Илья Кормильцев - Достоверное описание жизни и превращений NAUTILUSa из POMPILIUSa

За два года до того, в 84-м, Илья Кормильцев в пижаме сидел по ночам в подъезде, поскольку дома ему курить не позволялось, и писал на кусочках бумаги тексты… Автор этих заметок тогда, холодной черненковской зимой, прочитал два и с полной уверенностью сказал: «Илья, тебя посадят…» В ответ Илья улыбался, но невесело, он никогда не был героем. Тексты назывались «Скованные одной цепью» и «Метод Станиславского». Впоследствии оба перешли к Бутусову, и летом 86-го один стал песней. Второй потерялся. Автор до сих пор считает, что второй был много лучше, но так всегда потом кажется… Увы, Слава всегда не слишком осторожно обращался с бумажками, а Илья никогда не оставлял черновиков…

Четвертого августа состоялась премьера «Разлуки». Скандал состоялся двумя днями позже, прибежал встрепанный президент рок-клуба Коля Грахов: «„Скованных“ нельзя!» Опасения, навещавшие «Нау» и раньше, благодаря которым, например, строчка «За красным рассветом коричневый закат» благоразумно окрасилась в розовый цвет, подтверждались. Начались судорожные переговоры, в результате которых решено было альбом распространять без «Скованных».

Помогло недоразумение: одному из свердловских «магнитофонных» людей об этом решении не сообщили, он и продолжал гнать запись целиком, а когда недоразумение вскрылось, было, в общем-то, все равно. В деяниях незадачливого писалы попытались искать состав злоумышленного преступления, но не это важно. Важно другое: как рокеры ни боялись, власти не реагировали. Одному Богу известно, почему все-таки в то, на демократию не слишком жирное время, ни малейших гонений в отношении «Скованных» так и не последовало. Хотя к выступлениям текст еще переписывали, пытались что-то поправить…

Несколькими годами позже один из бывших партийных, человек грузный и умный, случайно наткнулся на запись «Скованных», чутко выслушал до конца, вздохнул и признался с виноватой улыбкой: «Как они тогда смогли? До сих пор жутко становится.» Как знать, быть может, и их прокачало?

«А в августе мы подгадали, у всех отпуск случился одновременно, у меня, у Димы, у Славы, а у Белкина вообще отпуск пожизненный…» (из интервью В.Комарова.) В жизни случались не только концерты, записи и т. д., случались и поездки в Сочи. В качестве лирических отступлений… В Сочах, например, ходили на концерт «Форума», тогда страшно знаменитого, правда пить начинали с утра, до «Форума» Слава не дотянул, Пифа повез его домой, а Белкин с Умецким затусовались с музыкантами, так что их два раза выгоняли со стадиона, на котором концерт проходил. И Пифа, наконец до стадиона добравшись, стал свидетелем следующей картины: «Идет концерт, на трибуне стоит аппарат, музыканты играют, а перед трибуной по гаревой дорожке идут пьяные Белкин с Умецким, и тут навстречу капитан, который их уже два раза выводил и сказал, что, мол, больше, чуваки, на глаза мне не попадайтесь… Страшно обрадовался: „Попались, теперь я вас в ментовку сдам….“ А Белкин, он капитану в бубен как выписал на глазах у всего стадиона… На трибунах: „Браво!“ — фуражки в небо полетели… Они бежать в гримерку, музыканты их спрятали. А капитан просто не ожидал такого поворота. Менты все оцепили, стали искать, так что Диму с Егором музыканты вывезли на полу в автобусе, под аппаратом. Потом мы два дня дома сидели, со страху переодевались… Отдых был полноценный.» Такой вот «рок-н-ролл как норма жизни».

А пятого сентября на «Открытии сезона» в рок-клубе на сцену впервые вышли ребята в милитаристском облачении, застыли у микрофонов и «отдубасили» всем в общем-то знакомую наутилусовскую программу под гробовое молчание зала. Только Слава время от времени зачем-то руки над головой заламывал, а так — полная неподвижность, сдержанность, мрачноватый сарказм… Зал будто изморозью покрылся, никто такого не ждал, слишком привыкли к бесшабашным и веселым наусам. И как-то сразу стало ясно, что группа наконец и окончательно случилась.

В октябре Леха Балабанов снимал подпольно фильм о «Белкине и девочке-целочке» (это не название, а содержание). Было страшно забавно, то сцена с панками, то «бардак» на квартире общей знакомой; круче всех был Умецкий, восседал в ванной, погрузивши ноги в горячую воду, и вел «антигорбачевскую агитацию»: «Если от недопоя ноги попарить минут пятнадцать, сто грамм внутри превращаются в стакан! Только помни: главное — не перепарить!»

После съемок, разумеется, выезжали к тому же Лехе на квартиру, где мероприятие продолжалось до утра. Там-то однажды и предложил Слава спеть новую песню. Друзья согласились. Слава взял гитару и в довольно непривычной для себя манере стал петь:

Пел старательно, с чувством, по окончании установилась в комнате продолжительная пауза, первым слово взял Белкин:

— Ну это полное г…но!

Слава несколько опешил, однако друзья поддержали вышеприведенное мнение, и через полчаса выяснилось, что такой дерьмовой песни Слава в жизни своей не писал… Еще через полчаса Слава надрался до такой степени, что неоднократные попытки усадить его в такси и отправить домой увенчались полным провалом, спал на кухне, под газовой плитой.

Как бы то ни было, Слава мнения друзей уважал, так что в результате «дружеской пирушки с обсуждением» песня чуть было не отправилась «в корзину». Только через полгода, 3 мая 1987 года, «Нау» впервые решились сыграть эту песенку, при этом чувствовали себя как-то неловко, робко интересовались у знакомых: «А тебе понравилось?..» На сей раз почему-то всем и поголовно понравилось. А они почему-то не очень уже всем верили…

Вернемся, однако назад, в 86-й, который катился к финалу, 17 октября приключился последний рок-семинар, скопом выехали на турбазу «Селен», выпили, к ночи переругались все, кроме «ЧайФа», дававшего концерт, и Бутусова, дню рождения которого концерт был посвящен. Шахрин пел, рядом развеселый Славка отклячивал нечто лихое и орал все, что ни попадя. Он уже считался баловнем судьбы, ему завидовали…

Существует интересное свидетельство Ильи Кормильцева, человека непостороннего и, прямо скажем, неглупого: «Тогда начинался самый жуткий период в его жизни, пять или шесть лет ужаса. Он не бывал на репетициях, репетиции шли без него. Спал по восемнадцать часов в сутки, мучился, суицидировал и все прочее… С „после „Разлуки““ и до 91-го где-то года. У него были очень обостренные, незащищенные реакции. Слава идеалист большой по отношению к людям, так воспитан. Для него истинное лицо человека всегда открывалось с большой травмой. И о женщинах он как-то уж совсем хорошо тогда думал. Слава, очевидно, никогда всерьез не мечтал переустроить сей мир, а больше ориентировался на поиски в нем какой-то ниши, необитаемого острова или с друзьями, или с близкими людьми, с любимой женщиной. С которыми всего окружающего просто не будет…»