Леонид Власов - Маннергейм

В апреле 1948 года Маннергейм побывал в Лугано, но эта поездка, несмотря на местные красоты, его не радовала. Жизнь его здесь была полна ограничений в еде и прекрасных местных винах. Он потерял остроту вкусовых ощущений. Здесь два года назад он перевернул последнюю страницу своего самого долгого романа с прекрасной Ивонн ла Брюсс. На момент их первой встречи ей было девятнадцать, и она с достоинством носила звонкий титул «мисс Франция».

Писатель Лев Любимов, автор некогда известной у нас книги «На чужбине», рассказывал мне, что в 1934 году о маршале и самой красивой девушке Франции судачил весь Париж. Дело было не только в громких именах обоих влюбленных, Маннергейм был старше Ивонн почти на полвека. Впрочем, маршал выглядел великолепно, недаром друзья с восхищением говорили: «Мало кто из нас умеет так стареть, как Маннергейм».

«Однажды вечером, — вспоминал Любимов, — я приехал в „Казанову“, маленький, но очень дорогой ресторан у подножия Монмартрского кладбища. Завсегдатаями этого ресторана были „сливки Парижа“, и я, в ту пору корреспондент русской газеты „Возрождение“, черпал здесь информацию для нашего раздела „Светская жизнь“. Все столики были заняты, тем не менее оркестр не играл, и во всем ощущалась какая-то напряженная атмосфера. Хозяин, метрдотель и четыре официанта явно кого-то ожидали. Действительно, около полуночи появился высокий, элегантный Маннергейм в прекрасном фраке, а с ним молодая дама в накинутой на плечи дорогой шубе. Весь ресторан встал, провожая взглядом знаменитую пару. Маннергейм и прекрасная шатенка, отведав жиго с красным бургундским вином, много танцевали. По просьбе маршала оркестр — с блестящим соло на аккордеоне — дважды исполнил популярное танго „Магнолия“. Около двух часов ночи высокий гость и его спутница уехали».

Эта связь продолжалась несколько лет, но летом 1938-го Ивонн ла Брюсс вышла замуж за Ага-Хана III, 48-го имама секты исмаилитов. По слухам, которые доходили до Маннергейма, в этом оригинальном браке королева красоты не нашла счастья. Ивонн отказалась ехать в Индию, где недалеко от Бомбея жил Ага-Хан со своим гаремом, даже несмотря на то, что муж обещал сделать ее первой женой. В конце концов Ага-Хан купил француженке роскошный особняк в Антибе, на юге Франции, но отношения супругов все равно не ладились.

В апреле 1943 года в финское посольство в Швейцарии явилась Бегум Ага-Хан, как теперь звали Ивонн ла Брюсс, и напрямую поинтересовалась, когда Маннергейм прибывает в Лугано для краткосрочного отдыха.

— Откуда вы знаете о визите господина маршала? — изумился посольский чиновник.

— Он сам мне об этом сказал, — спокойно ответила посетительница.

И это было сущей правдой. До предела загруженный заботами военного времени, Маннергейм все же находил время. чтобы позвонить Ивонн. Да и она иногда заказывала разговор с Миккели, где находилась Ставка главнокомандующего финской армией.

Теперь они наконец встретились в Лугано. Ивонн была по-прежнему прекрасна, только немного располнела. И еще исчезли детская непосредственность, очаровательная беззаботность. Умудренный жизнью Маннергейм мгновенно почувствовал, что их прежние долгие автомобильные прогулки вдоль зеркальных озер Булонского леса, по набережным Сены и шумному Латинскому кварталу, балы у принцессы Бонапарт, задушевные беседы со знаменитой официанткой «Чайного заведения» Шебеко, любимой сестрой Николая II великой княгиней Ксенией Александровной — все это безвозвратно ушло в прошлое.

На другой день, во время прогулки по набережной Луганского озера до пьяццо Джирардини, Маннергейм попытался расспросить, как живется Бегум Ага-Хан в ее золотой клетке. Но Ивонн тактично уходила от прямых ответов. Когда поднялись на вокзальную террасу, чтобы полюбоваться живописными вершинами Бре и Сан-Сальваторе, маршал уже не мог отделаться от мысли, что рядом с ним не близкая женщина, а деловой партнер. Как главнокомандующий одной из воюющих стран Европы, он не мог не знать, что Швейцария наводнена тайными агентами чуть не всех крупнейших разведок и его инкогнито здесь чистейшая липа, — недаром советская пропаганда уже вовсю трубит, что барон выслан из Финляндии и его место занял немецкий ставленник.

Вечером Маннергейм пригласил Ивонн на ужин в ресторан отеля, где остановилась небольшая финская делегация. Они сидели в самом дальнем уголке, надежно укрытые двумя столиками, которые были заняты офицерами, сопровождавшими маршала в этой поездке. Стало темнеть. Через огромные окна ресторана было видно бездонное звездное небо. Певица исполняла душещипательные неаполитанские напевы. Затем оркестр заиграл фокстрот.

Беседа не клеилась. Общие фразы казались фальшивыми, а искренность и тепло прежних отношений так и не вернулись. И тут Ивонн заговорила… о бумаге. Не может ли он помочь закупить в Финляндии крупную партию бумаги и, естественно, со скидкой? Что это было, поручение нелюбимого супруга или задание спецслужбы какой-то страны? Маннергейм мягко улыбнулся и тут же прекратил этот разговор, сославшись на трудности военного времени. Вечер был испорчен окончательно.

Расстались просто как старые знакомые. По возвращении в Финляндию Маннергейму доложили, что агенты Ага-Хана неотступно следили за маршалом на протяжении всех дней его пребывания в Лугано.

В последний раз Маннергейм увидел Ивонн в самом конце 1946 года и снова в Лугано.

На большой рождественский бал он пришел с графиней Гертруд Арко-Валлей. В самый разгар вечера мимо столика, за которым сидели маршал и графиня, вдруг прошла Ивонн.

Она не остановилась, лишь, слегка поклонившись, любезно улыбнулась старому другу.

Больше они никогда не виделись, но фотография Ивонн всегда стояла на рабочем столе Маннергейма.

Когда в Швейцарии начинались затяжные дожди, Маннергейм с графиней Арко отправлялись в Италию, в Милан, где наслаждались оперой в Ла-Скала. Маннергейму нравилось, что, когда он с Гертруд входил в зал, вся публика, в знак уважения к нему, вставала.

В середине 1948 года маршал приезжал в Финляндию для участия в выборах в парламент и провел месяц в поместье Геркнес. Затем он вернулся в «Валмонт», где продолжал трудиться над своими воспоминаниями, четко распределив время работы, чтобы мемуары были закончены до того, как он по состоянию здоровья уже не сможет диктовать.

17 января 1950 года Маннергейм вновь посетил Финляндию для участия в президентских выборах и провел неделю на родине. Вернувшись в Швейцарию, он продолжал работать над воспоминаниями.

Самочувствие Маннергейма всю весну и лето было неважное, но в сентябре он приехал в Хельсинки, чтобы обсудить с издательством «Отава» детали публикации своих мемуаров, а также выслушать мнение «знатока Москвы» президента Паасикиви. Маннергейма волновало, не вызовет ли появление его воспоминаний конфликт с Советским Союзом. Паасикиви считал, что вряд ли книга будет иметь политический резонанс, к тому же ответственность за нее несут автор и издатель, а никак не правительство Финляндии. Паасикиви лукавил. Свое мнение о «Мемуарах» он высказал в своих дневниках после смерти автора: «Прочел первую часть воспоминаний Маннергейма. Осталось неприятное впечатление. Желает показать, как он был всегда прав… Распускает свой хвост…» В двух томах «Мемуаров», напечатанных после смерти Маннергейма, много сокращений. Паасикиви не рекомендовал издателю печатать введение к «Мемуарам», где Маннергейм в весьма крепких словах выражал свои антикоммунистические убеждения и обвинял Советский Союз в развязывании Второй мировой войны.