Патти Смит - Я пасу облака

А когда мы выросли и пришлось разлучиться, мне стало не перед кем отчитываться о странствиях. Я писала, рисовала или просто отпускала впечатления — пусть себе летят. Ничего не просчитывала наперед — пусть приземлятся где-нибудь в крапиве и попадутся собирателю, который сострадает всему маленькому.

Проходит время, проходят со временем и некоторые чувства. Но наступают моменты, когда волшебство поля и всего, что там происходило, всплывает на поверхность. Не обязательно тогда, когда я за городом, всплывает и со страниц книг, и из картин Милле, из колорита Коро. Когда я бреду по длинному музейному залу, который озарен узнаваемым светом «малых голландцев», волшебство возвращается. Я вижу себя парящей над лугом и ощущаю давешнее чувство — чистую, невыразимую радость.

А в траве затаилась змея… змея крылатая…

В ванне: Линда, Тодд и Патти Смит, 1952, Джермантаун, Пенсильвания, Беверли Смит. Предоставлено Архивом Патти Смит.

Как и положено в детстве, я считала этот дар чем-то само собой разумеющимся. Совсем про него забыла, никогда не проверяла. Это была всего лишь одна из редких, обыденных вещей, о которых я знала — они взаправду существуют.

Недавно мне приснился сон. Если уж именовать определенные переживания «снами». Погожий осенний день, Томасово поле. На этом клочке земли, явно заброшенном, мои брат и сестра сидят и с немым восторгом смотрят, как я подпрыгиваю и зависаю в нескольких футах над землей. Нет, я не взлетела, а парила, как «тарелка», как Нижинский, и почему-то эта простота усиливала ощущение чуда. И даже в такой ситуации мы не обменялись ни словом — так уж у нас в семье повелось. Телепатия любви и невинности.

Я проснулась счастливая и весь день сияла, пока не наклонилась сделать что-то по дому, и тут поняла, что это был лишь сон. Я провалилась в омут уныния, осела на пол. Но я чувствовала, что когда-то была действительно способна на этот скромный невероятный подвиг и смогу его повторить, если захочу.

После чашки чая, воспрянув духом, я чуть не убедила себя попробовать хотя бы разок. А что, обувь у меня подходящая, мокасины. И желание есть, так и подмывает проверить мой соблазнительный дар. Но меня ждет письменный стол, раскрытый дневник, ждут перья и чернила и драгоценные слова, требующие огранки. Итак, я оставляю свои таланты под вопросом и берусь за дело — я всегда воображала, что однажды напишу книгу.

Над моим письменным столом — небольшой портрет, фламандский, xv столетия. Когда бы я на него ни взглянула, меня непременно бросает в дрожь, а затем во мне поднимается неясная волна тепла, узнавания. Может быть, потому что на лице выражается абсолютное спокойствие, а может, дело в головном уборе — хрупкая ткань обрамляет лицо словно прозрачные крылья огромной бабочки.

Стена, Патти Смит. Предоставлено автором фото.

Воздух был карнавальный, отзывчивый. Я отворила дверь террасы и вышла наружу. Чувствовала, как хрустит трава. Чувствовала жизнь — горящий уголек, брошенный на соломенную валентинку. Я покрыла голову. Охотно прикрыла бы и руки, и лицо. Я стояла и смотрела, как играют дети, и обстановка — рассеянный свет и запахи — перенесла меня в прошлое…

Джесс Смит, Мичиган, Патти Хадсон, 1995. Предоставлено автором фото.

Как счастливы мы в детстве. Как тускнеет свет, когда раздается голос рассудка. Бредешь по жизни, оправа без драгоценного камня. Но вот однажды сворачиваешь на другую улицу — вот же он, лежит на земле, капля граненой крови, и светится, более реальный, чем призрак. Если потянуться к нему, он может исчезнуть. Если ничего не делать, не обретешь потерянного. В этой маленькой загадке содержится выход. Молись собственной молитвой. Неважно, как ты молишься. Но, когда молитва будет произнесена, у тебя появится единственная драгоценность, которую стоит хранить. Единственное зернышко, которое стоит подарить другому.

Маленькая ручонка протянула мне одуванчик.

Загадай желание!

Я взяла одуванчик. Ярко-желтый, дикий, ни на что на свете не влияющий, любимый Богом. Ради наших желаний превращающийся в древнее дуновение ветра. Крупинки пушистой манны слетают на землю…

Загадай желание, подуй…

Я дышу — чего мне еще желать. Все мое бытие воспарило в этом поиске. У меня была привилегия — небо, способное в мгновение ока превратиться во что угодно.

В облаках я высматривала знамения, ответы. Облака, казалось, двигались очень быстро, куполообразные, нежные соединительные ткани. Лицо искусства, в профиль. Лицо неверия в очевидность — благословенное.

Что мы делаем, Великий Бэрримор?

Колеблемся.

Что нам делать, простой монах?

Верить и дерзать.

И этот совет, в котором звучало бесконечное милосердие, сделал мои ноги легкими-легкими, и какая-то сила подняла меня, позволила воспарить над лугом, хоть всем и казалось, что я по-прежнему среди них, поглощена людскими заботами, стою обеими ногами на земле.

Джесс Смит, Гербера, Патти Смит, 2004. Предоставлено автором фото.

Популярный американский сельский танец типа кадрили. Праздник, где танцуют такие танцы. В переносном смысле — шумная вечеринка. (Здесь и далее — прим. перев.)

Распорядитель кадрили назначает фигуры, которые должны выполнять танцоры. В данном случае функции распорядителя выполнял скрипач-аккомпаниатор.

Религиозное общество друзей (Religious Society of Friends) — христианское движение, возникшее в xvii веке в Англии и Уэльсе. Они же квакеры.

Возможно, отсылка к народной песне Above a plain of gold and green, которую раньше разучивали в американских школах.

Народ, живущий на облаках, упоминается в европейском средневековом фольклоре. Агобард, епископ Лионский, писал о небесной стране Магония, жители которой летают на облачных кораблях и воруют с полей зерно во время бурь, насылаемых их сообщниками-колдунами.

До-си-до — фигура в американской кадрили: два танцора сходятся, поворачиваются, становясь спина к спине, а затем возвращаются в первоначальную позицию.

Альберт Эйлер (1936–1970) — американский фри-джазовый саксофонист, певец и композитор.