я имел намерение присоединить к этим запискам историческое обозрение состава и подвигов ополчения 3-го округа. Оно займет слишком много места, и я, за недостатком способов, должен отложить приятную обязанность отдать должную справедливость великодушному самопожертвованию российского дворянства. Благосклонное принятие сих двух частей даст мне возможность исполнить со временем мое обещание.

Переехав мост на Буге, я простился с Россией. Двуглавый орел, бодрствующий над благом ее от пределов Китая до Черного моря, хранящий благотворные законы ее от хладных ущелий древней Скандинавии до областей Персиды, остался на высоких утесах с той стороны Буга, здесь встретил нас изнуренный, едва дышащий орел Польши, стесненный в углу герба Саксонского.

Итак, я за границей! Какое странное, непонятное чувство производит в душе нашей это простое слово, означающее только предел власти одного лица или правительства! Могу ли рубежи России почитать своим Отечеством? Владычество Александра простирается в степях киргиз-кайсаков, чеченцев, алеутов, но могу ли назвать их моими братьями? Между тем какое-то невольное, горестное ощущение объяло душу мою, когда смотритель таможни велел поднять шлагбаум и пожелал нам счастливого возвращения! Увы, он не мог пожелать ничего лучше. Путешественник, отправляющийся в чужие земли из прихоти или любопытства видеть новые лица, новые предметы, ожидает одних только удовольствий, но воин, прощаясь со всеми выгодами жизни, готовясь к одним трудам и неся в жертву жизнь, имеет в виду только благоденствие Отечества и слабый, невержный призрак славы, которую должен купить ценой опасностей и крови. С горестью смотрел я на шумные ряды юношей, толпившихся на мосту с радостными песнями и поздравлявших друг друга с переходом за границу. Многие ли из вас, думал я, увидят отеческие дома и своих ближних? Раны и болезни ждут вас, храбрые товарищи, холодные сердца чужеземцев не будут сострадать вам, не прострут утешительной руки помощи на одр нищеты и страдания! Сколько бедствий должны претерпеть вы для достижения своей цели!

Погруженный в сии печальные мысли, медленно следовал я по песчаной дороге к Хелму. Я ехал с полковником Р-чем; жена его провожала нас версты две за границу. Трогательное их прощание против воли исторгло несколько слез из глаз моих, но слезы эти смешаны были с приятной уверенностью, что любовь и дружба существуют в мире. Признаюсь, что и эгоизм вмешался в мои чувства: он давал мне надеяться, что есть люди, которые и меня будут помнить.

На другой день увидели мы старинные башни Хелма. Один из наших товарищей, служивший под знаменами великого Суворова, с восхищением описывал нам окрестные места, которые были свидетелями славы непобедимых войск наших. Новые брани изгладили следы прежних, редкие из здешних жителей говорят теперь о Екатерине, Суворове, настоящее всегда занимает более, нежели прошедшее. Все жалуются на своевольство саксонцев. И самые ожесточенные неприятели не могли поступать бесчеловечнее сих союзников и друзей Польши. Жалобы были бесполезны: легко вообразить можно, что в состоянии сделать солдаты, необузданные страхом наказания.

Некогда Хелм был окружен укреплениями, но теперь не видно и остатка оных. Городок весьма плохой. Квартира наша была в древнем огромном здании, принадлежавшем какому-то монастырю, а теперь занимаемом епископом Хелмским. Один из духовных, находящийся при сем Епископе, встретил и проводил нас в отдаленные комнаты. Я чрезвычайно обрадовался, узнав, что он говорит по-французски и по-немецки (в польском языке мои успехи были очень невелики). Весьма умно и справедливо рассуждал он о настоящем положении Польши. «Молодые люди, – говорил он, – обольщенные славой и мнимым величием Наполеона, почитают честью и славой служить под знаменами первого полководца всех времен и народов. Тысячи из них погибли в Испании, Италии, Германии и России, но еще тысячи готовы жертвовать жизнью для ложной славы и прихоти гордого честолюбца, который обольщает их скорым восстановлением отечества. – Десятилетний опыт не просветил их, не самим ли себе обязаны поляки свержением ига австрийского? Не везде ли были они первым оплотом войск французских? И какую награду получили за это? Мнимая вольность, купленная кровью, превратилась в рабство, свергнув отеческое правление Австрии, бедная Польша сделалась провинцией короля саксонского. Каждый французский генерал имел власть неограниченную, собственность, и сама жизнь находилась в руках жестоких деспотов. Министры и прочие государственные чиновники без всякого опасения грабят несчастное отечество, вельможи пользуются всеобщим беспорядком для поправления расстроенных дел своих. Мало или почти совсем нет истинных патриотов, которые без всякой корысти занимались бы благом своей отчизны».

Бедная Польша! Бедные поляки! Что приобрели вы гибельной дружбой Наполеона? Весьма кстати привести здесь странное, но справедливое замечание одного (мнимого) путешественника: