Виктор Кожемяко - Лица века

Я говорю: поди, гонорара-то нынешнего и не хватит на машину.

Засмеялся: тогда на своих двоих поезжу.

Последние заботы наши такие. Ходили в Арбитражный суд – по поводу партийного имущества. Валентин Семенович был там вместе со мной официальным представителем партии. Все документы он в основном готовил. И очень переживал, что, несмотря на всю нашу юридическую правоту, суд опять же принял политическое решение.

Немало было у него забот и в Государственной думе. Делился своими соображениями насчет проекта нового Гражданского кодекса. Не раз по этому поводу выступал.

Критиковал очень резко: нет здесь понятия коллективной собственности, заложена возможность продажи земли. И, конечно, приватизация не давала ему покоя. Как специалист по хозяйственному праву, можно сказать, мирового класса, он лучше других понимал грабительский смысл и механизм того, что творят демреформаторы. И все силы свои – как депутат, как ученый, как коммунист – прилагал, чтобы остановить этот грабеж…

Я уже писал: если бы все оболваненные тотальной антикоммунистической пропагандой последних лет узнали, каков он был, коммунист Валентин Мартемьянов!

Ведь коммунистов нынче и в самом деле изображают чуть ли не с дьявольскими рогами. Ленин – бандит. Ленинцы – люмпены, фашисты. Движущая сила революции – зависть.

А может, все-таки чувство справедливости двигало и движет истинными коммунистами? Конечно, всяческая накипь, комначальники наши, пекшиеся только о шкуре своей, основательно навредили благородной идее. Да не о них же речь.

Не удалось мне установить, кому завидовал профессор Мартемьянов. А вот несправедливость так называемого перераспределения государственной (точнее – народной) собственности, когда одним – все, а другим – ничего, вызывала у него страстный протест.

Не о себе он радел – о народе. Громко звучит? Но это – правда. Думаю, за это его и убили.

Брат Владимир рассказывал:

– После Конституционного суда и потом я не раз предупреждал его, что с ним могут расправиться. Он соглашался. Но тут же говорил: «Все равно угодничать перед этим режимом не буду».

Демпресса поспешила выдать: «Версию политической расправы следствие опровергает полностью»… «Происшедшее никак не связано с работой г-на Мартемьянова в Думе. Скорее всего банальное ограбление»…

Такой категорический вывод – всего лишь через три дня после смерти?!

Сын Всеволод:

– У отца есть песня – он лет в 25 ее написал. Там такие слова:

– Я вчера, – говорит он, – купил хорошего столового вина…

Девять дней. Опять собрались родные и друзья. Татьяна Анатольевна, вдова, рассказывает про удивительное, мистическое совпадение:

– На гроб в могилу мы положили его гитару, символически надорвав струну. Другая гитара осталась дома. И вот ночью после похорон сестра просыпается от странного звука: будто кто-то взял гитарный аккорд. Утром смотрим – струна надорвана. Та же – первая, тонкая струна…

А Сева включает одну из любимых отцовских записей. Красивейший лирический тенор (если бы вы слышали!) поет пронзительные есенинские слова:

Он, Валентин Семенович, тоже любил людей и всей душой хотел им добра. И столько делал для этого!

… Слышу голос его. Песню, которая только что звучала. Песня обрывается на полуслове…

Ноябрь 1994 г.

Есть актеры, которым выпадает особое счастье – олицетворять целые поколения. Тридцатые годы в нашем кино имеют лицо Николая Крючкова, Бориса Андреева или Петра Алейникова, сороковые – Павла Кадочникова или Владимира Дружникова, а вот пятидесятые и шестидесятые пришли на экран с лицом Василия Ланового.

Нет, разумеется, не только его, но в нем зримо, ярко воплотилось многое как из людей этого времени, так и предшествовавшего, которое тогда уже называли историческим. Вспомним: второй киноролью для начинающего артиста, вернее – еще студента Театрального училища имени Б. В. Щукина стал не кто-нибудь, а Павел Корчагин в одноименном фильме режиссеров А. Алова и В. Наумова. Это ли не лицо поколения молодых коммунистов из эпохи Гражданской войны?

Теперь, когда мы встретились с Василием Семеновичем Лановым перед его семидесятилетием, он рассказал мне, что вначале на роль Павки был взят Георгий Юматов. Что ж, великолепный актер, большой талант, но…

– Режиссерскому замыслу, как я понял, больше соответствовало мое лицо, – провел он ладонью по четким его чертам.

А замысел создателей фильма состоял в том, чтобы показать молодежи середины пятидесятых годов, сколь трудно завоевывалось ее счастье. Не само собой оно далось, не явилось на блюдечке с голубой каемочкой, как за давностью лет могло кому-то представиться. Жертвенность, страдание, преодоление на пределе всех духовных и физических сил – вот основные мотивы этой суровой киноповести, в центре которой человек, идущий, по сути, на полное самоотречение. Во имя чего? Во имя великой веры своей.

– Иногда меня спрашивают, – говорит Василий Семенович, – как я теперь отношусь к Павке Корчагину? Отвечаю: еще лучше, в тысячу раз лучше. Потому что дай Бог каждому из вас иметь детей, которые во что-то святое верили бы так, как верило это поколение.

Очень обрадовал меня такой ответ артиста! Ведь за последние годы мы стали свидетелями чудовищного предательства многих деятелей искусства по отношению к своим прежним героям. Оттого и деятели эти, еще недавно нами любимые, не только утратили былое обаяние, но и приобрели в наших глазах нечто вполне отталкивающее.

Лановой сохранил свое лицо. Об этом я думал и во время моей предъюбилейной беседы с ним, на которую ссылаюсь здесь, и читая время от времени его высказывания в других изданиях, и на вечере, посвященном 90-летию «Правды», куда он пришел, что само по себе уже поступок, и где прекрасно читал Пушкина и Маяковского.

Он сохранил свое лицо, потому что продолжает нести людям вот это высокое поэтическое слово, величайшую литературу, а не пошлость, в которую, как в отхожее место, с головой окунулись многие из тех же «деятелей культуры». Окунулись, не ведая стыда. Это уже предательство по отношению к самой культуре. Ну как их теперь называть?

В своей книге «Счастливые встречи», вышедшей двадцать лет назад, Василий Лановой написал: «Если обращаться к жизни художника, то, я думаю, есть смысл заглянуть в нее лишь с точки зрения того, как она переплавлялась затем в его творчестве: в роли – если это актер, в музыке – если композитор или исполнитель, в гипсе или граните – если скульптор… Много значит при этом, как начиналось все в его биографии, где те истоки, которые питали позднее его в работе, какие кульминационные моменты, потрясения выпали ему в жизни, которые сделали глубокие засечки в сердце, в памяти».