Валентин Антонов - Хроника шапочных разборов

Словно бы в ответ на все чудеса преданности законная супруга Константина явила истинные чудеса великодушия. Зоя написала Марии письмо с предложением прибыть в столицу и с обещанием оказать ей благосклонный приём… Мария, в свою очередь, благосклонно приняла любезное приглашение и в сопровождении почётного эскорта прибыла куда сказали. Не всё сразу: вначале ей предоставили довольно скромное жилище, но оно находилось в таком чудесном месте, что император загорелся желанием — превратить то жилище в царские палаты, для чего немедленно начать там соответствующие строительные работы. Главным прорабом Константин назначил самого себя. При этом он показал себя настоящим трудоголиком и приезжал на стройплощадку по нескольку раз в день, всякий раз накрывая для сопровождающих его лиц роскошный стол во дворе. Сопровождающие лица всё понимали и уже в открытую стали «прокладывать царю дорогу», находя вместе с ним всё новые причины проконтролировать строительство…

Для тех, кто знавал багрянородную Зою в прежние годы и в прежние её браки, случившееся потом выглядело чем-то совершенно невероятным. Присмотревшись к своей супруге поближе и немного поразмыслив, Константин счёл вполне возможным обратиться к ней с новой просьбой: теперь уже официально ввести Марию в царские покои, подкрепив её будущий высокий статус соответствующим «договором о дружбе». И — о, чудо! — в ответ Зоя мило улыбнулась мужу и лишь кивнула головой в знак своего согласия.

Ради неё, Марии, был возрождён полузабытый титул севаста, который в стародавние времена применялся исключительно к царствующим особам. Собственно, к ней и обращались теперь, как к царствующей особе, практически равной по положению самим императрицам.

Они разделили между собой палаты: императору досталась средняя из трёх, царицы поселились в крайней, а внутренние покои заняла севаста, и царица входила в комнату самодержца не иначе, как предварительно убедившись, что он у себя и вдали от возлюбленной.

Да, но что же случилось с той Зоей, которую все мы помним?.. Куда подевалась у неё хотя бы элементарная женская ревность, элементарная гордость?..

Случилось… давно… год назад, когда умер её любимый Михаил. Она ведь не лукавила, когда объяснила «простому народу», что, выходя в третий раз замуж, она приносит себя в жертву — ради мира и спокойствия в государстве. Брак с Константином Мономахом был для неё браком по государственному расчёту — и ничего более в этом браке для неё не было. Теперь это была лишь старая, очень уставшая женщина, потерявшая всё, что любила, и нашедшая всё, в чём уже не нуждалась…

К старости стала Зоя уже нетверда рассудком, но не то чтобы лишилась разума или сошла с ума, а просто потеряла всякое представление о делах… <…> Достигнув семидесяти лет, она сохранила лицо без единой морщинки и цвела юной красотой, однако не могла унять дрожи в руках, и её спина согнулась…

Но ещё прежде чем Зоя достигла семидесяти лет, все они, «триединое существо», потеряли Марию Склирену: она, ещё ведь нестарая годами, занедужила и, несмотря на все усилия лучших врачей, умерла. А ещё через пять лет, в 1050 году, скончалась и Зоя. И всякий раз Константин был безутешен, и обе могилы он «орошал слезами», а после смерти жены Зои так и вообще требовал причислить её к лику святых…

Сам Константин не был святым. После смерти Марии Склирены в его жизни случилась и ещё одна большая любовь; ждали его ещё и войны, и болезни, и победы, и поражения… А в январе 1055 года пришла, наконец, и его пора. После 12 лет совместного царствования Феодора осталась совсем одна. А ещё через полтора года не станет и Феодоры… Как и старшая сестра Зоя, она прожила ровно 72 года. С её смертью окончательно прервалась та императорская династия, которую у нас называют Македонской, а за рубежом иногда — Армянской…

Мозаика в Софийском соборе Константинополя

В южной галерее константинопольской Софии сохранилась мозаика, фрагменты которой уже встречались по ходу рассказа. Константин Мономах и Зоя со святыми дарами, а между ними — Иисус Христос. Мозаика эта непростая, в ней словно бы отразилось и застыло само время. Когда мозаику создавали, была жива Зоя и был жив Михаил, её любимый второй муж. Их-то обоих мастера и запечатлели тогда в разноцветных камешках — Михаила и Зою…

А потом её Михаил умер, не захотев с ней даже проститься. Новый император, Конопатчик, правил недолго, всего 4 месяца, но он успел при этом дать распоряжение уничтожить на мозаике изображение Зои. Распоряжение это было выполнено.

А потом… потом вспыхнула апрельская революция, и не стало Конопатчика. Ради высших государственных интересов Зою выдали замуж в третий раз. Её мозаичное изображение было восстановлено, и заодно вместо головы покойного Михаила, не тронув его фигуры, изобразили разноцветными камешками более актуальную тогда голову — Константина Мономаха, третьего мужа Зои, её «государственного мужа».

С тех пор там оно так и осталось. Навсегда, на веки вечные: Михаил с лицом Константина.

Тогда же, по не совсем понятным причинам, переделка коснулась и головы Христа. По одной из версий, это сама Зоя попросила мастеров сделать так, чтобы взор Спасителя был направлен не на Константина, а на неё…

Уже говорилось, с какой неохотой, «будто в полон», отправлялась 25-летняя византийская царевна Анна замуж в неласковую землю варваров-скифов. Но её Византии в то время позарез нужен был военный союз с Владимиром Красное Солнышко, а если ещё учесть, что одним из условий этого брака было обращение в христианскую веру самого вождя русов, то, пожалуй, это был тот нечастый в дипломатии случай, когда в выигрыше оказались обе стороны. Царственные братья Анны, 30-летний Василий II (пока что не Болгаробойца, это сомнительное прозвище он получит много позже) и 28-летний Константин, приложили немало усилий, чтобы Анна скрепя сердце согласилась принести себя в жертву.

Никогда больше не увидит Анна ни братьев своих, ни двух своих очаровательных племянниц, дочерей Константина: 10-летнюю капризную модницу Зою и по-детски неуклюжую и молчаливую 4-летнюю Феодору…

…И едва принудили её. Она же села в корабль, попрощалась с ближними своими с плачем и отправилась через море. И пришла в Корсунь, и вышли корсунцы навстречу ей с поклоном, и ввели её в город, и посадили её в палате…

Корсунь — это ведь античный Херсонес Таврический, который византийцы называли просто Херсон. Здесь, в Херсонесе Таврическом, должно было состояться и крещение жениха-варвара, и бракосочетание по христианскому обычаю. Сюда, в Херсонес, вместе с Анной прибыл солидный «десант» византийских священнослужителей: им предстояла огромная работа по обращению в истинную веру всей необъятной Руси — от Новгорода до Киева…