Николай Павленко - Петр Первый

В месяцы, предшествовавшие аресту Монса, между Петром и Екатериной сохранялись отношения взаимного уважения. Во всяком случае, в письмах, отправленных в июне – октябре, царь обращался к супруге с прежней нежностью:

«Катеринушка, друг мой сердешненький, здравствуй!» Он приехал в Петербург 25 октября 1724 года в отсутствие Екатерины, на следующий день он пишет ей: «только в палаты войдешь, так бежать хочетца – все пусто без тебя».

Среди писем Екатерины к Петру за июнь – октябрь сохранилось только одно, датированное 30 июня. Обращается она к супругу почти с теми же нежными словами, что и он к ней: «Друг мой сердешнинкой, господин адмирал, здравствуй на множество лет!» Екатерина сообщает, как она отметила день тезоименитства супруга (30 июня), и заканчивает письмо словами: «желаю в радости вас скорее видеть и остаюсь жена ваша Екатерина».

Не прошло и недели, как палач отрубил Монсу голову. Суд, вынесший столь поспешный и суровый приговор Монсу, нашел его виновным в том, что он злоупотреблял доверием императрицы и за взятки добивался от нее милостей просителям. Обвиняли его и в сравнительно мелких по тем временам хищениях казны. Такова была официальная версия преступления Монса. Однако молва связывала казнь Монса не с злоупотреблениями, а с его интимными отношениями с императрицей. Петр позволял себе нарушать супружескую верность, но не считал, что таким же правом могла владеть и Екатерина. Императрица была моложе своего супруга на 12 лет.

Современники рассказывают, что Екатерина, чье имя осталось незапятнанным, ибо не упоминалось в следственных документах, проявила необычайную выдержку и внешне не выказала никаких признаков печали в связи с казнью фаворита. Она пыталась ходатайствовать о пощаде, но Петр пришел в такую ярость, что на ее глазах разбил дорогое зеркало. «Вот прекраснейшее украшение моего дворца. Хочу – и уничтожу его!» Екатерина поняла, что гневные слова супруга содержат намек на ее собственную судьбу, но сдержанно спросила: «Разве от этого твой дворец стал лучше?» Петр все же подверг супругу тяжелому испытанию – он повез ее смотреть отрубленную голову Монса.

Отношения между супругами стали натянутыми. Вероятно, этим объясняется тот факт, что Петр не воспользовался им же установленным правом назначать себе преемника престола и не довел акт коронации Екатерины до логического конца.

Болезнь обострилась, и большую часть последних трех месяцев жизни Петр проводил в постели. В дни облегчения он вставал и выходил из помещения. В конце октября он участвовал в тушении пожара на Васильевском острове, а 5 ноября заглянул на свадьбу немецкого булочника, где провел несколько часов, наблюдая за танцами и иностранными свадебными обрядами. В том же ноябре царь участвует в обручении своей дочери Анны и герцога Голштинского. Празднества по этому случаю продолжались две недели, иногда на них бывал и Петр. В декабре он тоже присутствовал на двух торжествах: 18-го отмечался день рождения младшей дочери Елизаветы, а два дня спустя он участвовал в избрании нового «князя-папы» вместо умершего Бутурлина.

Пересиливая боль, царь бодрился, составлял и редактировал указы и инструкции. В связи с делом Монса он 13 ноября издал указ, запрещавший обращаться к дворцовым служителям со всякого рода просьбами и выдавать им посулы. Указ грозил служителям, принимавшим челобитные, смертной казнью. За три недели до смерти Петр занимался составлением инструкции руководителю Камчатской экспедиции Витусу Берингу. Нартов, наблюдавший царя за этим занятием, рассказывает, что он, царь, спешил сочинить наставление такого важного предприятия и, будто предвидя скорую кончину свою, был весьма доволен тем, что завершил работу. После этого он вызвал адмирала Апраксина и сказал ему: «Худое здоровье заставило меня сидеть дома. Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно, и что другие дела предпринять мешали, то есть, о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию». Камчатская экспедиция отправилась в путь после смерти Петра.

Кризис в ходе болезни (уремии) начался в середине января. Скончался Петр 28 января 1725 года в страшных мучениях. Современник записал: от боли он сначала несколько дней непрерывно кричал, и тот крик далеко слышен был, а затем, ослабев, глухо стонал. Тело умершего супруга Екатерина, провозглашенная в тот же день императрицей, оставила непогребенным сорок дней и ежедневно дважды его оплакивала. «Придворные дивились, – заметил современник, – откуда столько слез берется у императрицы».

От тех скорбных дней осталось два изображения Петра. Одно из них известно под названием «восковой персоны». Скульптор Растрелли снял маску с лица умершего, в точности были измерены длина и толщина всех частей тела. Позже скульптор изготовил в натуральную величину фигуру Петра, сидящего на троне. Другое изображение – портрет Петра работы Ивана Никитина. Кисти художника принадлежит множество портретов современников, в том числе царя. Последний портрет Петра Никитин писал, когда тот лежал на смертном одре: он прикрыт по грудь желтоватой драпировкой и синей с горностаем мантией. Запоминается лицо покойного: кажется, что мудрый царь всего лишь прилег отдохнуть, чтобы через некоторое время возобновить свою кипучую деятельность. Складки на переносице и у рта и чуть приподнятые брови придают лицу выражение раздумья.

Похороны Петра состоялись 8 марта в Петропавловском соборе. Во время погребения Феофан Прокопович произнес знаменитое слово. Его можно уподобить реквиему – настолько впечатляет в нем и скорбь по поводу утраты, и гордость за содеянное умершим.

«Что се есть? До чего мы дожили, о россияне? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!» Лаконичными фразами Феофан Прокопович подвел итоги правления Петра. Он оставил нас, сказал он, но не нищих и убогих: «безмерное богатство силы и славы при нас есть. Какову он Россию свою сделал, такова и будет; сделал добрым любимою, любима и будет; сделал врагам страшную, страшная и будет; сделал на весь мир славною, славная и быть не перестанет. Оставил нам духовные, гражданские и воинские исправления».

Мера величия того или иного исторического деятеля чаще всего выявляется уже после его смерти, когда отгремевшие дела, слова и поступки становятся достоянием потомков – историков и публицистов, поэтов и политиков, безвестных народных певцов, предметом страстных дискуссий и споров. И уже сама ожесточенность и длительность этих споров является определенным показателем масштаба личности, которая их вызвала.

Петр правил 42 года. Страсти вокруг его имени кипят уже 200 лет. Представители реакционных сил осуждали его реформы самым резким образом. Для представителей прогрессивного лагеря он был крупнейшим преобразователем, великим сыном своей страны.