Гвидо Кнопп - История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

После образования ГДР в октябре 1949 года советские власти провозгласили Восточный Берлин ее столицей, не посоветовавшись по этому поводу с остальными союзниками, что шло вразрез с договором, заключенным между четырьмя державами-победительницами. Государственный департамент в Вашингтоне, полный боевого задора после победы во время кризиса и организации воздушного моста, отреагировал мгновенно и настоял на том, чтобы три западных сектора объединились в Федеративную Республику Германия. Это был единственный шаг, позволивший странам Запада в последующие годы получить преимущество в берлинском конфликте. Однако американцы и быстро присоединившиеся к этому планы британцы с удивлением узнали, что канцлер не захотел принимать в этом участие. Шумные требования СДПГ придать Берлину статус двенадцатой федеральной земли Аденауэр на встрече с тремя Верховными комиссарами называл «дешевым национализмом» и заявил, что от него потребовалось много мужества, чтобы противостоять этим требованиям.

Хотел ли он, чтобы ответственность за Берлин легла на плечи западных стран? Опасался ли, что в бундестаг попадет слишком много депутатов от СДПГ? Или снова дала о себе знать его давняя антипатия к Берлину, который канцлер уже назвал как-то «варварским городом»? В любом случае Аденауэр повлиял на то, чтобы американский план потерпел поражение. Ясное дело, что публично Верховные комиссары поддержали его позицию и создали впечатление, что лишь их собственное промедление не позволило проявить инициативу. Невозможно представить себе, что могло бы произойти, если бы общественность узнала, что канцлеру абсолютно не интересен и не нужен Берлин! Уже сейчас, в первый месяц правления, стал очевиден тот основополагающий момент политики Аденауэра, без которого многие его шаги невозможно объяснить: латентный страх, что любое изменение сложившегося положения дел в Германии или Берлине поставит под удар прозападную политику Германии. Лондон, Вашингтон и Париж вскоре признали подобное повеление образчиком драгоценной надежности, который просто нельзя было не поощрить.

Результаты новейших исследований изменили всю картину послевоенных лет в Германии. Долгое время считалось, что только Корейская война заставила канцлера поднять вопрос о немецкой военной поддержке Альянса. В действительности же Аденауэр, никогда не служивший в армии, считал воссоздание немецких вооруженных сил очень важным делом, в то время как большинство немцев относились к проблеме армии без особого интереса. Уже летом 1948 года, когда появилось тяжелое подозрение, что блокада Берлина вызовет новую войну, Аденауэр заигрывал с военными силами западных стран, размещенных в Германии, которые насчитывали 80 дивизий. Тем не менее Рудольфу Аугштайну, бывшему в то время с канцлером на короткой ноге, он говорил, что уместным количеством войск будет 30 дивизий. Но когда из Вашингтона дошли первые сигналы, что победители ни в коем случае не предполагают дать разрешение немцам воссоздавать национальную армию, канцлер временно оставил свои планы. Но остался при своем первоначальном убеждении — немецкие войска будут необходимы в борьбе с Советской армией. Кроме того, армия для государства имеет также и политическое значение, как об этом говорил Макиавелли: «Имея в своем распоряжении толковую армию, можно получить надежных союзников». Однако все эти умозрительные игры с воображаемыми войсками совершенно не мешали ему принимать в расчет настроения масс, и уже в декабре 1949 года он говорил с глубокой уверенностью: «Общественности раз и навсегда следует уяснить, что я принципиально против нового вооружения Федеративной Республики Германия и соответственно против образования новой немецкой армии».

Через полгода он предпринял новую попытку. С учреждением стабилизационной комиссии в июне 1950 года канцлер попытался наконец убедить Верховных комиссаров в необходимости существования собственно немецкой армии. Его озабоченность 70 000 солдат «казарменной народной полиции» (КНП) ГДР показывает, как важно ему было иметь возможность защититься от нападения с Востока. От тайных сотрудников «организации Гелен» Аденауэр знал, что стратегия Запада предусматривает защиту в лучшем случае Рейна. Прошел лишь месяц после того, как французский министр иностранных дел Роберт Шуман предложил подумать над совместным контролем разработок угля и стали в Рурском и Саарском каменноугольных бассейнах. Это было любимой идеей Аденауэра, который усмотрел в ней первый шаг к объединенной Европе. Ему показалось, что политический механизм Запада наконец-то пришел в движение.

Начало Корейской войны уже через короткое время дало делу ремилитаризации полный ход. Напуганные коммунистической агрессией в Азии британцы и американцы летом 1950 года начали вести захватывающие дух разговоры о вооружении ФРГ и в свете этого вспомнили вдруг об идеях немецкого канцлера. Разумеется, для генеральных штабов стран Альянса привлекательной была мысль о большом потенциале обученных и опытных солдат прежнего вермахта. Пентагон потребован образования от 10 до 15 дивизий, британский генеральный штаб — до 20 дивизий и 200 боевых самолетов. Это все делалось по приказу Верховного командования Объединенных сил НАТО. Поначалу большая часть этих планов проходила мимо Аденауэра, зато канцлер ясно увидел, что можно разыграть выгодную карту — страх народа перед войной.

Но как сообщить об этом народу? Верховным комиссарам канцлер изложил сложную психологию немецкого национального характера. Большая часть немецких городов была еще обезображена руинами, несколько сотен тысяч немцев все еще были пленниками в советских лагерях. Следовательно, обороноспособность ФРГ была еще очень низка. Лучше всего, совершенно серьезно предложил канцлер, если над Федеративной республикой будет кружить эскадра самолетов. Гул самолетов стран Альянса лучше любых слов сможет продемонстрировать населению грозящую немцам опасность.

Каким бы щекотливым ни был вопрос о повторном вооружении Германии, 19 августа 1950 года все быстро встало на свои места. Ловко запущенное в «Нью-Йорк Таймс» интервью с канцлером информировало читателей, что немецкая армия будет воссоздана из-за опасности нападения с Востока. Немецкие газеты отозвались угрожающим эхо. Через пять лет после окончания войны большая часть населения не хотела ничего слышать об оружии и униформе. Даже в собственном кабинете министров Аденауэр вынужден был выслушать громкие протесты, в основном от министра внутренних дел Густава Хайнемана, который оставил свой пост в октябре именно в результате спора о вооружении. «Бог дважды забирал у нас из рук оружие, — предостерегал канцлера министр, в то же время председатель Евангелической церкви Германии, — и в третий раз мы не имеем права брать в руки оружие, а должны терпеливо ждать». Аденауэр разбередил настоящее осиное гнездо. Интервью журналу «Нью-Йорк Таймс» повлекло за собой начало первого общего движения за мир. Девизом этого движения стали слова: «Без меня!» Карло Шмидт говорил: «Нам бы больше понравилось бытье большевиками, но целыми и невредимыми, чем лежать мертвыми или изуродованными в воронках из-под мин». Уровень популярности Аденауэра снизился на 20 %, это было катастрофически много.