Владимир Карпов - Взять живым !

Вдруг снаряды накрыли фашистов, залегших перед траншеей. В перерывах между артналетами они стали убегать из-под огня назад, к третьей линии танков, почему-то остановившейся. И тут из-за леса вылетели штурмовики с красными звездочками на крыльях и пошли вдоль строй немецких машин. Частые всплески от разрывов бомб, вздыбившийся снег, земля и дым заволокли всю нейтральную зону. Сделав еще заход, штурмовики улетели. В поле чадили и пылали огнем подбитые танки. В одном из них рванули снаряды, бронированная коробка развалилась, из нутра ее вырвались яркие космы огня.

- Так держать! - сказал довольный Куржаков и добавил: - Но учти: ты должен все делать сам. Я за тебя взводом командовать не буду. - Повернулся и ушел на свой наблюдательный пункт.

"Зачем он так?.. - пожалел Ромашкин. - Вроде бы все наладилось, и опять обидел. Но, с другой стороны, он прав, без него дело могло кончиться плохо. А я, лопух, растерялся, даже как бутылки бросать забыл".

До вечера отбили еще одну атаку. Ромашкин чувствовал предельную слабость: сил не осталось, даже шинель казалась тяжелой. Вспомнил: "Сегодня мы не завтракали, не обедали, не ужинали". Вспомнил и ощутил, что совсем не хочется есть. Попить бы только. Чаю бы крепкого, горячего. Ромашкин обошел уцелевших солдат, сосчитал убитых, велел отнести их в лощинку позади траншеи. Вспомнил раненых - они сами, без помощи ушли в тыл. Он глядел на почерневшие, осунувшиеся лица красноармейцев, и его поразило сходство с теми, которых они сменили. Теперь и его бойцы ходили, как те, устало, вразвалочку, шинели на них испачканы землей и гарью. "Вот и мы стали чернорабочими войны", - подумал Ромашкин, и его охватила грусть оттого, что война совсем не такая, какой он представлял ее. "Откуда же правду о войне знала та женщина в военкомате? Откуда знали другие, они ведь никогда не видели фронта? И почему я не знал всего этого?"

Когда начало смеркаться, за Ромашкиным прибежал связной.

- Командир роты вызывает.

На НП Василий встретился с тремя сержантами - это были новые командиры взводов. Кроме Ромашкина, ни один взводный не уцелел.

- Хватит мне к вам бегать, - беззлобно сказал ротный, и Ромашкин понял: в трудные минуты Куржаков бывал в каждом взводе. - Решил вызвать вас. Доложите о потерях.

Докладывали по очереди - по номерам взводов.

- Восемь убитых, четверо раненых, - сообщил Ромашкин.

- Раненых обычно бывает в два раза больше, а у тебя наоборот, - сказал Куржаков.

- В землянке сразу шестерых одним снарядом, - стал оправдываться Василий.

- А ты куда смотрел? Людей на время артобстрела надо рассредоточить по лисьим норам, пусть сидят. Будет прямое попадание - убьет одного, а не как у тебя - сразу целое отделение.

Куржаков решил не ругать лейтенант в присутствии сержантов, но все же наставлял:

- Или вот еще у некоторых с бутылками не получилось. Бросают, понимаешь, а танки не горят. Надо на моторную часть кидать. В башню или на гусеницы - бесполезно.

В землянку, согнувшись, влез комбат Журавлев:

- О, все начальство в сборе! Вовремя я пришел. Ну как, отцы-командиры? Живых накормили? Мертвые похоронены?

- Кормим и считаем живых. Мертвым спешить некуда, - ответил Куржаков.

- Сколько людей осталось?

- Полроты наберется.

- Сколько танков подбили?

- Два.

- У тебя же семь на участке роты стоит.

- Пять артиллеристы сожгли. Моих два.

- Считай все.

- Что же получится, я семь и артиллеристы семь укажут - в донесении четырнадцать будет. Кому это надо?

- Ты давай не мудри, - холодно сказал Журавлев, - уничтожено семь так и докладывай.

- Моих два, - упрямо сказал Куржаков, и ноздри его побелели.

- Ну ладно, математик, - сердито сказал капитан. - Получи вот карты. Сегодня прислали. Начштаба в третью роту понес, а я для вас прихватил. Журавлев, шелестя картами, стал подбирать листы, проверяя маркировку.

- А эти зачем? - спросил Куржаков, показывая два листа с окраинами Москвы.

Журавлев понял скрытый смысл вопроса, ответил:

- На всякий случай.

- Для меня такого случая не будет, - сказал Куржаков. - И взводным моим эти листы на давайте. Я пристрелю каждого, кто попятится.

Он протянул комбату листы. Журавлев какой-то миг молча смотрел на Куржакова, но листы все же взял.

Ромашкин возвращался в свою траншею и думал о Куржакове: "Что за странный человек? В бою улыбается, когда затишье - на людей рычит. Даже комбату резко отвечал..."

Ромашкин шел по хрустящему снегу, видел редкие ракеты над передним краем и цепочки трассирующих пуль. Он думал о том, что получил боевое крещение и теперь дела пойдут лучше, он стал настоящим фронтовиком. Вдруг одна из цепочек полетела прямо в него. Ромашкин не успел лечь, и огненная струя ударила в грудь. Падая, он ощутил, будто оса впилась и грызет, жалит уже где-то внутри, подбираясь к самому сердцу.

"Как же так? Почему в меня?" - удивился Ромашкин. А оса жалила так больно, что померк свет в глазах.

Во взводе подумали - лейтенант засиделся у ротного. Куржаков считал, что Ромашкин давно отсыпается в своей землянке. А телефон взводному командиру не полагался.

Всю ночь пролежал на снегу Ромашкин, истек кровью, закоченел. Наткнулись на него только на рассвете, оттащили к воронке. Там не зарытыми еще лежали бойцы, расплющенные прямым попаданием в блиндаж. Совсем недавно на них с содроганием смотрел сам Ромашкин.

Куржаков пришел взглянуть на последнего взводного своей роты. Да, он постоянно ругал Ромашкина и высказывал свою неприязнь, но в душе считал его наиболее способным из своих командиров и теперь искренно опечалился его смертью. Тем более что кое-чему уже научил лейтенанта Ромашкина, дальше с ним воевать было бы легче.

Куржаков расстегнул нагрудный карман Ромашкина, чтобы взять документы, и уловил слабое веяние живого тепла. Ротный поискал пульс, не нашел и приложил ухо к груди лейтенанта.

- Куда же вы его волокете? - гневно спросил Куржаков оторопевших красноармейцев. - Живой ваш командир! Несите в санчасть. Эх вы, братья-славяне!

- Так задубел он весь, - виновато сказал Оплеткин.

- Ты сам задубел, в могилу живого тянешь! Несите бегом, может, и выживет.

* * *

Ромашкин открыл глаза и увидел пожилую женщину в белой косынке.

- Ну вот мы и очнулись, - сказала она.

Василий удивился - откуда женщина его знает? Кажется, это он?, когда-то назвала его верблюжонком. Но как она сюда попала? А вернее, как он попал к ней? Василий спросил:

- Это вы плакали в военкомате? Она кивнула.

- Я, милый, я. Все бабы плачут в военкомате: кто живого провожает, кто похоронную получил.

- Нет, я про двадцать второе июня.

- Правильно, - согласилась женщина, - и в тот день я плакала.