Джон Толкин - Джон Р. Р. Толкин. Письма

До чего же мне симпатичен ваш сын! Прочесть машинописную рукопись, в которой строчки налезают друг на друга, а чернила едва просматриваются, — деяние само по себе благородное; перечесть все творение от начала до конца, да так скоро, — это комплимент не из малых.

Мне пришла по почте открытка — надо думать, ссылка на рецензию в «Таймc», — в которой было всего четыре слова:

И все же я слегка обеспокоен. Понятия не имею, что еще можно сказать о хоббитах. По-моему, мистер Бэггинс полностью исчерпал как туковскую, так и бэггинсовскую стороны их натуры. Зато я готов поведать многое, очень многое, — а многое уже и записано, — о том мире, в который хоббиты вторглись. Вы, разумеется, можете взглянуть на все, что есть, и сказать, что вы обо всем этом думаете, когда пожелаете — если пожелаете. Мне весьма любопытно узнать мнение человека стороннего, помимо мистера К. С. Льюиса и моих детей, на предмет того, представляет ли оно хоть какую-то ценность и годится ли на продажу само по себе, отдельно от хоббитов. Но если «Хоббит» и в самом деле утвердился надолго и публика потребует продолжения, так я пораскину мозгами и попытаюсь выудить из этого материала какую-нибудь тему и обработать ее приблизительно в том же стиле и для той же аудитории, — возможно, задействуя и уже имеющихся хоббитов. Моя дочка не прочь послушать про семейство Туков. Один из читателей просит подробнее рассказать о Гандальве и о Некроманте. Но это предметы слишком мрачные — слишком и чересчур для загвоздки Ричарда Хьюза. Боюсь, что помянутая загвоздка проявляется на каждом шагу; хотя, по чести говоря, именно присутствие (пусть даже лишь на границе) ужасного придает, на мой взгляд, этому вымышленному миру убедительность и достоверность. Безопасная волшебная страна — фальшивка в любом мире. В настоящий момент я, подобно мистеру Бэггинсу, переживаю легкий приступ «потрясенности»{20}; от души надеюсь, что я не воспринимаю себя слишком уж всерьез. Но должен признаться, что ваше письмо пробудило во мне слабую надежду. То есть я начинаю задумываться, а не удастся ли (быть может!) в будущем по возможности совместить долг и удовольствие? Вот уже семнадцать лет я трачу почитай что все каникулы на экзамены и тому подобные занятия, понуждаемый настоятельными финансовыми потребностями (главным образом медицинского и образовательного свойства). Что до сочинительства стихов и прозы, эти минутки я выкрадывал, порою мучаясь угрызениями совести, из времени уже запроданного, так что писал от случая к случаю, и не то чтобы продуктивно. А теперь, возможно, я смогу делать то, к чему всей душою стремлюсь, нимало не греша против финансовых обязательств. Возможно!{21}

Сдается мне, «Оксфорд» книгой слегка заинтересовался. Меня то и дело спрашивают, как там мой хоббит. Причем (как я и предвидел) не без изумления и толики жалости. Мой родной колледж, как мне кажется, расщедрится экземпляров на шесть, хотя бы для того, чтобы было чем меня дразнить. После рецензии в «Таймc» двое-трое моих более степенных коллег решили, будто могут, так и быть, без ущерба для своего академического достоинства сознаться, что знакомы с моей «фантазией» (читай: неблагоразумием). Профессор византийского греческого языка[32] купил себе экземпляр, «ведь первоиздания "Алисы" сейчас стоят немалых денег». По слухам, зачтением «Хоббита» видели профессора королевской кафедры{22} современной истории. Книга выставлена в «Паркерз»[33], а больше, кажется, нигде.

Возможно, я буду в городе в среду, 27 октября, — приеду послушать профессора Жозефа Вандриеса в Академии. Не получится ли заодно пообедать вместе, как вы любезно предлагали еще летом? В любом случае я смогу занести в издательство «Мистера Блисса» и получить конкретные рекомендации насчет того, как именно сделать его пригодным для воспроизведения, — мистер Ферт обещал мне что-либо подсказать.

Искренне Ваш, ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН.

P.S. Образцы «картинок» прибыли из Америки в целости и сохранности.

19 октября Анвин написал Толкину: «Думаю, для вашей слабой надежды есть некоторые основания….. Нечасто случается, чтобы детский писатель завоевал себе прочную репутацию посредством одной-единственной книги, но в том, что с вами именно так вскорости и произойдет, я абсолютно не сомневаюсь….. Вы — один из редких гениев, а я, в отличие от иных издателей, это слово за тридцать лет работы в издательстве не употребил и полдюжины раз».

В свою очередь, благодарю вас за обнадеживающее письмо. На днях начну работать над новой книгой и при первой же возможности представлю ее на суд вашего сына.

15 ноября Толкин отобедал с Анвином в Лондоне и рассказал ему о нескольких своих сочинениях, уже существующих в виде рукописи: про серию «Писем Рождественского Деда», — эти письма Толкин посылал своим детям на каждое Рождество, начиная с 1920 г.; про разнообразные короткие повести и стихотворения; и про «Сильмариллион». В результате этой встречи Толкин передал в «Аллен энд Анвин» «Квенту Сильмариллион» прозаический текст последнего вместе с длинной неоконченной поэмой «Жеста{23} о Берене и Лутиэн». И то, и другое были показаны одному из внешних рецензентов издательства, Эдуарду Кранкшо; рецензент о поэме отозвался негативно, зато похвалил прозаический вариант за «лаконичность и благородство», хотя «зубодробительные кельтские имена» ему не понравились. Далее в рецензии говорилось: «Есть тут нечто от той безумной, яркоглазой красоты, что ошеломляет любого англосакса, столкнувшегося с кельтским искусством». Комментарии были переданы Толкину.

16 декабря 1937

Нортмур-Роуд, 20, Оксфорд

Уважаемый мистер Анвин!

Я был болен и до сих пор нетвердо стою на ногах, а в придачу еще приключились всякие прочие рутинные неприятности. Так что время утекает сквозь пальцы: с тех пор, как мы с вами виделись, я почитай что ничего не наработал. Даже письмо от Рождественского Деда за 1937 год еще не написано…..

Больше всего я радуюсь тому, что «Сильмариллион» не был отвергнут с презрением. С тех пор как я выпустил из рук эту глубоко личную и очень любимую чепуху, я, как это ни смешно, словно осиротел и в придачу мучим страхом; думаю, для меня оказалось бы тяжким ударом, если бы вы и впрямь сочли все это чепухой. Насчет стихотворного переложения я не возражаю; невзирая на отдельные удачные куски, серьезных недостатков там полно; для меня это только черновик. Однако теперь я со всей определенностью буду надеяться, что в один прекрасный день «Сильмариллион» опубликуют — или я смогу позволить себе издать его за свой счет! От комментариев вашего рецензента я в полном восторге. Очень жаль, что он обломал себе зубы об имена — лично я считаю (а здесь я — компетентный судья, поверьте!), что они хороши и общий эффект в значительной мере зависит именно от них. Они последовательны, соотносятся между собою и созданы на основе двух взаимосвязанных лингвистических формул, и потому обретают реальность, чего, на мой взгляд, не вполне удавалось достичь другим изобретателям имен (скажем, Свифту или Дансени!). Нужно ли говорить, что имена эти вовсе не кельтские! Равно как и сами сказания. Я-то кельтский материал знаю (многие тексты я прочел в оригинале — на ирландском и валлийском) и испытываю к ним некоторую антипатию: главным образом за то, что в основе своей они напрочь лишены всякой логики. Они переливаются яркими красками, но они — что осколки витража, собранные заново как попало. Они и впрямь «безумны», как верно заметил ваш рецензент, — но я-то, хотелось бы верить, вполне нормален. И тем не менее я очень признателен ему за отзыв; особенно же меня воодушевляет то, что стиль вполне соответствует замыслу и даже затмевает номенклатуру.