Валерий Фрид - 58 1/2 : Записки лагерного придурка

69

В этой бригаде до Плезанса не было ни одного негрузина. Выкликая их по карточкам на разводе — «Беридзе… Гогоберидзе… Апакидзе… Вашакидзе…» — краснопогонник удивился:

— Вас всех, что ли, земляк сюда собрал?

Больше мы этого стрелка не видели. Зеки решили: получил срок. Может, и получил.

А что до Эрика Плезанса, то он в хрущевскую оттепель освободился и даже был отпущен в Англию. Лен Уинкот, который съездил туда в конце шестидесятых, говорил нам, что Плезанс выпустил в Англии книгу под названием «I killed to live» — «Я убивал, чтобы жить». В этой книжке, по словам Лена, случай, когда Плезанс дал по морде кому-то из придурков, превратился в волнующий эпизод: Эрик ударом кулака убил оскорбившего его офицера чекиста. Преувеличение, чтоб не сказать вранье, очень характерное для литературы о лагерях.

Денег минлаговцам поначалу не платили вовсе. Потом, видимо, вспомнив, что по марксистской теории «рабский труд не производителен», стали начислять нам зарплату — но не как вольным, а без северного коэффициента. Зато из заработка вычиталась стоимость питания, одежды и еще чего-то — в том числе и охраны (не здоровья, а лагерной охраны, конвоя). Оставалась небольшая сумма, которую переводили на лицевой счет зека. Каждый месяц можно было взять со счета несколько рублей и купить в ларьке, скажем, папирос или конфет. Справедливости ради замечу, что у перевыполнявших норму шахтеров после всех вычетов оставалась приличная по тем временам сумма — рублей 200–300. Но таких стахановцев было очень мало.

Зачеты — это форма поощрения хорошо работающих и не нарушающих режим зеков. На ББК и на других гулаговских стройках тридцатых годов зачеты практиковались. Потом о них забыли и вспомнили только году в сорок седьмом. Каждый месяц со срока скащивалось определенное количество дней — в зависимости от характера работы. Продержалось это нововведенье недолго. Надо сказать, что встретили мы его с недоверием и проводили без сожаления — не очень надеялись, что зачеты сработают. А вот сработали.

В 92-м году из Израиля приехал погостить Гарри Римини. Алёша Арцыбушев — полысевший, бородатый — зашел повидаться со старым другом. И увидел эскизы Зои Дунской (она архитектор и занимается реставрацией церквей). Арцыбушев обрадовался:

— Вот что мне нужно!

Он сосватал Зое срочную работу: к прибытию мощей св. Серафима Саровского надо было привести в порядок интерьер храма в Дивееве… Интинская зековская солидарность до сих пор в действии.

А года два назад в нашем доме повстречались и интинские жены — Тамара Римини и Варя. Пришла и Мариха — рыжая, красивая. Больше всех радовалась встрече Варя — будто чувствовала, что скоро умрет. И умерла через два дня от сердечного приступа.

Не очень понятно, чем руководствовались «микояновские тройки», решая судьбы заключенных. Еще когда мы были на 3-м, ушел по решению тройки на свободу «изменник Родины» Славка Мещеряков — ушел, не доотбыв длинного-длинного срока, а мы, «язычники», остались. Выйдя за зону он весело крикнул нам из-за проволоки:

— Фраера! Я всегда говорил: держаться надо за Адольфа!

Мы смеемся: «что немцу смерть, то русскому здорово». Они могли бы переиначить: «что немцу здорово, то русскому смерть». Хотя и в старой пословице что-то есть. Нам рассказывали: в немецком лагере для военнопленных двое наших решили встретить Новый Год по всем правилам. Поднакопили пайкового эрзац-меда, раздобыли где-то дрожжей и в большой канистре замастырили брагу. Пригласили двух английских летчиков — те были хорошие ребята, делились посылками. Им-то через Красный Крест регулярно слали, их правительство было не такое гордое, как наше, и подписало Женевскую конвенцию… Еще позвали двух югославов, с которыми дружили.

А канистра оказалась не то проржавевшая, не то из под какой-то гадости — словом, все шестеро отравились. Англичане умерли в ту же новогоднюю ночь, югославы — все-таки братья славяне — продержались неделю, но тоже отдали богу душу, а оба наших выжили.

В рассказе фигурировали англичане, а не немцы. Но если вспомнить, что когда-то на Руси всех европейцев звали немцами и если допустить, что рассказчик не приврал, значит и вправду: что немцу смерть, то русскому здорово. Без шуток, в советских лагерях русские оказывались выносливее всех. Закалка.

Весельчак Борька Печенев вскоре после пожара погиб — несчастный случай в шахте. Вообще-то процент производственного травматизма на шахтах Инты был не слишком высок. В хирургическое отделение городской больницы попадали по большей части не жертвы подземных аварий, а мотоциклисты. Типовой сюжет: пьяный мотоциклист на полном ходу врезается в деревянные перила моста и летит на лед речки Угольной. Пока он лечит в больнице ушибы и переломы, жена продает мотоцикл — если от него что-то осталось. Чаще всего лихачи этим и отделывались. Но один из них, молодой эстонец, только что женившийся, размозжил мошонку. Его пришлось кастрировать.

Варлам Шаламов считал, что лагерный опыт не может быть позитивным. Но послеколымский взлет Шаламова-писателя позволяет, по-моему, усомниться в справедливости этого утверждения.