Георгий Соколов - Малая земля

У каждого фронтовика запечатлелись на всю жизнь: у одного — бои в Севастополе, у другого — битвы на Волге, у третьего — Курская дуга…

Но у тех, кто в февральские ночи высаживался на берег Мысхако, навсегда осталась в памяти Малая земля. После войны многие из них приезжали в Новороссийск, а некоторые даже стали жителями города, с которым связала их война.

Но встретиться нам, малоземельцам, собраться вместе многие годы не доводилось. А очень хотелось. Каждый из нас с чувством, нам одним ведомым, пел песню «Где же вы теперь, друзья-однополчане», и мечтал, как о самом заветном, обнять своих друзей, с которыми сроднился на пятачке земли.

Но где они, малоземельцы? Как их собрать вместе? Да и много ли их уцелело?

По данным Новороссийской военно-морской базы, на Малую землю за семь месяцев высадилось более шестидесяти тысяч десантников. Вывезено с Малой земли раненых около двадцати пяти тысяч. А когда в сентябре Малая земля соединилась с Большой, нас насчитывалось чуть более шести тысяч.

А сколько осталось после войны? Такого учета никто не вел. Новороссийский музей, бывший начальник политотдела десантной группы войск полковник А. Рыжов, бывший заместитель по политчасти 83-й морской бригады полковник Ф. Монастырский и я взялись за розыски малоземельцев. В течение нескольких лет мы собирали адреса.

К двадцатой годовщине освобождения Новороссийска мы собрали свыше трехсот адресов участников боев на Малой земле. Горком КПСС и горисполком послали всем им поздравительные телеграммы по случаю знаменательной даты и пригласили приехать посмотреть, каким теперь стал город, который мы освобождали двадцать лет назад.

И вот пятнадцатого сентября свыше шестидесяти малоземельцев приехали в Новороссийск. Те, кто не смог приехать по тем или иным причинам, прислали нам теплые телеграммы.

Гостиница «Черноморская» в эти дни была отдана в распоряжение почетных гостей. Здесь происходили трогательные встречи фронтовиков. Сюда пришли малоземельцы, ставшие жителями города.

Этот день был удивительно солнечным. Море словно задремало. На его голубой глади ни одной морщинки, только сверкают солнечные зайчики, убегая к горизонту. Туда же, к горизонту, держат путь рыбачьи сейнеры.

Мы стоим на набережной около памятника Неизвестному матросу и любуемся голубой далью, расцвеченной солнечными узорами, белым красавцем теплоходом, вышедшим из ворот мола и взявшим курс на Ялту.

Все молчат, погруженные в свои думы. Мне понятно их молчание. Много воспоминаний связано с этим морем.

Говорят, что годы стирают из памяти многие эпизоды, забываются даты, фамилии. Но не всегда это бывает так. Помнится, все помнится фронтовику, ничто не забылось. Я порой даже удивляюсь, что вспоминаются, казалось бы, не существенные детали фронтовой жизни. Видимо, человеческая память подобна летописи, она долго хранит пережитое. И мне все еще снятся боевые товарищи, ожесточенные схватки, бомбежки — и просыпаешься в тревоге, торопливо закуриваешь, стираешь со лба холодный пот.

Разве я забуду, что вон там, где только что прошел теплоход, во время сентябрьского штурма города мне пришлось ночью, при шестибальном шторме четыре часа проболтаться на волнах. Наш катер был подбит и затонул. Из сорока шести человек спаслось только пятеро. А вон там, за мысом Любви, мы в феврале прыгали в студеную воду и сразу же на берегу завязывали бой с гитлеровцами. А сколько раз нас трепали штормы, когда возвращались с дальней разведки на катере!..

Да, немало горьких минут и часов доставило нам это море. Но я сейчас ловлю себя на другой мысли. Мне хочется сказать вслух: «Я люблю тебя, Черное море!» Скажу откровенно, оно меня всегда влекло и влечет сейчас. Я вижу вдали мачты рыбачьих сейнеров, и мне опять хочется в море. Былые штормы — в прошлом, а к будущим не привыкать.

Вот разве годы…

Я смотрю на лица своих друзей-малоземельцев. Какие мы стали! Двадцать лет назад мы были молоды, жизнерадостны, несмотря на фронтовые тяготы, и, по-моему, все красивые. А теперь передо мной стояли поседевшие люди с сеткой морщин на лицах. Многим война оставила свои метки — у кого пустой рукав, кто на протезе, шрамы на лицах. И у многих радикулиты, ревматизмы, головные боли.

Это, конечно, печалит. Прошла наша молодость, прошумела боевыми грозами, все вроде бы уже в прошлом. Но жалеем ли мы, что так прошла она?

И мне невольно вспомнился Александр Иванович Неребеев, бывший разведчик Краснознаменной Таманской дивизии. Из-за болезни он не смог сегодня приехать. Он попал на фронт семнадцатилетним юношей, прямо со школьной скамьи. На Малой земле ему исполнилось восемнадцать лет. Он дошел из Новороссийска до Праги, был четыре раза ранен, контужен, обморожен. Девятнадцатилетний Александр полюбил девушку Нину из станицы Павловской. Но любимая девушка погибла при взрыве мины. Парень оказался однолюбом. Так и не женился после войны. Все эти годы он работал слесарем на заводе в Грозном. Работал хорошо. Но все же война сказалась, он заболел туберкулезом.

Недавно Александр Иванович прислал мне свои воспоминания о войне. В них есть такие строки: «Я был робким от природы парнишкой. Война закалила меня, я многих фашистских гадов отправил на тот свет. Обидно, конечно, что гады искалечили меня, украли молодость.

Все же я горжусь тем, что моя жизнь прошла в жестоких схватках со злейшим врагом человечества — фашизмом. Если бы не мы, то кто сломал бы хребет фашистскому зверю? Я радуюсь, что на Малой земле снова цветут янтарные лозы винограда, девушки поют песни, а Колдун-гора опять стоит в зеленом наряде. Ради этого стоило…»

Под таким письмом мы все, стоящие сейчас у бронзовой фигуры матроса, подписались бы.

Молчание нарушила Анна Андреевна Сокол, бывшая медсестра из санбата 176-й дивизии. Не сводя глаз с моря, она сказала дрогнувшим голосом:

— Вот мы и встретились со своей молодостью…

Может быть, кому-то эти слова покажутся банальными, но у нас невольно повлажнели глаза.

В дивизии Анну Андреевну называли «наша Анка». Задорная, боевая была. Коммунисты медсанбата избрали ее секретарем партийной организации. Теперь Анна Андреевна уже бабушка, у нее есть внуки. Но сердцем она осталась молодой. Нет, Анка не пенсионер. В городе Пологи она работает старшей сестрой в больнице. И там ее избрали секретарем партийной организации.

Похоже, что я рано заговорил о старости. У малоземельцев сердца еще бьются по-молодому, и это замечательно! Нет, неспроста гитлеровцы называли их трижды коммунистами. Среди нас, стоящих сейчас здесь, есть инвалиды, но нет неработающих, все отлично трудятся и поныне — кто агроном, кто рабочий, кто инженер, кто партийный работник, кто хозяйственник, кто журналист, кто врач… Мы все гордимся тем, что в рядах воинов, сражавшихся за Новороссийск, находился Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, бывший в то время начальником политотдела нашей 18-й армии. На площади Героев мы возложили венки на братскую могилу, к подножиям памятников Героям Советского Союза Цезарю Куникову, Николаю Сипягину и долго стояли, склонив головы. Полыхал огонь вечной славы, играли куранты — все это в память о героях в матросских бушлатах и солдатских шинелях, в память об их бессмертном мужестве и воинской доблести.