Сергей Чупринин - Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета

74

«По нынешнему времени литературный мейнстрим являет собой типичнейшую субкультуру: субкультуру филологов (…) Подавляющее большинство потребителей этих текстов составляют люди, которые за их чтение попросту получают зарплату — прямо или опосредованно…» — веско подтверждает Кирилл Еськов, и он ли один?

Поставим отметочку на этом имени — не вполне уместное здесь, оно еще всплывет в ином и более, как мне кажется, сообразном контексте.

«Страна с равным числом читателей Толстого и Вербицкой ни к черту не годится», — писал Василий Розанов в несравненно более спокойной социокультурной ситуации, когда счет качественной и массовой литератур был, что называется, фифти-фифти.

Вот это имя и всплыло, как было обещано, в правильном месте — см. сноску к разделу «Качественная литература».

«…Очевидно, — делится своими размышлениями с читателями “Зна мени” Михаил Эпштейн, — что Пелевин — это не массовая и не элитарная литература, а литература взаимного подстрекательства массы и элиты. Благодаря Пелевину происходят чудеса социально-психологической трансмутации: массовый читатель чувствует себя удостоенным элитарных почестей, посвященным в намеки и перемиги избранных, — а элитарный читатель присоединяется к массам, жаждущим чуда и откровения, пусть даже в самой дешевой или нарочито удешевленной упаковке (чем дешевле упаковка, тем по контрасту драгоценнее содержимое)».

«Проза Веллера, — писали как-то в “Московских новостях”, — являет собой один из самых породистых экземпляров литературной разновидности масскульта. В то же время книги Веллера демонстрируют: масскульт рождается в борьбе со старой авторской философией, основанной на категории самовыражения. Теперь она сменяется идеей успеха и сознательного манипулирования читательским интересом».

Его проза, — по оценке Марии Ремизовой, — это «детище, рожденное в законнном браке постмодернизма с масскультом».

«Мы, — говорит Аркадий Блюмбаум на страницах высоколобого журнала “Критическая масса”, — живем в стране с пережитками “старорежимной”, аристократической культуры, где хитами становились исключительно высоколобые произведения. А в случае Акунина высоколобая литературная культура идет на службу традиционно презиравшейся (и страстно читавшейся тайком) массовой продукции. Массовую продукцию теперь потреблять не стыдно, и создают ее теперь люди, адаптирующие для нее высокие литературные ценности. (…) В его случае мы имеем дело не с штучным достижением (хотя и с ним тоже), но с симптомом большого культурного процесса».

«Осознавая, — язвил обозреватель журнала “Политбюро”, — назревшую потребность рынка в качественной молодежной прозе, мэтры литературной критики тем не менее никак не могут абстрагироваться от представлений времен собственной молодости, каковым книги Андрея Геласимова соответствуются в полной мере».

Любо смотреть, как оживилась книжная критика при появлении романа Евгения Гришковца «Рубашка». И если рецензент «Афиши» еще осторожен («Легко читаемая, но необязательная книга»), то интернетовский автор уже готов снять шляпу перед писателем: «“Рубашка” Гришковца — хорошая, современная книга. Не роман на все времена, заставляющий читателя карабкаться к вершинам духа, но текст, делающий нас чуть-чуть счастливее». Так что, — я цитирую уже рецензента «Книжного обозрения» — «(…) “Рубашка” — именно то, чего российскому книгоизданию так не хватало, легкое чтение для среднего класса, беллетристика для умных и образованных людей».

Не говоря уж об антилитературной стратегии телевидения и едва ли не всех наличествующих в стране СМИ, никак не кввалифицируя заносчивую глупость коллег по цеху, перезахоранивающих литературу при каждом удобном (и неудобном) случае, укажу на самый вроде бы невинный, самый трогательный прием створаживания едва намечающегося интереса к современной словесности. «Я мало читаю из современной прозы. Вот сейчас Тынянова читаю», — признается Л. Улицкая. «Я ничего не читаю, кроме того, что мне нужно для работы. А это — документальная проза», — вторит ей еще один букеровский лауреат А. Азольский. «Я беллетристики в руки не беру и не читаю. У меня есть на этот счет удобное оправдание: я решил себе, что “литературы больше нет, и не надо”. Она там, в прошлом времени. Осталась одна история», — это Г. Павловский, руководитель «Русского журнала». А вот и редактор «Нового мира» А. Василевский, который, признавшись, что современных писателей читает только «за деньги», находит нужным уточнить: «В современной словесности я чувствую себя эмигрантом. Не туристом, ненадолго посетившим чужую страну и заплутавшим — без языка — в трех улочках. Нет, эмигрантом, вполне ориентирующимся в обстановке. Жить можно, но — все чужое, а домой дороги нет, потому что и самого дома больше нет. Ну и живешь, и всех знаешь, и язык их знаешь. Известно, с волками жить…»

И ведь это все випы, все признанные авторитеты и эксперты! — так как же не последовать их примеру и самому обычному, нормальному покупателю-подписчику-читателю, потянувшемуся было за свежим журнальным выпуском или книжкой.

«Во времена, которые живописует современная проза (во всяком случае, значительная ее часть), — говорит Александр Агеев, — жить не хочется. Хочется классику почитать — там был конфликт, но не было ненависти и безысходности».

Употребляя здесь и далее для характеристики современной литературной ситуации в России термины «репутация», «имидж», «ситуация», «квалифицированное читательское меньшинство», «неквалифицированное читательское большинство» и т. д., автор статьи пользуется тем их толкованием, которое предложено в книге: С. Чупринин. Русская литература сегодня: Жизнь по понятиям. М.: Время, 2007.

См. «День литературы», 2005, № 3. Адрес этого письма Е. Сойни и ответного письма В. Хатюшина в интернете: http://www.moslit.ru/nn/0508/15.htm. Любопытно, что, сдержанно — скажем так — попросив прощения у обкраденного им автора («Я, конечно, приношу Елене Сойни свои извинения и надеюсь, что два поэта способны разрешить это недоразумение мирным путем»), В. Хатюшин заявил, что все напоминающие ему об этом раздувают из мухи слона, поскольку «и в мировой, и в русской поэзии подобных недоразумений — сотни» (В. Хатюшин. Бондаренковщина // Газета «Дуэль», 11.10.2005; адрес в интернете — http://www.duel.ru/200541/?41).