Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова - Геннадий Александрович Смолин

Порою, сидя у окна в предзакатный час, я вижу то, чего ни одна женщина видеть не должна – то, что страшнее самой смерти. Те же видения являются мне и во сне. По улицам прогуливаются бескровные женщины и мужчины – с пустыми глазами и со злобой в сердцах. Женщины и их мужчины, забывшие, как пахнет утро. Однако на башмаках у них ни пылинки, и они с важностью рассуждают обо всем, упиваясь собственной «мудростью». Земля стала тюрьмою для их душ. То, что смертельный холод сковал живой человеческий дух, ужаснее, чем если бы я видела улицы, обагренные кровью невинно убиенных младенцев.

В таком мире, как наш, в мире, который мы сами сотворили собственными руками, сможет выжить только одно существо, не ремесленник, не правитель, а лишь художник. Только он смеет иметь свою мечту. Только он не страшится вступить в схватку с собственной душой. Только он отрицает закон толпы. Только он бросает вызов спящей тьме.

И когда молния сжигает его дом, когда пламя пожара опаляет его плоть, когда сгорают все мечты, когда некуда бежать, он благодарит Бога, что остался жив. И в пустоте, на пепелище, он воплощает в жизнь свой пламенный замысел. Таким был Булгаков, мой Булгаков, и, раз уж вы спросили, да: при крещении мне дали имя Маргарита[26].

Итак, прощайте, Мария Степановна!

Ваша Маргарита Смирнова.

10 марта 1940 года, Москва, дом № 3 Нащокинский переулок (несуществующая ул. Фурманова)…

4.39 пополудни…

В тот момент, когда солнце опустилось за крыши домов Первопрестольной, великий писатель Михаил Афанасьевич Булгаков вернул Богу свою могучую русскую душу. Весть эта мгновенно облетела Москву.

«На следующее утро, а может быть, в тот же день, – вспоминал друг Михаила Афанасьевича режиссёр Ермолинский, – у Булгаковых зазвонил телефон. Подошел я. Говорили из секретариата Сталина. Голос спросил:

– Правда ли, что умер товарищ Булгаков?

– Да, он умер.

Трубку молча положили»…

Пресса СССР отреагировала достойно. 15 марта в «Литературной газете» появились фотография и некролог: «Умер Михаил

Афанасьевич Булгаков – писатель очень большого таланта и блестящего мастерства…» И коллективная подпись – «Президиум Союза советских писателей». Некролог был написан А.Фадеевым, написан сердечно, не казённо…

Разумеется, пресса не заговорила о возможной причине его смерти. Да и спустя семьдесят с лишним лет после ухода великого русского писателя ничего нового не было сказано, а только избитое и затёртое: нефросклероз, уремия, с добавлением о том, что болезнь сия наследственная: его отец Афанасий Булгаков скончался именно от того же и в том же возрасте – на 49 году жизни.

Понадобятся поэтому долгие годы, прежде чем появится достаточно солидное «медицинское досье» и историки начнут поиск возможных причин смерти Булгакова, о трупе которого справедливо было сказать, что его попросту нет, поскольку тело писателя было сожжено в крематории при Донском монастыре. Причём, так и осталось тайной, кто отдал «команду» сжечь останки писателя в крематории. Поскольку не сохранилось на сей счёт ни завещания писателя, ни дневниковых записей жены Елены Сергеевны, ни каких-то иных свидетельств верующих родственников Булгакова. Более того, не удалось отыскать эпикриз – результатов патологоанатомического вскрытия и заключения, – а перед кремацией, – эта процедура была обязательной. Все необходимые документы о скоропалительной кончине Булгакова оформлялись только по свидетельству о смерти из справки из поликлиники.

В этом смысле интересно мнение выдающегося историка, доктора Поля Гарнье, который в связи смертью Наполеона справедливо заметил, что «соответствующие тексты не всегда были составлены с желательной точностью. Кроме того, врачи, по причине либо некомпетентности, либо недобросовестности, либо из желания обелить себя, слишком часто расплывались в лишённых интереса соображениях, намеренно неточных и даже противоречивых. Наконец, весьма трудна и деликатна задача перевести прошлое в настоящее, учитывая неизбежные изменения в способах интерпретации и приёмах логических рассуждений».

Поэтому, прежде, чем сформулировать правдивое мнение нужно взвесить все «за» и «против» и не пытаться выдавать это за стопроцентное резюме.

В поисках «истины» нужно всегда сомневаться – это требует знак строгой научной дисциплины. И когда без доказательной базы патологоанатомического вскрытия тела Булгакова уверенно утверждают спорный диагноз: склероз почек, то дискуссия выглядит закрытой.

Причем, речь не шла только о простом «споре врачей», и только потому что вращалась вокруг словосочетания «склероз почек», когда не удавалось точно определить природу болезни и когда хотели этим словосочетанием скрыть все колебания и сомнения. Об этом словосочетании известно только то, что оно производило впечатление и заставляло замолчать «толпу», которую завораживала роковая неумолимость этой «тяжёлой болезни», как о ней писали в некрологах. Тогда его «закатный» роман «Мастер и Маргарита» сразу же становился своеобразным Реквиемом Моцарта (который, кстати сказать, на самом деле оказался мифом, а проще говоря, наживкой для просвещенных дилетантов).

В самом деле, удобнее всего говорить о наследственной болезни, если хотелось придать спору о смерти Булгакова эмоциональный характер, кладущий конец всякой дискуссии, потому что вокруг фатального словосочетания сгущался естественный страх, порождаемый бессилием.

Если гипотеза нефросклероза почек сегодня в «моде», то версия об отравлении, напротив единодушно отвергалась и осуждалась, как если бы такая возможность была абсурдной в принципе и даже рассматривать её было бы преступлением: «оскорблением великого писателя Булгакова».

Сразу после смерти Булгакова многие считали, что он умер «естественным образом» именно из-за наследственного нефросклероза почек. Прошло более семидесяти лет, прежде чем версия об отравлении, очищенная от налёта страстей, порождавшихся поклонением Булгакову, смогла быть представлена