Валентин Левицкий - На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

– Ваше высокоблагородие, четвертый батальон вас зовет. Подожди, шестая (рота). Седьмая (рота), нажимай на разговорный клапан и не ори. Алехин, опять с дербентцами порвалась (связь), беги поправь и спусти линию ниже.

– Что нового, Саранча? – спросил я.

– Первому батальону пришлось жарко, но, кажется, все в порядке, – ответил он.

Воспользовавшись тем, что командир батальона перестал говорить по телефону, я, доложив ему о состоянии моей команды, спросил его, в каком положении находится полк и вообще вся обстановка.

Из его слов я вынес следующее. Противник после вчерашней артиллерийской подготовки сегодня с рассвета повел энергичное наступление по всему нашему фронту. Особенно настойчивые его атаки были на флангах. На участке кабардинцев (правый фланг) противнику удалось ворваться в окопы, оттеснить большую часть полка назад, но решительной контратакой положение было восстановлено. В стыке кабардинцев и кубинцев (1-й батальон) противник, прорвав линию, стал распространяться вглубь, но совместными действиями резервов был с большими потерями отброшен назад.[32] На левом фланге (бакинцы) противник с рассвета обрушился большими силами. Ему удалось захватить село Кепри-кей и часть высот у моста. Положение оставалось серьезным включительно до подхода дивизионного резерва (елизаветпольцы). Высоты удалось вернуть, но село осталось за противником.

К полудню противник повсюду прекратил наступление, но энергичный огонь артиллерии он поддерживал до наступления сумерек.

Признаюсь, что во всех последующих боях до конца войны я не был свидетелем такого мощного огня артиллерии с обеих сторон, как в день 29 октября 1914 года.

Принцип совместной работы разных родов оружия в этот день особенно был характерен.

Имея строгие директивы командования вырвать у нас Кеприкейские позиции, 11-й турецкий корпус, безусловно, намеревался с полудня повторить атаки, но его пехота огнем нашей артиллерии была принуждена к бездействию. Она была парализована, зажата в складках местности и лишена способности к маневрированию. Ей оставалось ждать покрова ночи или тумана, который подобно дымовой завесе способствовал бы атаке.

Спустя несколько месяцев после Кеприкейских боев я узнал, что приказом по 1-му Кавказскому армейскому корпусу 39-й артиллерийской бригаде был сделан строгий выговор за чрезмерный расход патронов в период боев с 24 октября по 4 ноября 1914 года. Несомненно, этот приказ займет несколько страниц в истории 39-й артиллерийской бригады, но к этим страницам должна будет также приписана глубокая благодарность всей пехоты 39-й дивизии своей артиллерии за ее выручку и самопожертвование.

Ночь на 30 октября выпала холодная и сырая. Падал мокрый снег, превращая землю под ногами в скользкую грязь. Я решил эту ночь провести с пулеметами, занимавшими позицию у оврага, так как последний внушал мне немало опасений. Людям приказал я посменно дежурить у пулеметов для открытия огня во всякий момент.

Ночь (почти до 5 часов) прошла в усиленных столкновениях разведчиков с партиями противника. Было обнаружено, что турки продвинулись к нам ближе и стоят в какой-нибудь версте. К утру наступило затишье, как будто перед грозой.

Почувствовав большую усталость, сидя в окопе, я, как у нас было принято называть, вздремнул по-заячьи, но ненадолго. Я был разбужен унтер-офицером, предупредившим меня о начавшейся стрельбе на правом фланге. Очнувшись, я убедился в правдивости его слов. Слышна была сильная стрельба, по всей вероятности, на участке кабардинцев. Чем ближе к рассвету, тем стрельба постепенно увеличивалась, приближаясь к нам.

Стало светать, уже ясно начали выявляться контуры окружающей местности, так хорошо изученной нами в течение этих нескольких дней.

Когда я поднялся немного в гору, то обнаружил, что стрельба доносилась не только справа, но и слева с участка бакинцев. Я хотел было еще выше подняться, но в это время заработали мои пулеметы, а вслед за ними открыли огонь и дербентцы, и 2-й наш батальон.

Сбежав вниз, я увидел шагах в 100–150 от пулеметных окопов цепь противника. Часть ее была уничтожена, а другая поспешно скрылась в тумане. Затем опять наступила тишина, изредка прерываемая свистом пуль.

Я сам сел за пулемет, приготовившись к бою. От сильного напряжения зрения у меня начали болеть глаза, но противник почему-то не появлялся.

Вдруг позади нас я услышал шаги бегущего к нам человека. Оглянувшись, я узнал в нем своего коновода.

– Ваше благородие, – проговорил он быстро. – Дербентцы отступают, как прикажете с лошадьми?

– Что ты мне несешь чушь! – вскричал я и притом жестоко его выругал.

– Так точно, ваше благородие, дербентцы прошли мимо нас куда-то назад.

Я как ужаленный вскочил из-за пулемета, взбежал вверх по крутизне и к ужасу своему убедился в отсутствии дербентцев. Окопы были пусты, и около нас лишь лежало несколько трупов.

Я крикнул унтер-офицеру, чтобы он немедленно доложил бы командиру 2-го батальона обо всем произошедшем.

Через несколько томительных минут тот вернулся бегом, заявив, что батальона у окопов нет, а куда он ушел, не знает, так как по причине тумана ему ничего нельзя было видеть. Я понял, что все отошли, а меня забыли предупредить.

Гадать и терять времени не приходилось.

Сняв пулеметы с позиции, я приказал отходить назад, но в полном порядке, чтобы иметь возможность каждую минуту повернуться и открыть огонь.

Люди тронулись, но тут лично со мной произошел инцидент, который, конечно, к истории полка не относится, но читателю он будет небезынтересен, так как подобные психологические явления на войне не единичные и, по всей вероятности, имеют на то свои толкования.

Отойдя шагов на двести, я вспомнил, что, оставляя пулеметный окоп, я второпях забыл там свою бурку. Дав людям направление, куда им надо было следовать, я круто повернул назад и, к великому недоумению всех, пошел к оставленным окопам. Насколько я припоминаю, в тот момент я буквально не ощущал той опасности, которой я подвергался, приближаясь к намеченной цели, то есть к бурке. Я тогда понял свою опрометчивость, когда начал переживать чувство страха, когда я вместе с буркой стал возвращаться назад к своим. Я каждый момент мог бы быть убит или взят в плен. В подтверждение моих опасений, по мне был открыт огонь с оставленной дербентцами позиции, занятой уже противником. Ужасное состояние, когда чувствуешь, что стреляют именно по тебе, да еще с близкой дистанции. Пули щелкали вокруг и как бы старались обогнать меня. Перевалив через гору, я скрылся от взоров противника и тем, может быть, случайно или чудом, спасся от гибели.