Вероника Севостьянова - Про меня и Свету. Дневник онкологического больного

Итак, в ближайшее время мне предстоит операция (примерно три часа на операционном столе и около недели в больнице), облучение (двадцать пять процедур в течение двух месяцев – в каждый из рабочих дней недели) и “красная” химия (количество сеансов пока неясно). В какой последовательности будут проводить все эти мероприятия, тоже еще не расписали. Вот в среду, через два дня, получу на руки и привезу доктору из лаборатории свою гистологию, тогда уже они и поговорят со мной более обстоятельно. А Свете уже в ближайшее время хотят начать облучение. В общем, попугаев-неразлучников, кажется, все же разлучат, и лечиться будет уже не так весело.

Очень боюсь “красной” химии. Все, что слышала в отделении от тех, кто ее проходил, и то, что читала об этом в Интернете, пугает своим единодушием. “Красная” – более злая и хуже переносимая. Так что, узнав эту новость, начинаю понимать, что предыдущий этап лечения был цветочками, ягодки еще впереди. Вот они, настоящие тошнота, рвота, мышечные и головные боли, слабость и потеря ориентации – совсем не те, что уже терзали меня в результате четырех сеансов химии “желтой”. Впрочем, как всегда, ищу позитив. Пожалуй, сейчас стоит согласиться с тем, что все это даст мне более полный опыт познания болезни и позволит заполнять свой дневник чуть более информативными записями.

Облучение, насколько я понимаю, неболезненно. Правда, кожа станет противной и пойдет где прыщами, где шелушением, волосы выпадут окончательно, а ногти придут в полную негодность, но это, в конце концов, лишь внешние признаки и все покровы моего тела в дальнейшем подлежат восстановлению.

А вот разговоры про операцию внезапно перешли в другую плоскость. Если раньше и молодой доктор, и наш главный говорили со мной только об органосохраняющей операции, то сегодня прозвучало, что могут грудь и полностью удалить. “Обе?” – переспросила меня сестра, когда я вечером по скайпу рассказывала ей о беседе с врачами. “Одну, конечно”, – успокоила я ее, успокаивая и себя. Вот она, старая истина “все познается в сравнении”: когда я представила, что могли бы удалить обе, а пока лишь намекают, что есть риск удалить одну, то сразу стало и полегче. Пожалуй, надо себе еще массу страшилок придумать, потом их развеять – и вздохнуть с облегчением, что жизнь не так ужасна, как кажется. Ну подумаешь, рак, ну еще на полгода лечение растянется, но лечат то только одну грудь. А даже если и удалят, то вставлю имплантат и буду в два раза лучше Анджелины Джоли. Ведь у Джоли обе груди – искусственные, а у меня одна своя. Факт!

На работу пока продолжаю ходить. Сегодня после всей суеты и беготни смогла добраться до офиса в половине пятого. Осмотрелась на местности, ответила на почту, сверила с дизайнером график и объем работ, поздравила финансового директора с днем рождения и уже в начале шестого снова покинула контору. Надо бежать за полисом. Еще в апреле сдала свои данные в страховую компанию на оформление нового документа, но зайти за ним так все было и недосуг. А ведь если операцию в ближайшее время назначат, то и полис понадобится.

Ну что же, день прожит не зря, и дел переделано много, и переживания все пережиты, и очередные тридцать страниц Мориса Дрюона во время пути в больницу и обратно прочитаны. Все же великая вещь городской автобус: он едет, ты читаешь, маршрут преодолевается, время идет, выздоровление приближается.

День сегодня был почти приятный. Света с мужем забрали мои результаты из лаборатории. Я, честно говоря, эти новые результаты гистологии даже ни посмотреть, ни почитать не успела. Только приняла из рук Светы драгоценную бумажку с массой непонятных букв и цифр, а из кабинета уже и доктор вышел. Выхватил у меня искомый документ, взглянул, выдохнул “Ну слава Богу” – и со словами “Сейчас вернусь, все вам объясню, что тут написано” убежал в кабинет главного. Вот тут я и поняла, что день задался. Такого искреннего облегчения на лице своего лечащего я увидеть никак не ожидала. Даже если он потом будет отказываться и говорить, что радовался совсем по иному поводу, я все равно сохраню в памяти эту секунду как приятную. Я для себя твердо решила, что эта радость могла означать лишь одно, что результаты мои не столь печальны. И я буду стоять на этом мнении твердо.

Потом была еще встреча с главным, которому я тоже пробурчала: “Смотрите-ка, и вы мне сегодня ничего плохого не рассказываете”. Потом они оба, кажется, слегка улыбались. Ну и, знаете, солнце в этот день в окне их кабинета тоже было ясным. А правильное ли я прилагательное применила? Солнце ясным может быть? Сомнительно что-то, но в словари не полезу. Все равно все было неотразимо, пусть это и не вполне стилистически грамотно.

Мне назначают операцию. Боюсь. Впрочем, о том, что я боюсь хирургии и почему, я уже писала. Чем саму себя заново накручивать, лучше буду просто готовиться. Пижамку, например, новую симпатичную для больницы куплю. Или, может, не пижамка мне нужна? В общем, что-нибудь да куплю. Должна же я как-то дополнительно себя еще порадовать!

А после операции все же облучение и “красная” химия. Или, в наиболее благоприятном варианте развития, вместо химии гормональная терапия. Впрочем, остается еще вариант печальный, когда вскроют, увидят не то, что хотелось, и удалят не только опухоль, но и всю мою грудь. “Вскрывают патологоанатомы, не мы”, – встрял в мои рассуждения о том о сем и о жизни доктор, но я на его слова уже даже внимания не обращала. Я тут важные решения принимаю, мне некогда за простейшими дикцией и произношением следить.

Свете сегодня сделали первую “красную” химию. К тем двум препаратам, что нам вливали первые четыре раза, добавили еще один, и теперь Светины вены вбирают в себя жидкости еще больше. Именно новый препарат и дает красный цвет вливаемому раствору, и он же потом придает красный цвет и моче. “Кровяной цвет у мочи?” – спросила я у Светы. “Скорее, морковный, – ответила она, немного подумав. – Но главное, что я тебя предупредила о таком нюансе, чтобы ты не пугалась потом, когда тебе после операции тоже начнут эту дрянь вливать”.

Если честно, то я не очень понимаю, почему более мощную “красную” вливают после курса “желтой”. Значит ли это, что “желтая” не помогла и поэтому необходимо применить препараты посильнее? Мне ведь тоже обещают этот ужас после хирургического вмешательства, и меня этот вопрос волнует и в личном плане. Понимаю, что придется и болеть от нее, и блевать, и около унитаза валяться, но перетерпеть-то это все можно. Главное, хотелось бы, чтобы лечение еще и помогло. Впрочем, вот как наш молодой врач описывает воздействие химии на опухоли – попробую пересказать то, что поняла из его объяснений.